Среди садов виднелись двухэтажные давильни. Много раз эти постройки в армянских садах служили убежищем для невинных жертв неправедных гонений. Так, известно, что девственные сподвижницы Рипсимэ долгое время скрывались от преследований в давильнях вагаршапатских виноградников. В мирное время на верхнем этаже обычно с ранней весны и до глубокой осени жили семьи, владевшие садами. Они ухаживали за ними, собирали урожай и в то же время наслаждались чистым и свежим воздухом на лоне живописной природы. Сады служили им своего рода дачей. Но теперь не видно было ни души, давильни были пусты, а сады заброшены: гром войны разогнал всех. Одни успели бежать и укрылись в горах Вайоцдзора, другие попали в плен к врагу.

Враг проходил сейчас по тем самым садам, опустошение и запустение которых было вызвано им же. Сады занимали довольно большое пространство. Они отделялись друг от друга невысокими глинобитными стенами, которые создавали сеть извилистых улочек, своего рода темный лабиринт под густой сенью деревьев. Не раз этот лабиринт поглощал без следа немалые силы врагов. Но ныне враг безбоязненно проходил по пустынным гохтанским садам.

Самвел смотрел на эти печальные картины, и в его чутком сердце множились все новые и неизлечимые раны. Между тем князь-отец был в прекрасном расположении духа — он весь отдался чувству глубокого блаженства оттого, что после стольких тяжких лет разлуки ему впервые выпал счастливый случай участвовать, уже вместе с любимым сыном, в такой блестящей охоте.

Всадники выехали из темных извилистых переулков между садами, и перед ними распахнулось широкое раздолье обработанных полей. Всего несколько недель назад эти просторы являли взору дивное золотое море, и созревшие нивы радовали и утешали сердце земледельца. Ныне же они, несжатые и неухоженные, высохли под палящими лучами солнца, и обожженные зноем колосья осыпались от беспощадного ветра, словно после жестокой сечи. Посевы проса и льна остались без воды и пожухли, увяли, полегли на землю, так и не успев дозреть до конца. Не было неусыпного работника, не было заботливого пестуна. И только звонкоголосые жаворонки, восторженные певцы нив и пашен, парили высоко над полями и, трепеща крылышками, с ужасом обозревали с высоты загубленное жнивье; они, словно духи скорби, то с тоскливым стоном камнем падали вниз, то вновь взмывали к небесам и опять заводили свою скорбную песню. Попадались и табуны персидских мулов; они безнаказанно растаскивали копны овса и больше втаптывали в землю, чем поедали.

Всадники проехали разоренные поля, миновали несколько обращенных в руины сел. Теперь потянулись зеленые плоскогорья на подступах к Араксу; у самого берега они оканчивались густыми зарослями кустарника и диких плодовых деревьев. Кое-где в пойме стояли озерки воды, местами образовались болота. Топот копыт отдавался таким глухим и гулким эхом, словно под землею была пустота. Иногда казалось, что зыбкая почва оседает и снова распрямляется под тяжестью всадников и их скакунов.

В этих местах таились темные ловушки Аракса и его страшные подземные провалы, полные вязкой черной жижей, которая по поверхности затвердела и, словно пенка на молоке, образовала обманчивую, опасную корку, по которой и ехали сейчас охотники. Эти пучины порою разверзали свою ужасную пасть и, как бездна Тартара, поглощали путников. В одну из таких пропастей некогда канул вместе с конем армянский царь Артавазд, охотясь у берегов Аракса.

Солнце поднялось уже довольно высоко, и свежая утренняя прохлада постепенно сменялась приятным теплом. Охотники все так же неторопливо и беззаботно двигались вперед.

Самвел сидел на прекрасном золотистом скакуне полученном утром в подарок от князя-отца. За ним следовал верный Юсик, исполняя обязанности оруженосца. Он вез длинное копье молодого князя, лук, колчан со стрелами и длинный кожаный аркан, который юный слуга свернул и повесил на седло Себе Самвел оставил только меч и маленький серебряный рожок привешенный к золотому поясу.

Арбак казался на диво помолодевшим. Он был в полном вооружении и ехал впереди всех. За ним следовали вооруженные люди Самвела, все сорок человек. Некоторые держали охотничьих соколов, другие — рвущихся с поводков борзых. С привязи были спущены только маленькие гончие и огромные густошерстные овчарки, которых охотники называют волкодавами. Все это были подарки князя-отца.

Загонщики выехали вперед рано утром, еще до восхода солнца, чтобы осмотреть, изучить весь остров и выследить какие и где есть звери.

Рядом с Самвелом ехал князь-отец, окруженный телохранителями, несколько поодаль — Меружан на неизменном белом коне и со своей отдельной свитой. С ним были также персидский полководец Карен и его приближенные. В охоте не принимал участия только Айр-Мардпет.

Впереди всех ехали персидские юноши; с ними был и Артавазд. Молодые наездники в роскошном вооружении вызывали всеобщий восторг. Но более всех блистал и обращал на себя внимание юный Артавазд. Воодушевление пылкого юноши по-истине не имело границ. Слившись со своим конем в единое целое, он казался воплощением радости. За левым плечом у Артавазда висел серебряный колчан со стрелами, за правым — лук, который был несколько великоват для него, в руках было легкое копье, на поясе в серебряных ножнах висел обоюдоострый меч.

Самвел ехал молча, целиком погруженный в свои думы, и лишь изредка бросал беглый взгляд вокруг себя или вглядывался вдаль, словно стараясь запомнить места, по которым они проезжали. На его печальном лице, как обычно, не отражалось никакого удовлетворения, хотя он и старался выглядеть повеселее. Но и в печали Самвел был прекрасен. Весел был только его резвый аргамак; он играл под всадником, то подымаясь на дыбы, то большими прыжками вырываясь вперед. Всадник умелой рукою обуздывал неукротимого скакуна с такой легкостью, словно это был кроткий ягненок. Отец смотрел на сына с восхищением. Ему очень хотелось, чтобы тот отделился от остальных и немного погарцевал на ровном взгорье, зеленым бархатом расстилавшемся перед всадниками. Он даже намекнул на это, но Самвел отказался.

_Неудобно, отец. Прекрасный скакун, которого ты мне

сегодня подарил, еще не освоился с моей посадкой, да и я незнаком с его повадками. Мы можем не понять друг друга.

— Этого не случится, — с улыбкой ответил отец. Насколько этот конь горяч и упрям, настолько же и умен, и в умелых руках он податлив как воск. Твой скакун был украшением конюшен царя царей, который получил его в подарок от князя Ама-верна. Когда я в последний раз предстал перед царем Шапухом, чтобы покорнейше проститься с ним, он пожаловал мне этого коня и сказал: «Иди, о князь Мамиконян; вверяю тебя милости лучезарного Ормузда. Иди и соверши свой поход в Армению на этом коне: он принесет удачу и успех твоим начинаниям».

При последних словах отец указал Самвелу на лоб его скакуна.

— Ты еще не заметил эту белую звезду у него на лбу.

Он показал на белое, похожее на звездочку пятно, которым природа отметила породистое животное.

— Первый раз вижу, — отозвался Самвел.

_Это знак удачи, — настойчиво повторил князь-отец.

_Не знаю, сулит ли мне удачу эта звезда, заметил

Самвел с загадочной улыбкой. — Мы ведь, кажется, проезжаем мимо болот? В этих местах на каждом шагу трясины. Как знать, не потеряет ли свою силу в плавнях Аракса звезда коня, подаренного царем Шапухом...

_Все может быть, — ответил отец, скрывая досаду, вызванную насмешкой сына. — Но мы уже миновали трясины.

Во время этого разговора к ним подскакал юный Артавазд.

— Я не боюсь никакой трясины! — сказал он весело. — Хоть мой конь и без звезды удачи, он может перелететь через любую пропасть. Самвел зря ломается. Он всегда так — любит, чтобы его упрашивали показать себя. Вот посмотрите-ка, как я буду гарцевать!

Не дожидаясь, пока его попросят, юноша сильно натянул поводья и начал горячить и нахлестывать коня. Конь в бешенстве взвился на дыбы и начал делать такие большие прыжки, что даже смотреть на них было страшно. Каждую минуту разъяренный скакун мог сбросить дерзкого наездника. Но всадник словно слился с ним в одно нерасторжимое целое и держался в седле столь свободно и смело, что это казалось просто невероятным.