Операцию Джил сделали в Нью-Йорке, в больнице Маунт-Синай. Через две недели ей надлежало пройти первый сеанс лучевой терапии в клинике при Калифорнийском университете. Именно в этот день запускали в производство наш сериал «Закон Лос-Анджелеса». Мы уложили вещи, успокоили перепуганных детей и сели в самолет до Лос-Анджелеса. На этот раз дело не ограничивалось сменой места жительства, школы для детей и поиском новых друзей. В нашей жизни появился незваный гость — рак. Этому гостю предстояло кардинально изменить все: наши отношения, наше будущее, наше самовосприятие. В конечном итоге, после того как мы приняли случившееся как данность, рак научил нас жить…

…Вскоре, когда перевалило за восемь, из-за вершины горы показалось солнце. Я сел в машину и поехал под уклон, в нашу деревушку. В баре заказал себе эспрессо, потом еще один. Я страшно стеснялся заговорить с барменом, сварившим мне кофе, и сделал вид, что читаю местную газету. Смысл каждого пятого слова заставлял меня теряться в догадках. После того как утренний наплыв посетителей схлынул, я, набравшись храбрости, завел с барменом беседу. Начал со стандартного, хорошо отработанного, самоуничижительного: «Простите, я американец и плохо говорю по-итальянски». Эта фраза всегда отлично срабатывала. Бармен просветлел лицом. У нас состоялся диалог ну словно из учебника итальянского языка. Я поинтересовался, где здесь можно купить лучшее оливковое масло, и бармен принялся подробно мне объяснять, для наглядности рисуя на салфетке карту-схему.

Несмотря на то что у меня с собой был только чемодан, мне хотелось увезти обратно в Калифорнию как можно большее Умбрии. Я нашел лавчонку, торговавшую оливковым маслом, где выяснилось, что там же можно приобрести каштановый мед, которым славится Умбрия. Помимо этого, не откладывая в долгий ящик, прикупил несколько целлофановых пакетов strongozzi (стронгоцци) — местной разновидности пасты. Потом на дороге, что вела прямо к нашему домику, я остановился у другой лавки. На табличке, висевшей у входа, было написано, что там продаются свежие трюфели. Процедура покупки трюфелей оказалась делом непростым. В лавке имелось все что нужно: алюминиевые лотки, в которых лежали трюфели с приставшими к ним комочками земли, весы, чтобы взвесить все по-честному до последнего грамма, и упаковочная машина — как раз для таких как я. С ее помощью трюфели можно было завернуть в целлофан, чтобы не беспокоить спутников запахом. Я прикупил шесть чудесных образчиков — каждый размером с бильярдный шар. Эти трюфели мне предстояло тайком тащить через таможню. Потом я отправился в винный магазин, где приобрел шесть бутылок «Монтефалько Россо». Изумительное вино. Я надеялся, что, когда доберусь до Калифорнии, оно еще не успеет утратить своего вкуса.

Груженный добычей, я вернулся домой, где запихал ее в чемодан. Туда же отправилось то немногое из одежды, что я прихватил с собой. Запер дом, прикрыл ставни и помчался в римский аэропорт, распрощавшись с нашим домиком до сентября.

Лос-Анджелес, за восемь лет до описываемых событий.

С перерывом в день у нас были запланированы два мероприятия — своего рода итог последнего года жизни в полнейшем хаосе Лос-Анджелеса. На вечер пятницы назначена корпоративная вечеринка NBC, а накануне вечером нас ожидали домашние посиделки у подруги — телевизионного продюсера и подающей надежды последовательницы нью-эйдж. [2]По ее словам, она регулярно выходит на связь с самим Иисусом Христом. И нам предложила после ужина устроить в специальной комнате сеанс с Сыном Божьим.

— Не забудьте подготовить вопросы, — напомнила она.

Ага, конечно.

То, что мы пережили во время корпоративной вечеринки в пятницу, тоже отчасти можно назвать религиозным опытом. NBC ежегодно собирает со всей страны режиссеров-постановщиков и устраивает для них пьянки, гулянки, неформальные встречи, в ходе которых компания знакомит гостей с планами на следующий сезон. Все это длится неделю, а пятничная вечеринка — своего рода кульминация. Звезды компании собираются на несколько часов, треплют друг друга за плечи и общаются с «залетными птичками» — очаровательный голливудский термин, под которым подразумеваются все те, кто живет за пределами Нью-Йорка и Лос-Анджелеса.

Мы принимали участие в этой вечеринке каждый год восемь лет подряд, поэтому были знакомы со всеми тонкостями. Наш лимузин остановился у «Беверли Хилтон» в шесть тридцать — с одной стороны, мы прибыли не к самому началу, а с другой стороны, слишком рано, чтобы наш приезд оказался засчитанным как полное внутреннего изящества опоздание. Мы сверкали и блистали, как и полагается звездам. Загорелые, причесанные, мы ждали, что к нам рванет толпа фотографов, журналистов, репортеров, которые будут напирать на ограждение, тогда как мы величественно направимся по ковровой дорожке к бару. «Глядите, это же Майк и Джил, самая шикарная пара в Голливуде!» — говорили бы зеваки.

Выбравшись из лимузина, мы не увидели ни ковровой дорожки, ни фотографов, ни журналистов, выкрикивающих наши имена. Я почувствовал, как у меня по телу под рубашкой от Valentino скатилась капелька пота. Неужели мы перепутали дату? А может, отель? Вдруг вечеринка проводится в «Беверли Уилшир» или, что еще хуже, в отеле «Шератон Юниверсал», который вообще по другую сторону холма?

В фойе никого не оказалось. В смысле — из знаменитостей. Там бродили обычные люди, постояльцы и их знакомые, — сами понимаете, отличить их от звезд не составляет никакого труда. Я оглянулся и обнаружил, что лимузин уже исчез, направившись в то место, куда обычно уезжают все лимузины, высадив знаменитостей. Потом наконец мы увидели знакомое лицо — девушку из отдела по связям с общественностью, с которой мы неоднократно работали вместе.

— Ребята, а вы что здесь делаете? — с искренней тревогой спросила она. — Вечеринка начинается в восемь. Сейчас идет заседание представителей региональных отделов. И раньше чем через час оно не закончится.

В восемь? Господи боже! Нет, конечно, у нас еще оставалась маленькая надежда повторить полное внутреннего изящества опоздание — но только в том случае, если мы сумеем отыскать лимузин и на некоторое время вернемся домой. Мы стояли в фойе и пытались сообразить, кто же виноват в столь оглушительном провале. Отдел по связям с общественностью, где работала эта девушка, или наш агент, который что-то напутал?

Впрочем, какая разница, кто виноват? Домой ехать не хотелось. Смотреть, как твои несчастные дети уплетают ужин, купленный в китайской закусочной навынос? Нет, уж больно душераздирающее зрелище. С трудом наведенный лоск сходил с нас как старая краска.

— Знаете, у нас здесь есть комнатка для журналистов. Особым шиком она не отличается, но пока вечеринка не началась, мы околачиваемся там. По крайней мере, там можно передохнуть и пропустить бокальчик вина.

Вина? Ладно. Я пытался сохранить баланс между двумя образами: самодовольной знаменитостью и простым, приземленным парнем. Именно благодаря второму образу я и прославился. Однако удерживать подобное равновесие — дело непростое. Девушка провела нас в комнату, заставленную столами, стульями и телевизионными экранами, на которых транслировалась встреча в соседнем конференц-зале. Мы уселись за маленький столик, и вокруг нас тут же образовался пятачок свободного пространства, словно мы какие-то инопланетяне. Кого только в комнате не было — ребята из отдела по связям с общественностью, техники, репортеры в ожидании горячих новостей, фотографы, копящие силы перед прибытием знаменитостей…

Я залпом выпил вино и уставился на бокал Джил. В этой комнате я чувствовал себя неуютно. Именно эти люди, окружавшие нас, должны были напирать на заграждения, выкрикивать наши имена, упрашивать нас попозировать перед камерами, признаваться в любви и восхищаться нами. Если бы мы только приехали на час позже и прошлись по дорожке, как полагается звездам! Теперь они глядели на нас так, как порой человек смотрит на кусок стухшего мяса.