— При нынешнем сложном положении дел перемены в Византии мне представляются благоприятными дли нас, Мушег, — сказала она спарапету. — Проклятый Валент погиб смертью, его достойной, императором стал Феодосий, муж добродетельный. Уверена, что он изменит к лучшему отношения с Арменией.

— Я тоже уверен... — отозвался спарапет, без особой, впрочем, уверенности.

— Нам нужен союз с Византией, Мушег, — продолжала царица. — Обороняться мы, пожалуй, сможем и собственными силами, но совсем очистить страну от врагов — это едва ли. Нам нужна помощь со стороны, нужен хороший союзник.

— Известно ли тебе, государыня, сколь дорого обходятся нам союзы с Византией?

— Известно. Но из двух зол я выбираю меньшее. Наши отношения с персами приняли настолько непримиримый характер, что у меня нет никакой надежды на их улучшение, как нет ни какой надежды и на то, что Шапух возвратит из подземелий крепости Ануш моего супруга. С другой стороны, мой сын — в Византии, у императора. Его надо вернуть в Армению. Я хочу, чтобы он заменил на престоле своего отца. Без царя Армения беспомощна, как тело без головы. А вернуть его в Армению и посадить на трон, сам понимаешь, немыслимо без согласия нового императора и без союза с ним: мой сын в его руках, он заложник византийцев. .. Притом же я считаю, что союз с императором-христианином предпочтительнее, нежели мир с нечестивым персом.

При этих словах в прекрасных глазах царицы сверкнуло пламя гнева, и голос заметно изменился. Она подняла руку и откинула непокорные кудри, упавшие на бледное чело.

Спарапет слушал не прерывая, хотя знал все это и сам: он слушал горькие сетования несчастной царицы, потерявшей и мужа-царя и сына-наследника. Жестокие превратности судьбы разметали этих людей, олицетворявших надежду Армении, в разные концы света: одного — на восток, другого — на запад. Царь томился в подземелье персидской тюрьмы Ануш, наследника насильственно удерживали при дворе византийского императора.

— Сядь, Мушег, — сказала царица. — Разговор у нас будет долгий.

Спарапет сел. Царица снова взяла письмо. Оно было от князя Андовка Сюнийского, ее отца. В письме князь говорил все больше о себе, а не о делах Армении. Описывал, с каким уважением относится к нему новый император Феодосий, сообщал, что ему пожалован высокий титул «патрикия патри-киев», подробно рассказывал об успехах своего сына Бабика на состязаниях знатных юношей, с большой радостью присовокуплял, что император и его приближенные в совершенном восторге от воинских талантов юноши, предрекал сыну блестящее будущее при дворе и тому подобное.

— Похоже, отец писал это письмо в большой спешке, — заметила царица. — Ни слова не сказано про Нерсеса... вернулся он из ссылки или нет?

Царица говорила о католикосе Армении Нерсесе Великом.

— Мне кажется, новый император не оставит его в ссылке, — заметил спарапет. — Феодосий известен своим благочестием. Он обязательно освободит всех служителей церкви, подвергшихся гонениям при Валенте. Полагаю, что вместе с ними получит свободу и Нерсес.

— Я того же мнения, — с глубокой убежденностью сказала царица. — Тем более, Феодосий давно знает Нерсеса и всегда уважал его. Обстоятельства благоприятствуют нам, Мушег. Мой отец — в Византии и в большой чести у императора, мой брат тоже там и очень отличился. Там же и Нерсес, а он пользуется особой симпатией императора. Ты должен ехать в Византию, Мушег! Отвезешь императору мое послание с поздравлениями по поводу его вступления на престол. Вместе с моим отцом и Нерсесом ты должен убедить Феодосия вернуть наследника Аршакидов в Армению, чтобы он вступил на пустующий трон отца.

— Поеду, государыня. И очень надеюсь, что добьюсь исполнения твоих желаний. Одно меня беспокоит: как пойдут дела в мое отсутствие.

Замечание спарапета очень задело царицу.

— Значит, ты думаешь, — раздраженно сказала она, — что в твое отсутствие я не сумею защитить Армению?

— Я этого не думаю, государыня, — холодно ответил спарапет. — Я всецело полагаюсь на твою мудрость и твое мужество. Но некоторые новые обстоятельства, по-видимому, тебе неизвестные, весьма осложняют спасение страны. С тех пор, как царевна Ормиздухт оказалась в наших руках, ярости Меружана нет предела. Я располагаю достоверными сведениями: не довольствуясь тем, что в его распоряжении очень значительные силы персов, он привлек на свою сторону также агванс-кого царя Урнайра и лакского царя Шергира. Если к своему персидскому войску Меружан присоединит еще и орды этих полудиких царей, он может стать причиною многих несчастий для нашей страны. Персы — дальний враг, который не так опасен, как близкий сосед. Агваны и лаки — ближайшие наши соседи. Даже не будь у них других побудительных причин, одной жажды пограбить, нахватать побольше добычи — одного этого достаточно, чтобы они ринулись на нашу землю.

В прекрасных глазах царицы снова полыхнуло пламя гнева. Она ответила ледяным тоном:

— Пусть только Меружан осмелится на такую низость — тут же велю повесить Ормиздухт на башне Артагерса!

— Этим ты лишь распалишь его ярость, государыня. Напротив, надлежит сохранить жизнь Ормиздухт, чтобы постоянно держать Меружана в страхе. Он должен знать, что если не умерит своей свирепости, то поставит под угрозу жизнь своей возлюбленной.

Царица ничего не ответила. Она всегда выходила из себя, когда ей противоречили. Скрывая раздражение, Парандзем какое-то время молча разглядывала серебряный светильник, словно его тусклый свет мог как-то прояснить темную сумятицу ее мыслей.

Она решила дать понять спарапету, что это он не умеет всесторонне взвешивать обстоятельства и что вокруг происходят весьма важные события, о которых он не имеет никакого понятия, хоть и обязан, будучи самым значительным лицом в государстве, знать об этом раньше всех.

— Я не вижу (во всяком случае — пока) особой опасности в союзе Меружана с кавказскими горцами и агванскими разбойниками, — она вскинула голову и взглянула в лицо спарапету. — Я располагаю другими достоверными сведениями, по-видимому, неизвестными уже тебе. У персов дела плохи. Мне дали знать из Тизбона, что причиною столь поспешного ухода Шапуха из нашей страны было вторжение кушанов; они снова начали разорять северо-восточные окраины Персии. Усмирить кушанов нелегко, и они на долгое время займут все внимание Шапуха. Мы должны использовать эту передышку. Так что, хоть Меружан и перетянул на свою сторону лакского и агван-ского царей, я не думаю, чтобы они нашли возможность выступить против нас. Ведь если Шапух пойдет на кушанов, он непременно привлечет лакского и агванского царей к участию в этом походе. Так он поступает всегда, когда воюет с кушанами.

Умудренность царицы в делах государства и ее зрелые суждения о текущих делах и обстоятельствах пришлись по душе князю Мамиконяну; когда же он услышал намеки о своей неосведомленности (он, де, не знает, что делается в Персии), это ядовитое замечание вызвало на холодном лице спарапета легкую усмешку, которую он всеми силами постарался скрыть.

— Кто же, государыня, прислал из Тизбона эти сведения? — спросил он заинтересованно.

— Драстамат, наш верный евнух. Ты, помнится, знавал его. Он прислал мне письмо

— И когда пришло письмо?

— Дня три назад.

— Все это известно мне, государыня. Самые подробные известия о последних событиях в Персии я получил гораздо раньше тебя. Напрасно ты думаешь, что я не знаю, что делается вокруг. Вот ознакомься с этим письмом.

Он достал толстый свиток и передал царице. Она нетерпеливо принялась читать.

Письмо было от Манвела Мамиконяна, родного брата спарапета, который командовал находившейся в Персии армянской конницей. Манвел писал Мушегу, что когда Шапух лично возглавил поход на Армению, это очень озаботило его. Дни и ночи напролет он изыскивал способ выманить этого изверга из Армении. Наконец, после долгих стараний, Манвелу удалось через верных людей натравить на персов царя кушанов, которому дали понять, что сейчас самое время напасть на Персию, ибо Шапух со всеми войсками воюет в Армении и страна его беззащитна. Так брат Мушега добился своего: кушаны начали совершать набеги на северо-восточные земли Персии, Шапух же, узнав об этом, покинул Армению и поспешно двинулся на исконного врага своей страны. Теперь он собирает полки, готовит войско для похода на кушанов. Манвел со своей армянской конницей тоже должен участвовать в походе Шапуха. Находясь в персидском стане, он сумеет время от времени сообщать кушанам об уязвимых сторонах персидского войска и, следовательно, подвести дело к тому, чтобы персы терпели поражение как можно чаще. Он надеется, что сумеет добиться, чтобы войска персов полегли в пустынях Хорасана; быть может, удастся погубить вместе с ними и самого Шапуха... В конце письма он добавлял, что приложит все усилия, чтобы затянуть войну как можно дольше и тем отвлечь Шапуха от Армении, которая получит возможность привести в порядок свои дела. В конце письма он благодарил Мушега: «Бедствия Армении наполняют меня такой же скорбью, как и тебя, дорогой брат. Воздаю хвалу твоей проницательности, той прозорливости, с какою ты подал мне этот совет. Трудно было найти более подходящее средство хоть на время отвлечь Шапуха от нашей страны, чем этот поход, который целиком поглотит и его время и его силы. Еще раз благодарю тебя, Мушег — эта счастливая мысль принадлежит одному тебе».