Священной долине Евфрата словно самою судьбою было предназначено стать постоянной ареной мученичества. Здесь трагически погибли род Воскянов и род Сукиасянов. Здесь же, подобно Моисею в пещерах горы Набав, исчез в темных пещерах горы Нпат Моисей Армении, Григорий Просветитель. С незапамятных времен эта долина была кровавой ареной борьбы религий. Начиная с крови, пролитой верховным жрецом Мажаном, и до казней, совершаемых Шапухом, она то и дело оказывалась обагренной кровью праведников.

Персы затрубили в трубы и забили в барабаны. От этих звуков слоны пришли в еще большее неистовство и начали приплясывать на месте, охваченные сатанинской радостью. Тем временем палачи в красной одежде группами подводили пленников — взрослых и детей — и ставили перед слонами. Сначала вперед вывели детей. Свирепые животные начали играть со своими жертвами, словно кошка с мышью, которую вынули из мышеловки и бросили перед нею. Своими страшными хоботами они хватали несчастных и, словно мячики, подбрасывали их в воздух. Дети падали с душераздирающими криками, слоны снова подхватывали свои жертвы и, раскрутив в воздухе, ударяли оземь. Эта адская игра продолжалась до тех пор, пока жертвы не испускали дух. Потом слоны топтали их, дробя кости, и расплющенные в лепешку тела снова хватали хоботами и швыряли в реку, словно клочья ваты, Евфрат постепенно наполнялся трупами, и его прозрачные воды окрасились в цвет крови. Так были растоптаны тысячи людей.

Все это Шапух видел из своего шатра. Видели это и Меружан Арцруни и Ваган Мамиконян, бывшие с ним. Они радовались даже больше, чем слоны...

— И куда же теперь попадут казненные? В ад или в армянский рай? — мрачно усмехнулся царь царей.

— Сами они уверены, что в рай, — ответил Меружан, тоже с улыбкой.

— Это дурачье принимает смерть за веру с особой радостью и предпочитает всякой другой, — вмешался Ваган Мамиконян.

— Ну, наши слоны не устанут казнить таких людей, — сказал царь царей. — Нашим богам угодна такая кровь. Клянусь светлыми ликами моих предков, клянусь священным именем Ормузда — я буду карать всех без различии пола, возраста и звания, и всякий, будь то вельможа или простолюдин, будет жестоко казнен, если не подчинится моей воле, ибо это воля всемогущих богов.

Так вещал царь царей, и его громовой голос разносился над всем персидским станом.

Тем временем чуть поодаль от места зверской расправы готовилось другое варварское злодеяние. На ровную площадку спешно волокли какие-то передвижные приспособления, которые имели вид повозок на колесах. На каждой из них торчал длинный железный кол. Издали это скопление повозок с кольями напоминало флотилию лодок, которые стоят на якоре у пристани, так что отсюда видны только их мачты. Когда повозки рядами расставили на отведенном им месте, началось адское действо.

Среди армянских пленных, было немало знатных женщин и девушек. Это были жены и дочери тех нахараров, которые, узнав о приближении полчищ Шапуха и не желая сдаваться в плен, покинули свои замки и бежали, кто куда может. Этих знатных женщин держали в особых палатках, недалеко от царского шатра. Теперь царские евнухи вошли туда, раздели их всех донага, вывели в таком виде из палаток и выстроили рядами на площади, вокруг повозок.

Это была невероятная гнусность: ее могло изобрести лишь персидское бесстыдство, для которого нет ничего святого. Персидская наглая непристойность превзошла даже персидскую жестокость. Стыдливые, воспитанные в скромности женщины и юные девушки стояли совершенно нагие и почитали завидною участь тех, кто погибал, растоптанный слонами и, по крайней мере находил быстрое избавление от изуверства Шапуха. Многие не в силах были держатся на ногах и без чувств падали на землю. Евнухи снова поднимали их. Другие словно безумные рвали на себе волосы, царапали лица, били себя в грудь, горестно рыдали и стенали. Тогда плеть евнуха опускалась на их голое тело, оставляя длинные красные полосы, и они замолкали.

Это было мерзкое поношение, тяжкое надругательство, которым Шапух хотел наказать армянскую знать, выставив их жен и дочерей нагими перед своей армией.

Густая толпа персов обступила женщин и рассматривала их. Появился маг магов — верховный жрец — в окружении жрецов в белой одежде. Воцарилась тишина. Он вышел вперед и обратился к армянским женщинам.

— В этот позор ввергло вас упрямство ваших мужей — вы искупаете ныне их грехи. Но велик царь царей, и безмерна его милость. Он дарует вам прощение, и вы снова будете окружены почестями и славою, как только исполните его высочайшее повеление. Как солнце шлет животворный свет и тепло всему сущему на земле, так и вся земля должна с благодарностью склониться перед ним. Солнце — источник света и жизни, от него исходит все добро на свете. Без него нет жизни, нет счастья; без него царит беспросветная тьма Аримана. Светозарное подобие солнца на земле — священный огонь Ормузда. Поклонитесь ему — и вам будет даровано спасение. От вас, от знати, мы требуем этого еще и потому, что вашему примеру последует простой народ. Если же вы, как и ваши мужья, будете упорствовать в своих заблуждениях, вас ждут ужасные орудия казни, — он указал на повозки с кольями. — Исполните же волю царя царей, чье могущество велико, а милосердие безгранично.

— Пусть сгинут и могущество его, и милосердие, и сам он вместе с ними! — в один голос вскричали женщины. — Вечное проклятие да будет его уделом! Мы предпочитаем навсегда остаться в плену и претерпеть любые муки, нежели выполнить его злую волю и его недостойный приказ.

— Во второй и третий раз говорю вам, — воскликнул верховный жрец, — пожалейте себя и пожалейте своих детей. Ваши дети на глазах у вас будут растоптаны слонами, а вы все будете посажены на кол и умрете в жестоких муках.

— Ничто не в силах поколебать нас в нашей вере! Ничто не в силах испугать нас. Пусть свершится бесчеловечная воля бесчеловечного тирана. Мы готовы.

Видя, что женщины непреклонны, верховный жрец повернулся к палачам:

— Приступайте!

Словно бешеные волки, кинулись те на мучениц, хватали их и ставили на настилы повозок. Орудия казни были сделаны с большим мастерством, и тем больший ужас они вызывали. В них персидская жестокость представала во всем своем варварском бесчеловечии. Железный кол, который торчал из середины настила, словно мачта из палубы, был снабжен, как и мачта, системою канатов. Несчастных пленниц обвязывали веревками, подтягивали вверх на канате и мгновенно насаживали на заостренный конец железного стержня, как на вертел. Не прошло и четверти часа, как вся обширная площадь забелела нагими телами, насаженными на колья высоко в воздухе. Но сильнее страха смерти было присутствие духа, с которым мученицы бестрепетно приближались к ужасному орудию казни. Поднимаясь на повозку, они считали ее первой ступенью, ведущей к вечному блаженству. Мужество женщин сокрушило высокомерие надменного царя, который наблюдал из своего шатра их муки, слышал предсмертные стенания и в дьявольской злобе бесновался и клокотал от гнева, видя, что даже его беспримерное изуверство бессильно и не дает результатов.

Он встал с трона и вышел из шатра. Следом вышли Меружан Арцруни и Ваган Мамиконян. Вся знать, все придворные, стоявшие перед шатром, пали ниц.

Царь сел на коня и направился к войску. За ним следовали, тоже верхом, Меружан Арцруни, Ваган Мамиконян и царские телохранители.

И царь и его конь сверкали ослепительным блеском от золота и каменьев. На лбу коня сиял и переливался знак полумесяца. Объехав стан своих войск, Шапух повернул в ту сторону, где совершались казни.

Он медленно проезжал между рядами нагих женщин и разглядывал всех по очереди. Одна из них гневно вскричала:

— Шапух, твой поступок недостоин царя, именующего себя отцом народа! Ты выставил на позор порядочных женщин, но позоришь прежде всего себя. Когда ты при своем могуществе поступаешь так с беззащитными женщинами, ты показываешь всем жалкое убожество своей души.

Шапух осадил коня и повернулся к Меружану Арцруни: