— Но почему?
— Будь он хорошим человеком, он не причинил бы столько зла своей родине, своему царю и тебе, дорогая матушка.
— Но он любит тебя и совершил все это из любви к тебе. Он хочет, чтобы ты любой ценой стала царицей Армении, а он армянским царем...
Эти слова оказали на царевну удивительное действие: она вскочила и бросилась в объятия царицы, осыпая ее горячими поцелуями:
— Ты лучше скажи, матушка, куда делся Мушег? Куда он уехал? Ах, какой он хороший... как он благороден... как добр! Когда меня везли сюда, по дороге мне так хотелось поговорить с ним... но он не заговорил со мной ни разу.
Она спрашивала о спарапете.
— Скажи, дорогая матушка, куда он уехал?
— В Византию, — ответила царица, с трудом высвободившись из пылких объятий Ормиздухт.
— Он скоро вернется?
— Я жду его с минуты на минуту.
— Ах, как я буду рада увидеть его еще раз!
В юном сердце царевны тлела скрытая искра, которая неожиданно вспыхнула ярким пламенем. Царица поняла, в чем дело, и с улыбкой спросила:
— Уж не любила ли ты его в то время, Ормиздухт? Скажи по совести: любила?
— А я и не скрываю — любила... и теперь люблю... и хотела бы стать его женой.... ах, как я была бы рада, как счастлива! Когда он так великодушно возвратил гарем моего брата в Тизбон, я сразу поняла, что среди всех мужчин мира нет равного ему... и тогда-то я и отдала ему свое сердце.
Посланец зла, подслушивавший у дверей, при этих словах передернулся, но остался на своем месте и продолжал подглядывать в щелку за собеседницами. Царевна тем временем спросила:
— А зачем спарапет поехал в Византию?
— Поехал, чтобы привезти моего сына.
— Значит, он приедет вместе с твоим сыном и освободит нас от этого злого Меружана?
— Очень надеюсь.
Царевна возликовала и теперь уже сама наполнила золотые кубки и протянула один царице, а другой осушила до дна сама. Вино и вспыхнувшая страсть, соединившись воедино, повергли ее в восторженное возбуждение: Ормиздухт то и дело принималась заново поверять царице свои мечты и планы, которые сводились все к тому же: что она сделает, когда спарапет вернется, как откроет ему свои чувства и как они вместе накажут «этого злого Меружана». Царица слушала с добродушной улыбкой.
Пылкие восторги царевны поглотили все внимание царицы, и она даже не заметила, что большая часть ночи уже позади. Но возбуждение юной персиянки стало мало-помалу ослабевать, как затихают отголоски отзвучавшей мелодии. Ее одолевала дрема, и вместе с вином они подернули взор царевны томной поволокой, которая придала особое очарование ее дивной красоте. Прелестная головка все чаще клонилась на грудь, речи становились все сбивчивее и невнятнее. Наконец царица за руку отвела ее в опочивальню и уложила в постель, а сама села рядом и сидела, пока девушка совсем не уснула. Но и во сне ее коралловые губы продолжали шептать: «Ах, как он благороден... как я люблю его...»
Когда царевна уснула, царица перешла в соседний покой. И этой ночью, как часто теперь случалось, сон бежал от ее очей. Какое-то время она молча ходила из угла в угол, потом подошла к окну и устремила взгляд в непроглядную, дышащую смертью тьму. Ничего не было видно и ничего не было слышно, все спало в тяжелом, мертвенном оцепенении. И лишь в небесах можно было заметить какие-то проблески жизни: на темном небосводе горели яркие звезды. Пристальный взор царицы обратился к этим мириадам серебристых огоньков, и она долго не отрывала от них взгляда. Что надеялась увидеть там несчастная женщина, она вряд ли знала и сама, но все же не сводила с них глаз. Вот прочертив небосвод сверкающей дугой, мелькнула яркая искорка. Скатилась звезда... еще чья-то жизнь угасла.
Царица отошла от окна, подошла к тахте и села. Унылый свет падал на прекрасное лицо, озаряя печальные черты. Как изменилось это озабоченное лицо, как оно побледнело... Не было уже ни прежней надменной гордыни, ни неумолимой твердости; на нем читалась лишь кроткая покорность судьбе, подтверждавшая, что сердце ее смирилось. Казалось, она свыклась и с горькими обстоятельствами и с жестокостью ожидавшей ее безотрадной участи. Каких только душевных мук не претерпела эта исстрадавшаяся женщина за последние дни, свидетельницей каких только ужасов не пришлось ей стать... Любая другая на ее месте оказалась бы сломленной, пала бы под ударами судьбы. Она же сохранила силу духа, которую еще более поддерживала ее горячая вера в безграничную милость провидения.
Царица сидела в полном одиночестве, безмолвно и неподвижно, но в скорбных раздумьях уносилась мыслями то далеко на восток, то еще дальше на запад. На востоке, в темном подземелье крепости Ануш томился в оковах ее супруг, царь Армении. А на западе, среди растлевающей утонченной изнеженности византийского двора насильственно удерживали ее сына, наследника армянского престола. Оба были на чужбине, оба — в беде. А она сама? Она тоже была заточена в своей неприступной крепости, и та стала теперь ее могилой...
Царица ждала сына. Но сын так и не пришел, он опоздал. Из Византии давно уже не было никаких вестей, Как обстоят дела там, почему сын опаздывает? Обо всем этом она ничего не знала. Неужели врага взяли крепость в столь плотное кольцо, что никому так и не удается прорваться и принести хоть какие-нибудь известия? Чем заняты нахарары? Почему они не спешат на помощь, не отбросят врагов, не разорвут кольцо осады? Наверное, они думают, что у осажденных еще достаточно сил, чтобы обороняться без помощи извне... Наверное, они не знают, какие бедствия обрушились на крепость...
Они и вправду этого не знали.
Погруженная в свои мысли, царица встала и принялась ходить по залу. Это была первая ночь, когда пустота обезлюдевшей крепости казалась ей разверзтой пастью чудовищного дракона, грозившего поглотить ее. Объятая ужасом, она боязливо косилась по сторонам, не смея поднять головы. Ей казалось, что призраки тысяч погибших людей, тех самых, что лежат ныне на улицах крепости бездыханными трупами, кружат вокруг нее, что-то выкрикивают, бормочут, осыпают ее горькими укорами и проклятьями... В ужасе она закрыла лицо руками, с трудом добралась до тахты и поникла всем своим измученным телом. Долго терзалась она во власти раздирающих душу сомнений. И чем ярче всплывали в памяти царицы предостережения умного и дальновидного спарапета, высказанные перед отъездом в Византию, тем сильнее мучали царицу угрызения совести, как преступника, который из-за своего упрямства стал причиною стольких жертв...
Она закрыла лицо руками и упала на тахту. Горькие слезы долго струились по ее щекам, и огонь раскаянья жег ее сердце.
Тем временем двери беззвучно отворилась, и посланец ада, так долго таившийся за дверью, проник в зал. Он окинул страдающую женщину недобрым взглядом, бесшумно прокрался в угол и притаился во мраке. Оттуда он продолжал наблюдать за царицей, и его бурые губы подрагивали от внутренней радости. Вот какою увидел он эту гордую, надменную женщину, не знавшую прежде ни забот, ни слез, вот какою увидел он высокородную и честолюбивую властительницу, привыкшую держать в повиновении не только армянских нахараров, но и своего царственного супруга. Ныне же она оказалась в полном отчаянии и в полном одиночестве в пустоте своего роскошного чертога, окруженная лишь горем и страданиями и лишенная всякой защиты.
— Это не может продолжаться долго, — сказала вслух царица, поднимая голову и вытирая мокрые от слез глаза. — Рано или поздно враги поймут, что в крепости никого не осталось... и тогда Меружан даст волю своей свирепости. Мучений я не страшусь... и смерти не страшусь... Но со мною вместе умрет великое дело, во имя которого положено столько трудов!
Ее звучный голос ослабел, красивая голова поникла, она снова закрыла лицо руками, стараясь побороть охватившее ее волнение. Зловещий незнакомец все еще неподвижно стоял в своем углу и не спускал с нее мстительного взгляда. Царица заговорила снова:
— Когда Шапух обманом заманил в Тизбон моего мужа и пока еще с почетом принимал у себя как гостя, он вслед за мужем пригласил к себе и меня. Но я разгадала черный замысел коварного перса и не приняла его приглашения. Я подумала: если он насильственно удержит моего супруга в Тизбоне, по крайней мере в Армении останусь я, и будет кому защищать оставшуюся без верховного главы страну. И я не ошиблась в своем предвидении. Он сослал моего мужа в забытые Богом и людьми пустыни Хузистана и отправил Меружана Арцруни, чтобы расправиться и со мной. Бог помог мне, и я смогла успешно противостоять внутренним врагам. А теперь? Теперь меня в оковах отвезут к Шапуху, и бесчестный перс обрушит на меня всю ядовитую ярость своей мести.
