— Так ты говоришь, уже два дня никто не проходил по мосту? — спросил дозорный.

— Никто, господин мой. Я ведь и днем и ночью все слежу, все выглядываю из своей норы. Муха пролетит — и то увижу. Вот только сегодня утром, еще затемно, прошли тут двое. В сторону персов пошли.

— Ты их хорошо разглядел? Что за люди были?

— Разглядел, а как же, и он начал описывать, как выглядели эти люди.

— А обратно они не проходили?

— Нет, не проходили. Я бы заметил.

То, что поведал неусыпный страж моста, несколько успокоило нашего дозорного. Он распрощался с несчастным отверженным и пошел прочь от его убогого жилища, направляясь обратно в ту сторону, где ночевал на открытом воздухе армянский полк.

Все спали свинцовым, непробудным сном, как спят путники, измотанные долгой дорогой. Сытые лошади тоже улеглись неподалеку и с негромким ржанием катались по траве, чтобы размять усталое тело. Единственный, кто не думал об отдыхе, был человек, вернувшийся от моста. Он обошел дозором свое маленькое войско, оглядел воинов, потом снова пошел к реке и недвижно, словно статуя, застыл на берегу. Его горящий взор был устремлен на мелкие огненные пятнышки, которые виднелись вдали, то исчезая, то снова появляясь. И в сердце его, подобно этим огонькам, разгорелось яркое пламя и все сильнее и сильнее разжигало его нетерпение.

Тем временем по мосту быстрым шагом шли двое. Они зорко осматривались по сторонам и чуть слышно переговаривались:

— Если они пришли...

— Обязательно пришли.

— Условились этой ночью...

— И у моста...

Чуткое ухо прокаженного, сидевшего в своем жилище, сразу уловило их шаги. Он высунул голову и осмотрелся. «Это те двое...» — сообразил он и пополз навстречу.

— Тут про вас один человек спрашивал, — сказал он из темноты.

Путники остолбенели, не понимая, откуда исходит этот неожиданный возглас. Прокаженный подполз ближе. Они его увидели.

— А куда он девался?

— Пошел вниз по течению, вон в ту сторону. Дай Бог ему удачи — он насытил мой пустой желудок и прикрыл мое голое тело.

Путники тоже поспешили вниз по течению, говоря друг другу:

— Вовремя подошли...

— Но где же мы найдем спарапета?

Ответ на этот вопрос не заставил себя ждать.

— Наконец-то! — раздался голос дозорного. Он все еще стоял на берегу.

Это был не кто иной, как Мушег Мамиконян.

— Ну, что видели? — обратился он к путникам. И они начали свой рассказ. Мушег слушал с глубоким вниманием. Обуреваемый нетерпением, он не стал дожидаться, пока они кончат, и сам перешел к расспросам.

— По какую сторону от города расположились персы?

— Восточнее города, у подножия Красной горы.

— В какой части стана разбиты царские шатры?

— В верхней части, поближе к подножию горы, на возвышенности.

— А гарем?

— Правее царских шатров.

— Как разбит лагерь?

— Как обычно, подковой, концами к царским шатрам.

— Где держат коней?

— Отогнали пастись, фарсангов на десять в сторону.

— Когда думают сниматься с места?

— Через три дня.

Спарапет задал еще несколько вопросов и получил исчерпывающие ответы. Потом отпустил своих собеседников.

— Идите отдыхать.

Они ушли. Расспросы касались войска Шапуха, а эти двое были заранее тайно засланы в персидский стан разведать, что и как.

Спарапет остался один и снова начал беспокойно ходить вдоль берега. Он знал теперь, где и как расположен вражий стан, знал до последней мелочи, что там делается, и этого было достаточно, чтобы разработать подробный план нападения. Он намеревался этой же ночью неожиданно обрушиться на войско Шапуха. И намерение это было столь же опасным, сколь бесповоротным.

Шапух ушел ни с чем от крепостных стен Артагерса, но спарапет счел недостаточным это позорное поражение царя царей и решил, что персы не должны уйти невредимыми за пределы Армении. Зло, причиненное Шапухом, было столь велико, а поступки его столь оскорбительны для армян, что следовало во что бы ни стало покарать этого изверга. Он обращал в руины земли, по которым проходил, он казнил пленных — со всем этим еще можно было смириться: Армении были не в новинку подобные удары судьбы. Но надругательство над женщинами лучших фамилий страны у развалин Зарехавана нанесло оскорбление чести всей армянской знати. С этим смириться было уже невозможно, особенно после того, что сказала на торжествах в Артагерсе царица Армении: «Нам нет и не может быть покоя, пока не смыт позор, которым покрыл Шапух наших нахараров, выставив их жен и дочерей нагими перед своим войском». Многие из знатных юношей, присутствующих на торжествах, тут же поклялись отомстить Шапуху. Вот почему в отрядах спарапета собрались по преимуществу сыновья армянских нахараров, давшие клятву спасти поруганную честь нахарарства.

Спарапет возглавил это войско, взял с собою несколько полков и двинулся следом за Шапухом. Он не входил в соприкосновение с персидскими полчищами, пока Шапух не разделил свое огромное войско на несколько частей. Одну из них он отдал под начало Меружану Арцруни и Вагану Мамиконяну, другую — своим полководцам Зику и Карену и оставил их всех в Армении — удерживать захваченные земли и покорять новые. Остальное войско он взял с собой и двинулся в Персию. За этим-то войском и следовал по пятам спарапет. Но до самого Тавриза ему не представилось ни подходящего места, ни подходящего времени, чтобы осуществить свой замысел. И вот враг дошел уже до границы. Если армяне и теперь не выполнят своего намерения, можно оставить всякую надежду на успех: Шапух перейдет границу, окажется на своей земле, и все станет гораздо сложнее. Значит, надо воспользоваться именно этой ночью, последней и единственной.

Он все бродил вдоль берега реки и сердито поглядывал на восток. Иисус Навин, герой и полководец Израиля, некогда повелел солнцу не заходить, пока он не кончит битву. А Мушег Мамиконян, герой и полководец Армении, хотел бы повелеть дневному светилу, чтобы оно вообще не исходило, пока не начнется его битва. Время от времени его нетерпеливые взоры обращались на дорогу, которой он пришел. Он смотрел в непроглядную тьму, и в его взволнованном уме стучал один и тот же вопрос: «Что с ними? Где они до сих пор?»

Немного погодя туда, где уже расположились его всадники, подоспело еще несколько конных отрядов. У спарапета отлегло от сердца — он ждал именно их. Но все-таки собрались пока не все, нескольких отрядов все еще недоставало.

Начальник вновь прибывших всадников подошел к спарапету.

— Ну, узнал, что надо? — нетерпеливо спросил он.

— Узнал, — отозвался спарапет.

— Ну и что?

— Все в порядке. Только вот наши что-то задерживаются. Что могло случиться?

— Подойдут, надо полагать. До утра еще далеко.

— Но и отсюда до персидского стана не близко. Пока доберемся, совсем рассветет.

— Тем лучше! По крайней мере, будем видеть, что делаем, и не станем пробираться ощупью, как слепые.

Спарапет усмехнулся, но ночной мрак скрыл от собеседника эту насмешливую улыбку.

— Ты изрядно-таки уверен в себе, Месроп.

— Не изрядно, а совершенно уверен — в моих конниках, Мушег, — отрезал собеседник, невысокий, худощавый юноша.

Это был Месроп Маштоц, человек маленького роста и большого красноречия. Их разговор прервали какие-то странные глухие звуки; непонятно было, откуда они доносились. Оба насторожились.

— Трубы и барабаны, — определил спарапет. — Это со стороны персов.

— Что бы это значило? — спросил Месроп с некоторым беспокойством.

— Это ежедневный утренний обряд, — успокоил его спарапет, — Скоро рассвет, вот они и трубят в трубы и бьют в барабаны, чтобы люди проснулись, встали и приготовились поклоняться восходящему солнцу.

— Вот и прекрасно, пусть встают. А то как-то нехорошо нападать на спящих.

— Это пока первый призывный сигнал. До восхода солнца он повторится еще дважды.

Они прохаживались по берегу уже вдвоем, пока не подоспели запоздавшие полки. Спарапет и Месроп кинулись навстречу. Увидев их, высокий и статный предводитель прибывших быстро соскочил с коня и обнял обоих.