Спарапет не успел договорить: царица покинула свое убежище и в самозабвении восторга кинулась к ногам спарапета.
— Нет, ты не человек! — воскликнула она. — Твоими устами вещает дух бессмертного Ормузда, зиждителя добра!
Неожиданное появление царицы так смутило спарапета, что он едва сумел поднять и усадить ее. Не меньше, чем царица, был поражен и присутствовавший при этом главный евнух. Царица цариц несколько минут молчала, объятая волнением, потом подняла на спарапета полные слез глаза.
— Твое великодушие, о доблестный воин, никогда не изгладится из моего сердца. Первое, что я скажу своему супругу и повелителю, вернувшись в Тизбон, будут такие слова: «Ты в великом долгу перед армянским спарапетом за его благородство и лишь таким же благородством можешь расплатиться с ним».
Царица только теперь заметила, что спарапет все это время стоял, и ласково попросила:
— Сядь, благородный князь. Твои достоинства столь велики, что дают тебе право на глубочайшее мое уважение.
Спарапет поблагодарил, сел и сказал царице, что обстоятельства все еще идущей войны вынуждают взять кого-нибудь из женщин царской семьи и передать армянской царице в качестве заложницы. Честь и жизнь пленницы будут в полной безопасности, чему порукою слово спарапета.
— Поступай, как сочтешь нужным, о благородный витязь, — покорно ответила царица. — Все мы — твои пленницы и твоя собственность. Ты просто даришь нас нашему царю, не требуя никакого выкупа. Выбирай любую, кого пожелаешь.
— Я выбрал царевну Ормиздухт.
— Очень хорошо. Я прикажу главному евнуху, и он передаст тебе царевну со всеми ее прислужницами и евнухами.
Спарапет встал. Когда он, поклонившись и пожелав царице цариц доброго пути, хотел было удалиться, она остановила его.
— Какова судьба человека, что ждет его впереди — известно одним лишь бессмертным богам. Нам не дано знать, что случится завтра. Счастье и несчастье возносят и низвергают человека по одним и тем же ступеням. Я хочу оставить тебе залог своей благодарности. Если окажешься в беде, пришли мне его, и царица цариц сделает все, чтобы протянуть тебе руку помощи.
С этими словами она сняла с пальца свой именной царский перстень и протянула князю Мамиконяну.
Спарапет учтиво отказался.
— Твоя доброта — лучший залог для меня, царица.
Он еще раз поклонился и вышел из шатра.
Весть об освобождении уже разнеслась по всему гарему, и радость прекрасных пленниц была беспредельна. В безграничном восторге они благословляли и прославляли того, кто даровал им свободу. Если бы строгость обычаев не принуждала их к сдержанности, женщины выскочили бы из своих закрытых шатров, чтобы выразить спарапету свою глубокую благодарность.
Когда спарапет вышел из шатра царицы цариц и направился к своей ставке, пораженные евнухи толпами кидались ему в ноги и лобызали края одежды. А из-за отодвинутых занавесок сотни прекрасных глаз со слезами благодарности глядели вслед молодому и красивому герою, в котором воинская доблесть сочеталась с таким высоким душевным благородством.
Мушег не только даровал свободу всему гарему, но и не тронул его поистине сказочных богатств, которые по обычаям того времени считались его собственностью. Он оставил все это и полной неприкосновенности, приказав своим воинам не касаться даже нитки из имущества гарема. В качестве поенной добычи спарапет взял лишь богатства из шатров самого Шапуха и его ставку со всем, что в ней находилось. Оставшихся в живых персидских воинов он увел в плен.
Поступок Мушега был встречен в столице Персии с всеобщим одобрением и еще более глубоким удивлением. Для персов это было чудо, к тому же из ряда вон выходящее. Шапух немедленно велел перенести в главный храм Тизбона набитый сеном труп Васака, отца Мушега, стоявший в крепости Ануш перед царем Аршаком. Чтобы увековечить великодушный поступок Мушега, царь царей приказал изобразить на золотом кубке, из которого обычно пил, армянского спарапета, верхом на белом копе. И всякий раз, стоило на пиру взять в руки этот кубок, Шапух вспоминал благородный поступок благородного героя и пил «во славу белого коня», то есть во славу Мушега, всадника на белом коне.
Это был памятник нравственному величию князя Мамиконяна, запечатленный царем царей в его сердце и на его чаше. Но существовал памятник и мужеству князя, поставленный сирийцами в Междуречье, в так называемых «Вратах Хона». Близ берегов Евфрата возвышалась огромная скала. Одна сторона ее гладко обтесана, и на ней высечено изображение вооруженного всадника верхом на горделивом скакуне, который попирает копытами поверженного исполина. Всадник и конь изображали Мушега Мамиконяна и его неразлучного белого скакуна, а поверженный исполин — грозного разбойника, который долгое время наводил ужас на Междуречье и южные земли Армении. Мушег схватился с ним один на один, убил и избавил страну от злодейств этого чудовища.
И все же памятник его великодушию выше памятника его мужеству.
XI «МЕНЬШЕЕ ИЗ ДВУХ ЗОЛ»
И затем Мушег, сын Васака собрал всех знатных людей и направился с ними к греческому императору. И принес ему мольбы страны Армянской и поведал обо всех бедствиях, что они претерпели, и просил императора поставить Папа, сына царя Аршака, царем над Арменией.
Фавстос Бюзанд
Мушег Мамиконян вернулся в Артагерс со славной победой, к вящей радости и армянской царицы и сплотившейся вокруг нее знати. Несколько дней весь город праздновал эту блестящую победу. У царицы, впрочем, не вызвало особого восторга возвращение Шапуху его гарема, но она сумела скрыть свое недовольство, и когда спарапет предстал перед нею, обняла и поцеловала в лоб отважного героя.
Захваченную добычу царица повелела разделить между участниками битвы с персами, сама же приняла, как самый дорогой подарок, лишь чучела шестисот персидских вельмож, привезенные Мушегом; часть их вывесили на башнях Артагерса, остальными велела украсить парадный въезд во дворец спарапета.
Пока длились празднества, спарапет почти не выходил из дому, избегая восторженных чествований ликующего народа, которые смущали нашего героя, по натуре лишенного тщеславия и честолюбия. Тем временем жены и дочери армянских на-хараров посещали его жену и приносили ей свои поздравления. Приходил епископ и служил благодарственные молебны.
Все складывалось самым обнадеживающим образом, и царица могла бы только радоваться, если бы не озабоченность ее, вызванная ссорой между Мушегом Мамиконяном и Сааком Партевом из-за судьбы жен Шапуха. При нынешнем все еще крайне сложном положении дел в стране было прискорбно видеть раздоры между представителями двух столь влиятельных нахарарских родов. Она решила обязательно примирить их, но, учитывая неукротимое упорство обоих, отложила осуществление этого замысла до более подходящих времен.
Возвратив Шапуху гарем, Мушег вызвал этим недовольство и многих нахараров, ощутимо смягченное тем, что в руках армян оказалась царевна Ормиздухт. Царица отвела ей особые покои в своем дворце, и персиянка содержалась со всем подобающим особе царской крови почетом, но под самым неусыпным надзором.
Не меньшей радостью для царицы было освобождение ее братьев и других знатных пленников, которых Шапух уводил с собою в Персию после побоища при Зарехаване и которых спасла и освободила победа Мушега. Среди них было также немало знатных женщин, девушек и мальчиков-подростков, которых персы также собирались угнать в плен.
Прошло несколько недель с того дня, когда Мушег, увенчанный славою победы, вступил в Артагерс. Была поздняя ночь. В крепости все спали, и всюду царило безмолвие. Бодрствовала лишь хозяйка крепости — царица Парандзем. Она сидела в одном из своих покоев; рядом с нею, погруженный в глубокое раздумье, стоял Мушег Мамиконян. На мужественном лице спарапета не было на сей раз бодрой уверенности, столь свойственной обычно его закаленной воинской натуре. Озабоченной казалась и царица. Перед сном она была в простой одежде, которая самою своею непритязательностью придавала царице особое очарование. Волосы ее были распущены, украшения сняты, только на обнаженных руках сверкали золотые браслеты; их веселый блеск резко противоречил хмурому выражению лица. На высоком медном треножнике горел серебряный светильник, озаряя комнату неярким и невеселым светом. Невесело глядела и царица; время от времени она брала распечатанное письмо, пробегала его глазами и снова клала рядом с собою. Письмо она только что получила из Византии и перечитывала уже в который раз.
