Он опять погрузился в глубокое раздумье. Но последние слова обидели Айр-Мардпета. Оскорбились и персидские военачальники.
— Лихорадочный жар туманит тебе голову, Меружан, — высокомерно сказал Айр-Мардпет своим зычным голосом. — Ты не взвешиваешь своих слов! Что же, мы все вместе значим для тебя меньше, чем какой-то зеленый, мечтательный юнец? Оставайся на своем мягком шелковом ложе, и пусть лекари займутся твоей раной, а мы пойдем и покончим с твоими врагами. Ужели же храбрые и прекрасно обученные воины царя царей дрогнут перед горсткой диких горцев?
— Ступайте, — сердито сказал больной. — Велите бить в барабаны. Пусть войско готовится к битве. Потом он повернулся к одному из слуг:
— Пусть седлают моего коня и готовят оружие.
Айр-Мардпет пожалел, что так рассердил больного.
— Побереги себя, Меружан, — взмолился он, схватив князя за руки. — Ты болен, ты очень слаб. Так ты совсем обессилеешь, совсем подорвешь свое здоровье. Побудь в шатре и хоть бы на сегодня доверь войско нам. Ты вконец оскорбишь своих военачальников, если лишишь их возможности проявить себя.
Персидские военачальники тоже стали упрашивать, чтобы он не покидал шатра, и каждый укорял Меружана за то, что он такого невысокого мнения об их возможностях.
— Благодарю вас за ваши заботы и особенно за вашу преданность, — ответил больной, — но я чувствую себя совершенно здоровым. Мои воины так свыклись со мной, что если бы я даже умер, все равно велел бы нести свой гроб перед полками! Это воодушевит их и вселит в них отвагу.
Персидское войско, действительно, пребывало в сильном волнении и смятении: все уже знали, что окружены врагами. Первыми принесли зловещую весть погонщики мулов и других вьючных животных, которые отогнали их пастись подальше от расположения войск. Они заметили, что приближается враг, сразу же собрали свои табуны и со всей возможной поспешностью кинулись назад, к персидскому стану. Солнце тогда еще не взошло, и было совсем темно.
Весть о приближении армянских войск дошла и до пленных, но для них это была не зловещая, а благая весть: она воскресила надежду на спасение. Ликованию и радостным слезам несчастных не было предела. Закованные в цепи, словно дикие звери, они потрясали своими оковами и обращали молящие взоры к небесам, с нетерпением ожидая избавителей, которых они посылают.
В это время появился белый всадник — Меружан. Он, как и прежде, предстал во всем блеске своего величия, его грозное оружие и богатырские доспехи, как и прежде, обличали в нем исполина. Совсем незаметно было, что он болен. Появление полководца вдохнуло уверенность в его воинов и вызвало всеобщее воодушевление. Его любили. Никто из полководцев не награждал за храбрость щедрее, чем он. Князь Арцруни был лучшим другом своих воинов и грозным главою своих войск.
Войско уже было выстроено в полной готовности. Меружан обратился к воинам с краткой речью. Голос его звучал с прежней силой, слова лились, как пламенный призыв кипучего сердца.
— Воины! — сказал он. — До сегодняшнего дня вы всецело оправдали те упования и надежды, которые возлагал на вас наш государь и повелитель, солнцеподобный царь царей, когда с отеческим благословением отправил из Тизбона в Армению. Славным свидетельством вашей храбрости служат неприступные замки и крепости, которыми мы овладели в армянской стране; славным свидетельством вашей храбрости служат могучие города, которые мы сравняли с землей в армянской стране; славным свидетельством вашей храбрости служат бесчисленные пленники и неисчислимые богатства, которые мы везем с собою в Персию. Светлый Ормузд помог нам, и после блестящих побед мы уже собирались вернуться домой, покинув Армению, которая вскоре будет целиком принадлежать нам. Наша армия стояла у самых границ этой страны, и через несколько дней мы должны были двинуться в путь. Но нежданный враг заступил нам дорогу. Нас окружили толпы бешеных горцев. Все наши заслуги, вся наша слава и гордость развеются как дым, если мы не проучим дерзкого противника, не собьем с него спесь. Надеюсь, о доблестные воины, что сегодня, как и всегда, вы докажете, что могучи и непобедимы. Надеюсь, очень надеюсь, что вы проложите себе дорогу по трупам врагов и тем удостоитесь благословения светозарного Ормузда и благоволения царя царей, покорными слугами которого являемся все мы.
— Будь благословен, о пресветлый Ормузд! Слава нашему солнцеподобному государю! — грянуло в ответ.
Итак, в одном войске воодушевляла своих храбрецов мать, в другом — сын. Там готовились освободить пленных, тут готовились угнать их на чужбину. В битву должны были вступить мать и сын. Мать возглавляла самоотверженных сынов Армении, сын возглавлял ее кровавых, беспощадных врагов. Одни поднимали святой крест Иисуса Христа, другие — лучезарное солнце Зороастра. Религия боролась с религией, богатыри — с богатырями.
Хотя Меружан был не слишком лестного мнения о высших персидских военачальниках, таких, как полководец Карен, которые выдвигались скорее благодаря знатности и сословным привилегиям, нежели личным достоинствам, он знал, что среди низших военачальников немало отважных воинов и достойных людей, и на них можно всецело положиться. Главная беда была в другом: стан разбили в таком месте, которое годилось скорее для временной стоянки, чем для возведения каких-либо укреплений. Конечно, и это не обескуражило бы Меружана, однако ему угрожала и другая опасность — в собственном стане. И когда настало время выступать, он распорядился построить войска в оборонительную позицию.
Айр-Мардпет начал настойчиво возражать, что лучше сразу же перейти в наступление и рассеять противника.
— Стыд и позор для нас, — сказал он, — если мы прикроемся щитами и будем терпеливо стоять, а враги — осыпать нас стрелами. Правда, они окружили нас сплошным кольцом, но разве так уж трудно взять в кольцо их самих? Силы противника состоят главным образом из воинов в пешем строю. Стоит только приказать нашей храброй коннице, и она, покинув стан, в два счета окружит неприятеля.
— У нас нет возможности покидать стан, Айр-Мардпет, — возразил Меружан, и в голосе его прорвалось волнение. — Самый опасный наш враг — у нас же в стане.
— Что еще за враг?
— Вот эти толпы пленных! Они кинутся на нас.
— С чем же им кидаться?!
— Обрушат свои цепи на голову стражи.
— Пусть только попробуют — прикажем перебить всех.
— Всех не перебьешь: их не меньше, чем наших воинов.
Айр-Мардпет задумался. Меружан продолжал защищать
свое мнение.
— Перед нами две задачи: с одной стороны, надо удерживать в повиновении пленных, чтобы они не напали на нас с тыла, с другой — надо сражаться с пришельцами, которые нападут на нас извне. Посему предпочтительнее, хотя бы на первых порах, занять оборону.
Айр-Мардпет остался при своем мнении, но настаивать на нем перестал.
Пока шел этот спор, князья и нахарары, прибывшие с княгиней Васпураканской, не проводили военных советов и не строили заранее обдуманных планов боя. Во всем положившись на волю Божью, они подошли под благословение матери Меружана, приложились к ее руке и отправились каждый к своему войску. При княгине остались лишь ее придворные, слуги и вооруженные горожане-адамакертцы, которые не отходили от своей госпожи.
Она сидела на небольшом переносном троне, и четверо слуг держали над ее головой роскошный балдахин, украшенный золотыми кистями и бахромой. Солнце уже палило, и зной становился все нестерпимее. Вдруг к ней бросился юный Артавазд, обнял и взмолился:
— Матушка, ну позволь и мне пойти с ними! Я тоже хочу воевать...
— Успокойся, дитя мое, — ответила княгиня и погладила его по голове. — Пока что битвы не для тебя. Вот, Бог даст, вырастешь — еще успеешь навоеваться.
На глазах пылкого юноши выступили слезы.
— Чем я хуже других? — сетовал он. — Вечно мне повторяют одно и то же: вот когда вырастешь... Я и сейчас не ребенок! Я уже большой...
— В скорбных глазах княгини тоже блеснули слезы. «Невинное дитя, значит, и ты страждешь, видя несчастья родины, и ты чувствуешь, какие злодеяния совершаются в нашей стране?..».
