Ваймс сумел не выронить череп из рук. Между тем Пень все не умолкал:

— Я надеюсь, что ваш сынишка заглянет в мой грот, сэр, без обид, но деревенские ребятишки порой такие шалуны, и мне только две недели назад пришлось доставать моего прадедулю из дупла.

Только Вилликинсу удалось улучшить момент, чтобы вставить слово:

— Значит, вы держите череп своего прадеда в пещере?

— О, совершенно верно, джентльмен! А так же моего отца. Это такая семейная традиция, ясно? И дедулин тоже. Эта традиция непрерывно поддерживается почти триста лет, высвобождая благочестивые мысли и знания о том, что все пути ведут не куда-нибудь, а в могилу, и прочие мрачные соображения всем тем, кто ищет, которых, я должен добавить, так бесконечно мало в наши дни. Надеюсь, мой сын сумеет влезть в мои сандалии, когда достаточно подрастёт. Его мать утверждает, что он превращается в очень ответственного молодого человека, так что я живу надеждой, что когда-нибудь он хорошенько отполирует и меня. Должен с удовольствием заметить, что на полке для черепов в гроте еще полно свободного места.

— Твой сын? — уточнил Ваймс. — Но ты упомянул воздержание…

— Вы очень наблюдательны, ваша милость. Каждый год нам положен недельный отпуск. Ни один человек не может жить на одиноком речном берегу одними только улитками и кореньями…

Ваймс деликатно намекнул, что им надо идти дальше, и отпустил отшельника, с трепетом несущего семейный реликт в безопасное место в гроте, где бы он ни находился. Когда они оказались вне досягаемости его ушей, Сэм, махнув рукой в воздухе, сказал:

— Почему? Я имею в виду… почему?

— О, лишь несколько действительно старых фамилий имеют в своем штате отшельника, сэр. Считается очень романтичным иметь грот с отшельником.

— Довольно пахучего для чужого носа, — отметил Ваймс.

— Обет не мыться, сэр, и я думаю, вам следует знать, ему выделяется помощь из ваших средств в составе двух фунтов картофеля, три пинты легкого пива или сидра, три буханки хлеба и один фунт свинины в неделю. А так же в его распоряжении все улитки и растения, растущие на берегу реки, которые он сумеет сам добыть. Я взглянул на счета, сэр. Довольно неплохая диета для украшения сада.

— Не так уж плохо, если добавить немного фруктов и немного слабительного, — заявил Ваймс. — Значит предки Сибиллы частенько заходили к отшельнику поболтать, если им встретился неразрешимый философский парадокс?

Вилликинс выглядел озадаченным:

— Святые небеса! Да нет же, сэр! Даже представить себе не могу одного из них в такой ситуации. Они никогда не связывались ни с каким философским параллаксом 10. Они же - аристократы!

Аристократам до лампочки какой-то там параллакс. Они его просто не замечают. Философия, сэр, рассматривает возможность, что вы можете ошибаться, а истинный аристократ точно знает, что он всегда прав. И это не тщеславие, знаете ли, это врожденная уверенность. Порой они могут быть безумны как погремушка, но их безумие всегда определенно и точно.

Ваймс был впечатлён.

— Откуда, к черту, ты все это знаешь, Вилликинс?

— Наблюдаю, сэр. В старые-добрые деньки, когда был еще жив дедушка ее милости, он настоятельно требовал, чтобы весь штат городского особняка приезжал сюда вместе с семьей на лето. Как вам известно, я далеко не ученый, и, сказать по правде, вы тоже, но выросшие на улице учатся быстро, потому что те, кто не учится - становится трупом.

Они шли через ажурный мостик, перекинутый через то, что, по догадке Ваймса, являлось ручьем, где водилась форель. Это был приток Старой Мошенницы. За река получила это прозвище он пока так и не уразумел. Два взрослых человека с ребенком прогуливались по мосту, который легко мог выдержать толпу народа с телегами и лошадьми. Мир сошел с ума.

— Понимаете, сэр, — продолжил Вилликинс, — уверенность - это то, что дает им их богатство и поместья. Иногда она же помогает все потерять. Один из двоюродных дедушек леди Сибиллы однажды потерял виллу и две тысячи акров фермерских угодий в твердой уверенности, что билет в театр старше тройки тузов. На последующей после этого дуэли он был убит, но он, по-крайней мере, был определенно мертв.

— Это снобизм и мне это не нравится, — ответил Ваймс.

Вилликинс потер край носа.

— Что вы, командор, это не снобизм. По моему опыту в настоящих аристократах этого нет. В некоторых, я имею ввиду… им наплевать что о них думают соседи и не смущаются ходить в старых обносках. Они уверенные люди. Понимаете? Когда леди Сибилла была моложе, семья приезжала сюда стричь овец, и ее отец наравне со всеми возился в грязи, и единственное о чем о беспокоился, это чтобы после работы всем парням хватило пива, и он пил вместе с остальными, бутылку за бутылкой. Конечно, он предпочитал бренди, так что немного пива не смогло бы свалить его с ног. Он не волновался о том, кто он. Ее отец был порядочным малым, как и ее дед. Уверен, понимаете? Ни о чем не волновался.

Они некоторое время шли вдоль каштановой аллеи молча, потом Ваймс угрюмо спросил:

— Ты хочешь сказать, я не знаю, кто я?

Вилликинс посмотрел на кроны деревьев и задумчиво ответил:

— Похоже в этом году будет много каштанов, командор, и, если вы не против моего предложения, вам стоит задуматься, не привезти ли сюда юного джентльмена, когда они начнут падать. Ребенком я был чемпионом по броскам крысиными каштанами, пока не узнал, что настоящие растут на деревьях и их не так просто раздавить. А что до вашего вопроса, — продолжил он, — думаю, Сэм Ваймс лучше всего действует, когда он уверен, что он Сэм Ваймс. Черт побери! Да они рано плодоносят в этом году!

Каштановая аллея закончилась и перед ними раскинулся яблоневый сад.

— Не самый лучший фрукт, эти яблоки, — заявил Вилликинс, когда они вместе шли насквозь, подняв пыль на известняковой дороге. Комментарий показался Ваймсу незначительным, хотя по виду Вилликинса было похоже, что сад важен.

— Парнишке нужно на это взглянуть, — с энтузиазмом продолжил Вилликинс. — Я сам тоже увидел это, когда пешком под стол ходил. Это полностью изменило мой взгляд на мир. У третьего графа, Безумного Джека Овнеца был брат, которого, возможно за грехи, назвали Вулсторп 11. Он был своего рода ученым и его отправили бы в университет, где он стал бы волшебником, если бы не тот факт, что его брат дал понять, что любой мужчина их рода, который захочет выбрать профессию, включающую ношение платья, будет лишен наследства. Топором.

Тем не менее, юный Вулсторп, как и пристало настоящему джентльмену, упорно занимался изучением натуральной философии, раскапывая найденные по соседству подозрительные курганы, наполняя свой пресс для лягушек всеми редкими видами, которых он сумел отыскать, и высушивая каждый редкий цветок - пока они все не исчезли. Как гласит история, в один теплый летний день он задремал под яблоней и был разбужен упавшим на голову яблоком. Человек попроще, как выразился его биограф, не увидел бы в этом ничего такого, но Вулсторп догадался, что раз яблоки и практически всё остальное всегда падает вниз, значит мир ужасно неустойчив… если только где-то нет другой силы, задействованной в натуральной философии, которая до сих пор оставалась не открытой. Не теряя времени он притащил в сад лакея и приказал ему под страхом увольнения лежать под деревом, пока тому на голову не упадет яблоко! А чтобы увеличить вероятность этого события, приказал второму лакею изо всех сил трясти яблоню, пока не упадет указанное яблоко. Сам Вулсторп наблюдал за опытом, стоя в сторонке.

Кто бы мог представить его удовольствие, когда неизбежное яблоко упало, но было и второе яблоко - оторвавшееся с верхушки и с увеличивающейся скоростью исчезнувшее в небе, подтвердив гипотезу о том, что все что падает должно взлететь, таков закон сохранения равновесия вселенной 12.