И из рода Сюни всех взрослых мужчин перебили и женщин убили тоже, а маленьких мальчиков царь велел оскопить и отправить в Персию. И все это он совершил, чтобы отомстить Андовку Сюни за то, что тот воевал с Нерсехом, царем Персии.
Фавстос Бюзанд
Весть о поражении Меружана и Вагана Мамиконяна долетала до Тизбона с быстротою молнии. Это горестное известие так уязвило надменного Шапуха, что он принял решение лично встать во главе своих войск и двинуться походом на Армению. Его не столько огорчала гибель воинов, павших у крепостных стен Вана, сколько приводила в бешенство мысль о том, что замыслы касательно Армении с самого начала натолкнулись на неудачу.
Огромное войско Шапуха не успело еще дойти до Атропа-тены, а ужас охватил уже всю Армению. Персы надвигались
неотвратимо, как лавина, чтобы затопить, снести, стереть все с лица земли. Многие из армянских нахараров оставили свои семьи и свои крепости и разбежались кто куда. Остальные укрепились в неприступных горах.
Восточную Армению, граничившую с Персией, Шапух нашел совершенно беззащитной, открытой перед его войском. Он шел по стране и всюду, где проходил, оставлял за собою руины, скорбную пустыню и безлюдье. Города и другие поселения предавались огню, жители, не сумевшие бежать, угонялись в плен. Полчища Шапуха вели Меружан Арцруни и Ваган Мамиконян.
Шапух вступил а Багреванд и расположил свои основные силы близ развалин города Зарехавана, разрушенного его передовыми отрядами.
Он пришел сюда, намереваясь захватить в плен армянскую царицу Парандзем, которая находилась тогда в Шаапиване, в предгорьях горы Цахканц, то есть Цветочной, где была летняя резиденция армянских царей. Но прежде чем нагрянул Шапух, царица успела ускользнуть и с войском из одиннадцати тысяч воинов укрылась в крепости Артагерс в ущелье Аракса.
Было утро, горестное утро накануне того дня, когда Шапух собирался двинуться на Артагерс, чтобы начать его осаду. В то утро по его приказу были совершены такие злодеяния, которые недостойны ни царя, ни человека вообще.
Тихо и печально струила свои воды Арацани, нынешний Евфрат, словно страшась увидеть зверства, которые готовились на ее глазах.
На одном из берегов реки, на склоне горы Нпат были раскинуты царские шатры, все лазоревого цвета, один богаче и роскошнее другого. В сочетании с яркой зеленью горного склона они являли собою великолепное зрелище. С царем был и его гарем: персидские владыки имели обыкновение во время длительных походов возить его с собой. Закрытые шатры красавиц гарема были огорожены со всех сторон большими полотнищами плотной белой ткани и скрыты тем от постороннего взгляда.
На живописной прибрежной возвышенности далеко во все стороны раскинулся персидский стан. Всюду были расставлены шатры полководцев и палатки воинов. Развевались разноцветные стяги, свои у каждого полка.
На конусообразной верхушке царского шатра был укреплен золотой шар, на котором сиял священный знак персов — золотое солнце с золотыми лучами. В шатре, на четырехугольном, покрытом тонкой резьбой троне из слоновой кости восседал царь царей. В то утро на Шапухе было кроваво-красное одеяние. Это означало, что ему предстоит кровавое дело. На голове царя была великолепная митра, спереди к ней жемчужными нитями был прикреплен царский знак — золотой шар с золотыми лучами. Грудь от самых плеч была покрыта оплечьем из драгоценных камней, доходившим до пояса, тоже сплошь усыпанного каменьями. Рукава были перехвачены выше локтя золотыми браслетами, уши украшены тяжелыми золотыми серьгами. С правого плеча спускался талисман, усыпанный многоцветными каменьями огромной величины и ценности; он наискось пересекал грудь и застегивался под левою рукою. В этот талисман были вложены вся магическая сила и все искусство придворных жрецов. Шапух сидел, скрестив ноги, и держал на коленях вместо скипетра тяжелую булаву. За троном, охраняя его, застыл с мечом царя царей придворный оруженосец. По правую руку от трона стоял Меружан Арцруни, по левую — Ваган Мамиконян, отец Самвела — два зятя Шапуха, оба в полном вооружении.
Перед царским шатром, по обе стороны от входа, стояли главные персидские военачальники, придворные и другие приближенные персидского владыки. Все молчали и с глубоким благоговением ждали, что скажет их повелитель.
Владыка ариев был среднего роста, смуглолицый, с большими горящими глазами. Коротко подстриженная черная борода была присыпана измельченным в порошок золотом. Лицо выражало суровость и жестокость.
Царь царей расположился со своим войском в долине, полной для армян незабываемых воспоминаний — с древнейших времен она была колыбелью их религий и культов. По долине, протекала Арацани — Иордан армянского народа. На заветных берегах этой реки возвышалась величественная гора Нпат — священный Синай 1армянского народа, где в пещере скрывался некогда Просветитель армян и где он почил вечным сном. И вот теперь стан персидского владыки, врага христианства, раскинулся в местах, бывших колыбелью христианства.
Царь молчал, и его взор не отрывался от великолепного монастыря, возвышавшегося прямо напротив, па склоне Нпа-
'Синай — полуостров между Суэцким и Акабским заливами в Красном море, а также гора на нем. Связаны с библейскими сказаниями — места исхода евреев во главе с Моисеем из египетского плена. На горе Синай Моисей беседовал с Богом, там же получил от него скрижали с десятью заповедями. В переносном смысле — священная земля.
та. Живописные постройки как бы соперничали высотою своих куполов с вершинами окрестных гор.
— Что это за монастырь? — повернулся он к Меружану Арцруни.
— Монастырь святого Иоанна, государь, — ответил Меружан и добавил. — На этом месте находилась прежде древнейшая из святынь Армении, называвшаяся Багаван, а в ней богатейший храм Ормузда-странноприимца. Любой путник, любой чужеземец находил в его бесчисленных покоях гостеприимный прием и приют. Здесь каждый год, в начале армян-кого месяца Навасарда, отмечался всенародный праздник — встреча Нового года. Присутствовали армянский царь и все нахарары. Благословляли созревшие плоды и приносили в дар Богу гостеприимства. Вечно горел в святилище небесный огонь Ормузда, и множество жрецов служило у священного алтаря.
Смуглое лицо Шапуха помрачнело от сознания, что всего этого, столь схожего, столь созвучного персидскому культу, не существует, все давно уничтожено, и теперь на месте храма огня возвышается величественный оплот христианства.
— Кто разрушил капище? — спросил он.
— Армянский первосвященник Григорий, которого по недомыслию называют Просветителем, — ответил Меружан.
— Это тот, который оторвал армян от света маздеизма и вверг во мрак христианских заблуждений?
— Он самый, о повелитель. Это совершилось тогда, когда он в этой самой реке, что течет перед нами, крестил армянского царя Трдата и всех его приближенных. Армяне до сих пор верят, что во время крещения с небес опустился огненный столп, увенчанный огненным крестом, и сиял над рекою все время, пока длился обряд.
При последних словах Меружана что-то вроде усмешки мелькнуло на лице Шапуха.
— Монастырь надлежит уничтожить, — сказал он. — Как и прежде, в храме должно возгореться священное пламя Ормузда.
— Воля царя царей уже исполнена! — произнес Меружан с особой гордостью. — Вместо монастыря там теперь капище, и в нем горит священный огонь. Вчера я велел привести пленных И приказал им поклониться огню. Некоторые согласились, но многие упорно отказываются. И мы ждем высочайшего повеления паря царей, как поступить с заблудшими.
— Покарать всех, чтобы другим неповадно было! — сказал персидский царь, и его большие глаза зажглись неумолимым гневом. — Всюду — от востока до запада — должна царить вера Ормузда, и каждого, кто противится этому, ждет жестокая кара.
— Отдан приказ и об этом, о повелитель. Сейчас начнутся казни.
На горном плато вдоль берега реки нетерпеливо переминались с ноги на ногу специально обученные слоны. Вожаки животных все подстегивали и подстегивали их возбуждение, и разъяренные гиганты издавали ужасающие трубные звуки. В другом конце большой площади стояли пленники, которые отказались поклоняться огню. В молчаливой скорби ждали несчастные мученики своих роковых смертных минут. Но в их скорби видно было величавое духовное умиротворение.
