— Кто такая?
— Жена князя Андовка Сюни.
Ваган Мамиконян опустил голову, то ли от стыда, то ли от угрызений совести. Андовк Сюнийский был зятем рода Мамиконянов, а эта почтенная немолодая женщина была сестрою его отца. Эта почтенная женщина была, кроме того, матерью армянской царицы, ибо царь Аршак женился на Парандзем, дочери князя Андовка.
При имени Андовка на грозном лице Шапуха мелькнула зловещая усмешка.
— Ты, значит, порицаешь меня, княгиня? — сказал он с высокомерным презрением. — Ты укоряешь меня, что поступаю не так, как подобает царю. А это подобало, это хорошо было, когда твой муж, князь Андовк, взял в плен весь гарем царя Нерсеха, моего предшественника, захватил царицу цариц Персии и увез ее в Сюник?
— Ничего неподобающего в этом не было! — ответила отважная женщина. — Да, мой муж захватил в плен гарем царя Нерсеха. Но где? На поле битвы, после своей великой победы! А ты по-воровски пробрался в незащищенный замок моего мужа и похитил его семью. Будь мой муж не в Византии, ты не посмел бы выкрасть нас из замка. И с пленницами своими он обошелся так, как приличествует благородному князю. Ни у одной из жен Нерсеха он даже не приподнял покрывала. Ты же выстроил нас нагими на этой площади. Он окружил жен Нерсеха царскими почестями и с такими же почестями отправил потом обратно в Персию. А ты пленных женщин сажаешь на кол. Позор тебе! Ты втоптал в грязь и царское величие и человеческие добродетели!
— Нечего срамить меня! — зло оборвал Шапух. — Никогда не забыть мне бедствий, принесенных в мою страну сюнийцами, и не излечить в сердце ран, нанесенных твоим мужем. Разве не он сжег дотла мою столицу, обратил ее в груду развалин и разграбил мои сокровища? До сих пор еще не оправился Тизбон от ударов, нанесенных твоим мужем, до сих пор у ворот моего дворца стоит ступа с пеплом, и люди толкут этот пепел, плачут и проклинают: «Пусть княжество сюнийских князей, их жизнь и их сила обратятся в прах, как эта зола». И я обращу их в прах!
— Это еще как Бог даст, Шапух! — ответила княгиня, и в ее скорбных глазах вспыхнуло пламя гнева. — Ты возложил все надежды на свою жестокость и на этих двух подонков, которые ходят за тобой по пятам, — она показала на Меружана Арцруни и Вагана Мамиконяна. — Оба они, к несчастью, мои родственники, и я была бы куда счастливее, если бы между нами не было ничего общего. Они изменили своему царю, изменят и тебе.
Она перевела дух и продолжала:
— Ты говоришь, что мой супруг сжег Тизбон и захватил твои сокровища? Это правда. Но после тяжкого оскорбления, которое ты нанес ему в твоем доме, за столом, он отомстил даже недостаточно. Это верно, он сжег твой город, разорил твой дворец — но он не тронул твоих жен, хотя не было ничего легче, чем отправить их всех в Сюник и заставить мести улицы в нашем замке в Багаберде. Но он благородный человек и поступил благородно. А ты...
Княгиня не договорила. Палачи набросились на нее, вырвали язык, а потом искромсали ее на части.
Жестокость взбешенного Шапуха перешла все мыслимые границы. Он приказал перебить всех женщин и девочек рода Сюни, а мальчиков оскопить, чтобы у Андовка не осталось потомков, и этот нахарарский род исчез с лица земли.
IX АРТАГЕРС
И когда Парандзем, царица земли Армянской, жена армянского царя Аршака, увидела войско персидского царя, она взяла одиннадцать тысяч отборных воинов из благородного сословия в полном вооружении и укрылась в крепости Артагерс в земле Арша-руник... И подошло все персидское войско и обложило крепость со всех сторон и начало осаду... И стояли они вокруг крепости тринадцать месяцев и не могли взять ее, ибо местность была неприступная.
Фавстос Бюзанд
После массового избиения армян в Зарехаване Шапух двинулся прямо к Артагерсу, в котором укрепилась, взяв с собою царскую сокровищницу, армянская царица Парандзем. При всей алчности Шапуха, его все-таки привлекали не столько сокровища армянского царя, сколько его жена: он считал, что, захватив ее, сломит сопротивление всей Армении. Армянский царь давно уже был в его власти. Оставалось схватить царицу.
Крепость Артагерс имела свою историю, и историю печальную. Это была одна из самых укрепленных и неприступных крепостей в земле Аршаруник и принадлежала она некогда роду Камсараканов. Царь Аршак беззаконным образом отнял у них эту крепость и присоединил к своим владениям. Теперь присвоенная жестокостью твердыня стала последним убежищем его жены.
Царица вступила в Артагерс в сопровождении семнадцати тысяч подданых, одиннадцати тысяч мужчин и шести тысяч женщин. Почти все они были представители нахарарских родов, не покинувшие свою царицу в дни испытаний.
После нескольких месяцев упорной осады и не менее упорных сражений Шапух не добился исполнения своих желаний. Его бесчисленные полчища со всею их чудовищной военной мощью не только не смогли взять крепость, но и получали сокрушительный отпор при каждой попытке пойти на приступ. Царь царей Персии, наводивший ужас повсюду от востока до запада, бушевал и наливался звериной яростью при виде того, как все его могущество разбивается вдребезги о неприступные скалы Артагерса.
Шапух оказался в сложном положении. Ом попал в ту ужасную западню, где река Араке и бурливый Ахурян, прорезав плоскогорья и пробившись сквозь глубокие ущелья и теснины, сливаются в объятии, объединяют свои силы и готовят бесчисленные опасные ловушки для любого чужеземного пришельца. В темных пещерах по берегам этих рек, как гласят армянские предания, некогда устраивали свои логовища драконы, сея вокруг страх и ужас. Теперь там укрепились со своею госпожою армянские исполины. И бороться им пришлось с грозным исполином Востока.
И там же, где Ахурян и Араке, сливаясь, образуют острый угол, где между ними зажат древний Ервандашат, ступив па кремнистые высоты которого, Ерванд достиг затем высоты трона Аршакидов, там, неподалеку от названной крепости, и возвышается Артагерс. Он стоит на высоких сизых утесах, и у его подножия, в глубокой пропасти, с ревом бушуют воды реки Капуйт.
О крепости Артагерс знали в Риме, знали и в Византии. Именно у ее мощных стен получил смертельную рану от руки князя Аттона, хозяина крепости, римский цезарь Кай, приемный сын императора Августа.
Шапух упорно продолжал осаду, в полной уверенности, что даже если не удастся взять крепость силою оружия, голод и лишения все же вынудят осажденных сдаться. Но припасов в крепости было достаточно.
Крепость Артагерс была великим чудом природы, и в борьбе с нею человек был еще бессилен. Военные механизмы того времени не могли ни достичь неприступных, расположенных на недосягаемой высоте укреплений, ни, тем более, как-то воздействовать на них.
Но еще несокрушимее, чем твердыни Артагерса, была твердость его защитников. Самоотверженность их была беспредельна. Женщины лучших фамилий проводили ночи без сна на крепостных стенах. Их юные дочери следили с крепостных башен за каждым движением врага. Царица своими руками врачевала раны своих воинов. Мужчины и женщины, движимые любовью к отчизне, стремились превзойти друг друга и служении ей. Царица воодушевляла всех, воспламеняла в них отвагу.
И вот наконец Шапух повелел начать решительный приступ. Персидские воины под прикрытием своих панцирей и щитов добрались до самых крепостных стен. Они сражались героически, и град стрел из крепости не мог сдержать их яростного натиска. Царица, тоже в доспехах, стояла на крепостной стене, воодушевляя своих воинов. Вражеская стрела попала ей в плечо, пробила доспехи и застряла в теле. Один из военачальников кинулся к своей государыне и протянул руку, чтобы вытащить стрелу. «Не трать зря время, — заметила царица. — Вытащим потом!» Эти слова произвели сильное впечатление; воины, воодушевленные ими, удвоили усилия и отбросили врага от крепостных стен.
По ночам, а иногда и среди бела дня небольшие отряды армянских воинов совершали вылазки из крепости и вступали в стычки с персами. Своими неожиданными и молниеносными налетами они не только вносили смятение в ряды всей персидской армии, но нередко возвращались назад с пленными или добычей.
