Меружан, окруженный телохранителями и приближенными, вихрем носился из конца в конец, наблюдая за ходом битвы. Всюду, где появлялся, он сеял вокруг себя страх и ужас. Вдохновленные его присутствием, персидские воины творили чудеса.

Он заметил, что полки, которые возглавлял Карен, дрогнули и понемногу отходят назад, а из рядов рштунийцев уже раздаются победные клики. Меружан сразу сбросил своего белого коня в ту сторону, прямо под град стрел. Каково же было удивление и возмущение князя, когда он еще издали заметил в рядах противника старого Арбака: тот с юношеской легкостью орудовал копьем в поединке с одним из персидских военачальников. Меружан повернулся к своему полководцу:

— Итак, Карен, убитый тобою Арбак, похоже, воскрес?

Карен растерялся и от стыда лишился дара речи. Меружан напомнил, как он утром похвалился, что убил Арбака на Княжьем острове.

— Взять под стражу этого лжеца! — приказал Меружан. — Полководцу царя царей не подобает быть трусом. Еще менее подобает ему быть лжецом!

Приказ был тут же исполнен.

Появление Меружана воодушевило персидских воинов, придало им новые силы; они с невероятной отвагой отражали бешеный натиск противника.

И тут Меружан встретился с ненавидящим взглядом князя Гарегина Рштуни.

— Меружан! — крикнул тот. — Уже второй раз горькая судьба нашей родины сталкивает меня с тобою: под стенами Вана и теперь — у развалин Нахичевана. Ты был здоров, когда велел убить мою жену, и ускользнул из моих рук. Сейчас ты болен. Любопытно, как ты поступишь со мной?

— Сейчас увидишь, нечего спрашивать! — презрительно ответил Меружан и бросился на рштунийского князя. Однако тот даже не сдвинулся с места:

— Я отказываюсь от поединка с больным — это все равно, что драться с трупом, как бы я ни жаждал мести.

Меружан пришел в ярость.

— О князь Рштуни! — воскликнул он. — Твое великодушие уязвляет сильнее, чем удар копья — если, конечно, тебе удался бы столь славный подвиг! Да, твоя жена убита по моему приказу, и священный долг мести обязывает тебя требовать ответа за ее кровь. И ты не смеешь отказываться от поединка!

Он снова погнал коня на князя Рштуни. Но между ними с криками бросились персидские воины:

— Пусть наша кровь разделит тебя с рштунийским князем! Битва принадлежит нам!

И Меружан отступил.

С обеих сторон воины снова ринулись в бой, снова раздался смертоносный лязг оружия. Одни наносили удары копьями, другие мечами. Рштунийские горцы отражали их легкими кожаными щитами, персы — тяжелыми, окованными железом.

Меружан поставил вместо полководца Карена одного из своих храбрых соратников и, покинув битву в самом ее разгаре, поспешил в сторону Нахичевана, к тем холмам, на одном из которых находилась его мать. За ним следовало несколько полков хорошо вооруженных всадников. Серые клубы пыли плотной завесой окутали дорогу, по которой двигалась его страшная конница; она неслась вперед без остановок и без передышки.

Гурген, старый полководец княгини Арцруни, еще издали заметил быстрое приближение Меружана и поспешил к своей госпоже.

— Видишь, госпожа, я не ошибся. Меружан идет на нас. Идет, чтобы вступить в бой со своими подданными и со своей матерью. Если он одолеет, то, без сомнения, уведет в плен и тебя, госпожа.

— Куда уведет? — скорбно спросила несчастная женщина.

— В Персию. Туда, где в темных подземельях крепости Ануш томится армянский царь. Туда, где заключена армянская царица. Уведет к ним...

— Ужели он будет столь жесток?

— Его жестокость беспредельна, как и его высокомерие.

Материнское милосердие и причиненное безжалостным

сыном горе боролись в ее истерзанном сердце. Со слезами на глазах княгиня обратилась к старому воину:

— Да исполнится воля Всевышнего. Нам, жалким смертным, не дано изменить ее. Пусть придет этот неблагодарный! Вступите в бой с войском, но не поднимайте руки на него самого.

Тень недовольства прошла по иссеченному морщинами лицу старого военачальника, и в его умудренном взгляде сверкнул гнев. Но он сдержал свои чувства и ответил довольно мягко:

— Мы никогда не подняли бы меч на своего князя и господина, если бы он сам не поднял его на все, что свято для нас. Ведь он посягает на нашу жизнь, на нашу веру, на само существование нашего государства!

— Христианский долг повелевает нам, Гурген, прощать заблудшего не раз, а много раз.

Старый полководец недовольно замолчал.

Юный Артавазд стоял рядом и весь кипел, слушая распоряжения княгини. Он не выдержал:

— А я подстрелю его! Теперь-то я знаю, как надо...

Он чуть было не проболтался о своей ошибке на Княжьем острове, когда еще не знал, что Меружан носит под одеждой кольчугу.

Княгиня печально посмотрела на пылавшего гневом юношу и ничего не сказала: в его сердце кипел дух мести всего юношества Армении.

Меружан со своей конницей был уже совсем недалеко от холма, на котором находилась его мать. Он быстро повернул к склону, где проходила единственная дорога, ведущая на вершину.

Старый Гурген оставил возле княгини отряд телохранителей, а сам во главе остальных васпураканцев поспешил навстречу врагу. Бой разгорелся у развалин сожженного Меружаном Нахичевана. В считанные минуты воспураканцы соорудили против него крепкий вал из камней разрушенного города. Укрывшись за ним, они осыпали врагов стрелами. Многие закладывали камни в пращи, и обломки разоренного Меружаном города обрушились на его же голову. Князь, презирая опасность, вел конницу напролом. Его воины были в доспехах и вооружены только мечами и копьями; чтобы пустить в ход это оружие, им надо было подойти вплотную к противнику, и они рвались вперед. Васпураканцев охватило яростное неистовство, и в воинов Меружана летело все, что попадалось под руку. В пылу боя они забыли наказ своей госпожи и не делали исключения для ее сына.

Копья и мечи, стрелы и секиры, пожалуй, не причинили бы вреда закованному в медные доспехи исполину: он был весьма искусен в обращении со щитом. Но камни, градом сыпавшиеся из тысяч пращей, могли за короткое время погрести его под собою. Тем не менее Меружан приказал прорвать заграждение и двигаться дальше.

Всадники бестрепетно ринулись на приступ; они крушили сразу и вал, и его защитников. Меружан бросился в самое пекло. Вдруг увесистый камень попал в лоб его коню. Тот вздрогнул, зашатался и грохнулся наземь. Он завалился на тот самый бок, где у Меружана была рана на бедре. В горячке боя князь совсем забыл о ране. Повязка ослабла, от сильного удара рана открылась и начала кровоточить.

Мать увидела, что сын упал. Свет померк в ее глазах. С душераздирающим воплем княгиня вскочила и, бия себя в грудь, кинулась к Меружану. «Безжалостные... жестокие...» — кричала она и все рвалась к сыну, хотя ослабевшие ноги почти не держали ее. Княгиню с трудом вернули обратно, уверив, что пострадал конь, а не всадник.

У матери немного отлегло от сердца, когда она увидела, что конь очнулся, поднялся на ноги, и Меружан снова в седле.

Но кровь из его раны продолжала струиться и, стекая с седла, уже прочертила на боку и животе белого коня несколько тонких извилистых ручейков. Один из телохранителей заметил кровь, но решил, что это конь поранил себя при падении, и потому никому ничего не сказал.

Когда Меружан вновь очутился в седле, бой разгорелся с новой силой. Его воины уже прорвали кое-где каменный вал и проникли за него. Васпураканцы отошли назад, продолжая издали метать камни и стрелы. И тут один из телохранителей Меружана обратил его внимание на то, что делается в другом конце битвы:

— В стане смятение, господин мой!

Меружан кинул взгляд в ту сторону.

— Я ждал этого!.. — вскричал он, побледнев как смерть. Там дерутся пленные!

Он забыл о матери и ринулся к пленным.

Самвел, который прорвал однажды то крыло персидской армии, где находились пленные, появился снова, на сей раз с большими силами. Он молнией рассек кольцо охраны и кинулся в самую гущу своих соотечественников.