— Ей четыреста лет. Она была здесь еще до появления дома.

— И что, ею до сих пор можно пользоваться?

— Еще как! Прошлым летом мы устраивали здесь гулянку, так я в ней напек пиццы на тридцать человек.

Всё. Услышав это, я понял, что пропал. Теперь Бруно с Мейес могли вить из меня веревки.

— Расскажи им о своих планах, — попросила Джоджо Бруно.

— Ах да. Мы получили разрешение на перестройку. В результате мы сможем в два раза увеличить жилую площадь дома. А еще выроем бассейн. Знаете, сейчас очень непросто добиться утверждения строительных проектов. Особенно когда речь идет о строительстве в оливковых рощах.

Бруно развернул на столе чертежи, и мы все встали в круг, чтобы на них посмотреть. Мейес сходила на кухню и принесла нам вина. Бутыль была с резиновой пробкой и без всяких наклеек. Мама поспешила к нам с тарелкой цукини, настояв на том, чтобы мы поели и выпили. На столе появились помидоры, сорванные тут же, с грядки, а к ним еще сыр моцарелла, спрыснутый оливковым маслом, и, разумеется, хлеб. Мы хохотали, рассказывали байки о съемках фильмов в разных странах. Мейес расспрашивала Каролину о жизни и детстве в Азии. Время летело совершенно незаметно.

Джил вспоминала о том, как двадцать пять лет назад снималась в Италии у Лины Вертмюллер.

— Там еще вроде Джаннини участвовал? — уточнил Бруно.

— Да, — кивнул я. — Мы давно знакомы с Джанкарло.

Бруно взял мобильник и набрал номер:

— Джанкарло? Это Бруно. Со мной тут сидит один человек. Он говорит, что тебя знает.

Он сунул мне трубку. Честно говоря, мы не виделись с Джанкарло уже двадцать лет.

— Джанкарло? Sono Микей…

Итальянцы на съемках всегда называли меня Микей.

— Микей? Какого черта ты там делаешь? — поинтересовался Джаннини на ужасном английском.

— Да вот, подумываю, не купить ли дом у Бруно.

— Рустико? Он не продаст Рустико. Они его очень любят. Передай ему, что он pazzo. Tutto pazzo.

Когда мы закончили разговор, я сообщил Бруно, что Джанкарло назвал его сумасшедшим. Лицо Бруно осветилось озорной улыбкой:

— Может, он и прав.

Под столом он держал руку Мейес в своей руке. Повисло долгое молчание. Мы купались в энергии, исходившей от дома. Наконец Мейес заговорила:

— Несколько недель назад мы сидели здесь вот так же, как сидим сейчас. Садилось солнце. Я заметила, что побеги винограда полностью переплелись между собой на крыше беседки, и сказала Бруно, что, наверное, пора выставлять дом на продажу.

Я посмотрел на Джил, и она мне улыбнулась. А потом кивнула. И не просто кивнула, сначала она поджала губы и нахмурила брови, будто бы говорила: «Я тщательно все обдумала, взвесила и вот теперь готова огласить свое решение». И уже затем, прикрыв глаза, выразительно, красноречиво кивнула. Я понял, что дело сдвинулось с мертвой точки.

Мы попрощались с Бруно и Мейес, даже обнялись перед дорогой. Сказали, что в принципе готовы купить дом, но нам нужно еще раз хорошенько все обсудить. Смеясь, мы поинтересовались, не входит ли в стоимость дома и мама Бруно, поскольку это обстоятельство послужило бы серьезным доводом в пользу покупки. Потом мы обнялись с Джоджо, поблагодарив за то, что она так помогала нам все эти дни. Мы, актеры, постоянно обнимаемся… Ворота открылись, и наша машина медленно поползла вверх по склону холма в сторону шоссе, оставляя позади Рустико и наших чудесных друзей.

Сердце мое учащенно колотилось. Отчего я так разволновался? Неужели оттого, что Джил столь неожиданно переменилась во мнении? А что если все мои разговоры о приобретении дома в Европе она считала пустой болтовней и своим кивком как раз дала мне это понять? Меня терзали сомнения. В голове роились тысячи вопросов. А можем ли мы позволить себе такие траты? Мы ведь сейчас практически не работаем. Наверное, глупо тратить деньги, которые мы копили всю жизнь, на дом за тысячи километров от Америки? А что скажет мой брат? Ох уж этот мой брат Эд! Он старше меня на четыре года и куда как рассудительнее. Вероятно, «рассудительный» не совсем подходящее слово, но все-таки он работает бухгалтером и финансовым консультантом. Всякий раз, когда я ощущаю, что чувства у меня берут верх над разумом, мешая трезво мыслить, я обращаюсь к нему за советом. С одной стороны, старший брат, готовый всегда прийти на помощь, — настоящий подарок судьбы; однако, с другой стороны, я уже примерно представлял, какой у нас разгорится спор из-за этого домика в Италии. Да и вообще, может, мне только показалось, что Джил кивнула? Вдруг ей просто что-то попало в глаз?

То, что Джил отправилась со мной в это путешествие, отнюдь не является частью головоломки — это ключ к разгадке. На протяжении долгих лет я упорно, страстно, азартно потакал себе во всевозможных слабостях, но со временем пришел к выводу, что счастлив только тогда, когда удовлетворяю все желания Джил. Это, конечно, не значит, что я отказываюсь от собственных мечтаний. Ей нравятся мои мечты, и нередко, когда они начинают осуществляться, мы оба испытываем огромное наслаждение. Но если мечта приковывает мое внимание столь сильно, что я отвожу взгляд от Джил, пусть даже на секунду — всё, считай, я продул.

Нет, там, в беседке, Джил совершенно определенно мне кивнула. Казалось, она всем видом демонстрировала, что согласна на покупку. Но почему? Почему ей понравился именно Рустико? Почему именно сейчас?

— Я чувствую себя в нем как дома, — просто ответила Джил с пассажирского сиденья.

Стоп. Секундочку. Я что, рассуждал вслух или она опять прочла мои мысли?

— А домики на юге Франции… Туда хорошо ездить в отпуск. В них здорово провести неделю-другую. В этом же доме мы смогли бы прожить всю жизнь.

Меня начало трясти. Я не верил своим ушам.

— Мы можем его себе позволить?

— Ну… честно говоря, не особенно.

На этом разговор закончился.

Мы приближались к Риму и кольцевой автостраде Гранд-Раккордо-Аннуларе. Я свернул на съезд к шоссе на юг, к Неаполю. В голове крутилась только одна мысль: мы все дальше и дальше уезжаем от Рустико.

В тот же вечер я позвонил Джоджо и сказал, что мы заинтересованы в приобретении дома. Я объяснил, что мне надо посоветоваться с братом, и посетовал на невыгодный курс евро к доллару, выразив надежду, что через месяц-другой дела будут обстоять лучше. Я попросил узнать, какую арендную плату брали с жильцов Бруно и Мейес. Так мне будет легче построить разговор с братом — я попытаюсь представить ему затею с покупкой дома как выгодную инвестицию. Воображение тут же нарисовало мне Эда, поднимающего очи горе.

Когда я поздним вечером, ложась спать, закрыл глаза, передо мной снова предстал Рустико — уютные маленькие комнаты, беседка, оливковые деревья и старинная печь.

Сорренто оказался удручающе скучен. Кафе-кондитерские и магазины с футболками. Душой я был в Умбрии. Я не мог сосредоточиться ни на чем другом. Отвлекся я только в тот день, когда мы отправились на пароме в Неаполь и два часа бродили по лабиринту улочек в поисках лучшей в мире пиццы. Мы ее отыскали. Она действительно оказалась лучшей в мире.

Если хотите попробовать, загляните в пиццерию «Trianon» на виа Коллетта. Пицца была хрустящей и при этом сочной. Томатный соус готовили там же, где его, собственно, и придумали, используя помидоры «сан-марцано». В колбасе (я обожаю пиццу с колбасой), в отличие от нашей, американской, чувствовался вкус настоящей свинины, а сыр моцарелла, казалось, изготовили из молока коровы, которая буквально паслась за окном (он был очень свежим). В дровяной печи, разогревавшейся до температуры тысяча двести градусов, все эти оттенки вкуса сплавлялись воедино, в результате чего получался горячий, пышный, с аппетитной корочкой кулинарный шедевр. Правда, люди, сидевшие с нами за столом, сказали, что есть еще одно местечко, под названием «У Микеле», где пиццу готовят еще вкуснее. Я попытался уломать Джил и Каролину через некоторое время еще раз перекусить, но они не вняли моим мольбам и потащили меня, кричащего и упирающегося, обратно на паром.