Эти непрерывные столкновения привели Аршакидов к мысли избавиться от влияния потомков Просветителя и передать патриарший престол другому роду, который во всех отношениях подчинялся бы приоритету царской власти. Тиран II начал претворять в жизнь этот замысел. Ему помогли некоторые обстоятельства.

Когда католикос Юсик по воле того же Тирана погиб мученической смертью, в роду Просветителя не оказалось никого, кто мог бы занять патриарший престол, ибо оба сына убитого католикоса, Пап и Атанагинес, внуки того же царя Тирана по материнской линии, женатые, к тому же, на двух его сестрах, получили, вследствие такого близкого родства с царем, чисто военное воспитание и не смогли бы достойно нести тяготы патриаршего сана, а сын Атанагинеса Нерсес еще не завершил свое образование в Кесарии.

Тиран II воспользовался этим и посадил на патриарший престол некоего Парена или Парнерсеха из Аштишатского монастыря. Он во всем подчинялся царю, в любом деле сообразовался с его желаниями и даже раболепствовал перед ним.

В то время алчность служителей церкви перешла всякие границы. История запечатлела несколько отвратительных примеров того, какими бесчестными путями эти якобы удалившиеся от мира и отрешившиеся от земной суеты иноки старались обогатиться, приобрести новые деревни и усадьбы.

Как раз сын упомянутого выше католикоса Парена, епископ Оган, и предстает перед нами как воплощение алчности. Этот фарисей прикидывался подвижником, беспощадно умерщвляющим плоть и чуждым всякого честолюбия, ходил в рубище, полунагой и даже не носил обуви, а обматывал ноги летом мочалом, а зимой — лубяными веревками.

В этом необычном одеянии он нередко являлся во дворец и начинал кривляться и паясничать перед царем Тираном: представлялся верблюдом, становился на четвереньки, подражал его походке и выкрикивал: «Я верблюд... я верблюд... увезу прочь грехи царя... взвалите на меня царские грехи — я их увезу».

Царь же «нагружал ему спину» не списками своих грехов, а дарственными на деревни и большие селения. Так епископ приумножил и свои богатства и богатства своего монастыря.

Насколько строг и нелицеприятен был в отношениях с царской властью род Просветителя, настолько же льстива и угодлива была новая церковная верхушка. Насколько потомки Просветителя были благородны и великодушны, настолько эти оказались низки и подобострастны.

Симония, то есть торговля церковными должностями, приняла в руках этих недостойных корыстолюбцев самый позорный характер. Так, однажды уже упомянутый епископ Оган встретил на дороге хорошо одетого всадника на превосходном скакуне. Конь приглянулся его преосвященству. Владыка остановил всадника и велел спешиться. Юноша повиновался. «Преклони главу, я рукоположу тебя в священники», — заявил епископ. «Я разбойник, убийца и злодей, — возразил ошеломленный путник. — Я недостоин быть святым отцом!» (он как раз возвращался с очередного грабежа). Но епископ не обратил никакого внимания на его возражения, сорвал с разбойника верхнее платье, заставил надеть рясу, возложил на него руки и сказал: «Ну вот я и рукоположил тебя, ступай в свое село, будешь там священником». Затем сел на коня разбойника и поехал прочь со словами: «А это мне за труд».

Все это проделал не кто-нибудь, а сын католикоса, и молодой разбойник не посмел ни возразить, ни воспротивиться.

В полной растерянности вернулся он домой и рассказал жене, что с ним приключилось. Та расхохоталась и напомнила мужу, что он даже не крещен и негоже ему лезть в иереи. Разбойник вынужден был отправиться на поиски епископа, нашел его в монастыре и рассказал, что он вообще не христианин и даже не крещен. Тогда епископ схватил подвернувшийся под руку кувшин с водой, опрокинул его на голову разбойнику и сказал: «Ну, вот тебя и окрестили, ступай прочь».

Для этих алчных мздоимцев не было ничего святого. Некий Мрджуник, придворный иерей царя Аршака, совершил неслыханное, беспримерное злодеяние и в награду за это получил село Гомкунк в Тароне: подкупленный Парандзем, второй женою царя Аршака, он всыпал яд в чашу с причастием и поднес царице Олимпиаде, первой жене Аршака, лишив ее тем жизни.

Высшее духовенство впало из одной крайности в другую. В лице потомков Просветителя оно стремилось властвовать над царями, пусть даже силою, в лице же католикосов из других знатных родов оно стало покорным исполнителем царской воли.

Среди них наибольшую силу приобрели те, кого мы назвали жреческим пластом. Особенно выделялся род Албианоса, который со времен Просветителя и царя Хосрова II наследственно удерживал за собою Маназкертское епископство.

Род Албианоса имел древнее прошлое и древние традиции. Будучи потомками языческих жрецов, представители этого рода сохраняли под личиною христианских пастырей обычаи и привычки, языческие по своей сущности — по крайней мере, в отношении к царям. Жрецы древней религии, пусть в облике священнослужителей новой церкви, знали как вести себя с царями. И цари стали выдвигать и поддерживать их.

Род Албианоса вступил в открытую борьбу с родом Просветителя, превыше всего ставившим честь своего имени, и делал все, чтобы наложить руку на патриарший престол, наследственно принадлежавший только потомкам первого христианского пастыря Армении. Злословие, низкие интриги, полное попустительство любым прихотям царя и нахараров — вот то главное оружие, которое они пустили в ход против потомков Просветителя и для достижения своей цели. А царю и нахара-рам как раз и нужны были именно такие раболепные приспешники, а не мощная реальная сила, противостоящая царской власти, не беспристрастные и благочестивые духовные пастыри, какими всегда были католикосы из рода Просветителя.

Победило раболепие.

После трагической гибели Нерсеса Великого патриарший престол занимали, сменяя друг друга, католикосы Юсик, Завен. Шагак и Аспуракес. Все четверо были из рода Албианоса и, стало быть, потомки жрецов.

Эти католикосы зашли в своем стремлении во всем походить на удельных князей столь далеко, что патриаршество превратили в своего рода нахарарство и сами жили как нахарары. Ездили на конях, что считалось прежде неподобающим для духовных особ (священнослужители традиционно ездили на мулах: католикос на белых, все прочие — на мулах других мастей), богато украшали сбруи золотом, щеголяли в соболях и горностаях, что опять же не подобало духовным отцам, украшали одежду разноцветными шнурами и дошли в своем щегольстве до того, что даже начали носить воинские доспехи. Пример подал католикос Завен, ему последовали его наследники.

Между тем, после падения рода Просветителя, пока высшая духовная власть все глубже погрязала в пороках и беззакониях, среди духовенства Армении мало-помалу росла и набирала силу иноплеменная стихия — греки и сирийцы.

В начальный период проникновения христианства, из-за отсутствия духовных пастырей из армян, грекам и сирийцам вручались даже целые епархии, бывшие в системе армянской духовной иерархии и своего рода независимыми духовными княжествами, которые, к тому же, сохранялись за владельцами навечно, то есть передавались по наследству. Именно поэтому эти церковные должности стали постепенно отбирать у чужаков и передавать церковникам армянского происхождения.

В руках церковников-чужеземцев остались монастыри, монашеские общины и скиты.

Сколь велико было их число в монастырях, видно хотя бы из такого примера: когда святой Егшфаний вернулся в Грецию, оставив в Армении основанные его усилиями многочисленные монашеские общины, он взял с собою только своих учеников — и было их 500 человек.

Летописец-современник так описывает жизнь этих пустынников:

«...Жили они в пустынях, удалялись в пещеры среди скал и утесов, имели только одно платье, ходили босые, питались травою, плодами и кореньями. Бродили в горах, подобно диким зверям, прикрывая шкурами диких коз свою наготу, и, прозябая в пустынях, терпели из любви к отцу небесному жестокие лишения, страдали от холода и зноя, голода и жажды. И так терпеливо влачили все дни своей жизни, считая сей мир суетным и бренным... обитали в расселинах скал или глубинах пещер, подобно птицам небесным, не имея никакого имущества, нимало не заботясь о своей телесной оболочке».