Жизненный уклад патриаршего дома, в соответствии с высоким положением святейшего главы церкви, отличался истинно царской пышностью. Он приобрел наибольший блеск при Нерсесе Великом. Царь Армянский, переступив порог патриарших покоев, мог сесть лишь с позволения католикоса и лишь на место, им указанное, в то время как католикос, переступив порог царских покоев, волен был невозбранно садиться где и когда пожелает. В патриаршем дворце постоянно толпились слуги и различные должностные лица. Двенадцать епископов были неотлучными соратниками и советчиками католикоса. В его личном штате было четыре ученых иеромонаха и шестьдесят иереев. До пятисот светских лиц ежедневно садилось за стол в патриаршей трапезной. Кроме них, при дворе патриарха были еще эконом, ключарь, патриарший епископ, главный писец, патриарший гостинник (иерей, ведавший приемом гостей патриаршего дворца), протодиакон, патриарший иеромонах, патриарший иерей и многие другие.

Патриарший дом при всех преемниках Просветителя не отдалялся от мира, не замыкался в стенах того или иного монастыря, но был всегда открыт для мира и мирян. Потомки Просветителя, подобно библейским пастырям Аврааму, Исааку и Иакову, были и отцами народа и отцами семейства. Они жили в мирном окружении своих семей.

Выезд католикоса обставлялся со всею возможной пышностью. Свита его скорее напоминала армию: несколько сот вооруженных воинов из патриаршей охраны сопровождали главу церкви, несколько сот церковников — епископы, иеромонахи, иереи и другие — ехали на мулах впереди и позади него. Сам католикос ехал на белом муле или в карете, влекомой двумя белыми мулами, на что, кроме него, имел право только царь. Седла и вся сбруя на мулах были золотые. Обычно лицо католикоса прикрывала прозрачная черная ткань. Перед главой церкви везли его пастырский посох и священный стяг — хоругвь со знаком креста.

Понятно, что подобная роскошь и жизненного уклада и торжественных церемоний требовала немалых денег. Все доходы с пятнадцати провинций, навечно отданных армянскими царями армянским патриархам, едва покрывали расходы патриаршего двора.

Кроме этих земель, патриарх имел и собственные, издавна принадлежащие ему владения.

Сам Просветитель происходил из знатного нахарарского рода, владевшего обширными вотчинами. Его отец Анак переселился в Армению из Персии и отдал себя под покровительство армянского царя Хосрова; тот встретил Анака благосклонно и пожаловал обширными наделами. После измены Анака эти земли были отобраны в царскую казну, однако царь Трдат снова вернул их потомкам Анака. В числе этих владений был и Арамонс в провинции Котайк, служивший Просветителю зимней резиденцией и перешедший затем к его наследникам.

Просветитель получил от царя Трдата также многие из по селений и деревень, бывших прежде собственностью языческих жрецов. Таково было, например, поселение Тордан в Даранаге, которое стало летней резиденцией армянского католикоса.

Тордан был известен некогда как одно из священных мест языческой Армении: там находились храмы «Светозарных богов». Добрая слава этих мест еще более упрочилась, когда Тордану выпала честь стать местом отдыха неутомимого Просветителя земли армянской. Там возрос благодатный сад, который своими руками возделал апостол христианства, там проводил он редкие часы отдыха, там нашел вечное упокоение его прах, а затем и останки его преемников.

Прежде жреческим владением был и Тил в провинции Екегяц, расположенный недалеко от прославленного Ериза. Река Гайл разделяла эти два знаменитых армянских святилища — Тил и Ериз. В Тиле стояла статуя богини Нанэ, дочери бога добра Ормузда, а в Еризе — золотая статуя богини Анаит, та самая, на которую Просветитель в свое время отказался возложить венок, за что и претерпел такие мучения от Трдата. Позже, когда Трдат принял христианство, Просветитель разрушил оба эти храма. Тил он получил в вечную собственность. Там покоятся останки некоторых его сыновей.

Итак, для покрытия своих расходов патриарший дом получал целиком доходы пятнадцати провинций и, кроме того, пользовался доходами с собственных наследственных владений. То, что в руках патриаршего рода оказалось сосредоточено столько недвижимости, стало в дальнейшем причиной немалых раздоров между его представителями и последними Аршакидами. Цари этой династии не только стремились ограничить или даже свести на нет вотчины нахараров, но и старались если не вовсе отобрать у католикосов их владения, то хотя бы значительно сократить их размеры.

Однажды Нерсес Великий прибыл в Тарон, чтобы посетить свои владения, и остановился в Аштишатском монастыре. В это время главный евнух царя, князь из рода Мардпетов, тоже объезжал свои владения. В монастыре они встретились. Сколь ни тягостно было Нерсесу видеть этого зловещего человека, он повелел устроить торжественный обед, достойный высокого положения гостя. Главный евнух носил титул Айр-Мардпет, что означает «отец царя», и управлял женской половиною дворца, следовательно, в немалой мере и сердцем своего государя. Влияние его было столь велико, что нахара-ры не только ненавидели, но и боялись его. Именно советы главного евнуха побудили царя Аршака истреблять целые на-харарские роды и отбирать в казну их достояние.

Перед обедом Айр-Мардпет вышел подышать воздухом на площадку перед покоями аштишатского епископа. С высоты, на которой стоял храм, открывалась чудесная панорама, и евнух с завистью и гневом обозревал раскинувшиеся окрест владения Нерсеса Великого. Черная злоба закипела в его сердце.

За обедом главный евнух выпил лишнего и более не в силах был скрывать свои чувства. Он принялся недостойным образом порицать царя Трдата и всех Аршакидов. «И как только им в голову пришло отдать такое золотое дно этим бабьим юбкам!» (то есть священнослужителям, носившим длинные, как у женщин, одеяния), — сказал он и добавил: «Дай Бог только вернуться домой — переговорю с царем и все тут переделаю: имущество заберу в казну, а монастырь — под царский дворец».

Дерзкие речи главного евнуха разгневали Нерсеса Великого, и он, откинув всякое почтение к высокому положению гостя, дал ему достойную отповедь: «Всевышний завещал нам в заповедях не возжелать добра ближнего своего, сказал патриарх, — и он не допустит, чтобы его святыни стали добычею алчности. А тот, кто изрыгает наглые угрозы, никогда не достигнет своих черных целей — сами бессчетные грехи его станут препоною бесчестным замыслам».

Главный евнух замолчал.

Среди присутствующих был и Шавасп Арцруни. Дерзость главного евнуха, оскорбление, нанесенное им великому патриарху, взбесили молодого князя, однако он сумел сдержать свои чувства.

После пира, когда главный евнух собрался уезжать, князь вызвался проводить его. Они спустились с высот Аштишатского монастыря и въехали в густой лес, тянувшийся вдоль берегов Евфрата. Тут Шавасп Арцруни обманом завлек Мардпета в чащу, где якобы видел удивительных белых медведей. Главный евнух вышел из кареты и пересел на коня, чтобы поохотиться. Когда они достаточно отдалились от свиты и углубились в чащу, князь выстрелом в спину убил нечестивца и спрятал труп в кустах (впрочем, у Шаваспа Арцруни были и другие причины расправиться с главным евнухом).

Пока род Просветителя вел напряженную борьбу со светской властью, в Армении возникла и неуклонно набирала силу другая церковная стихия. Ее усилению способствовала сама светская власть, стремясь ослабить влияние патриаршего рода.

Насколько род Просветителя был любим народом, настолько ненавистен стал он царям. Быть может, эта вражда не приняла бы таких крайних форм, если бы патриарший род поселился вне Айрарата, в какой-нибудь другой области Армении. Аршакиды, которые даже никому из своих кровных родственников, кроме наследника престола, не позволяли жить в Ай-рарате, вдруг обнаружили рядом со своим дворцом и двором патриарший престол, который не только пользовался равными с царским престолом славой и почетом, но и большим уважением. Пострадавшие от царя находили там защиту и убежище. Таким образом, патриарший престол выступал соперником царского престола и умалял его высокое достоинство.