Затронув тему, он отказался ее развивать.

– Кто знает? Может, ему нужно… что-нибудь новенькое.

Я понимал, что речь идет не о чем-то невинном.

– Новенькое? В каком смысле?

– Ощущения, – он перевел взгляд на охотника в высоком синем небе. – Еще не испробованные.

Эти слова включали в себя столь широкий спектр ужасного, что я решил вытянуть из него объяснение. Но не успел произнести и слова, как он остановил меня, подняв руку.

– Я сказал слишком много и недостаточно. Если ты хочешь уберечь ее, вам надо уйти. Здесь… плохое место.

Я не мог сказать ему, что мой сверхъестественный дар и миссия Аннамарии – какой бы она ни была – привели нас сюда. Рассказать о моем шестом чувстве я мог только близкому другу, иначе возникали серьезные проблемы.

По мнению Аннамарии, кому-то в Роузленде грозила смертельная опасность, возможно, мальчику, из-за которого тревожилась блондинка. Я не чувствовал, что опасность грозит Генри. Мне еще предстояло найти того, кто нуждался в моей помощи.

– Мы не можем уйти сегодня, – ответил я. – Но, надеюсь, скоро уйдем.

– Если причина в деньгах, я могу дать их тебе.

– Вы очень добры, сэр. Но дело не в деньгах.

– Я говорю тебе, что это плохое место, а ты не удивлен.

– Немного удивлен.

– Совсем не удивлен. Хотелось бы знать, кто ты?

– Всего лишь повар блюд быстрого приготовления.

– Но работы у тебя нет.

Я пожал плечами:

– Экономика в скверном состоянии.

Он отвел от меня взгляд и покачал головой.

Словно ангел, внезапно сброшенный с небес и лишь в самый последний момент вспомнивший про крылья, сапсан камнем упал вниз, его страшные когти схватили маленькую птичку в полете, потом он взмыл вверх и улетел, возможно, к дереву, на которое мог опуститься, а уж потом полакомиться насмерть перепуганной добычей.

Генри многозначительно глянул на меня, как бы спрашивая, понял ли я, что этот сокол – божий знак, предсказывающий мою судьбу, если я надолго задержусь в Роузленде.

– Я знаю, что ты далеко не глуп, Одд Томас. Но ты дурак?

– В меньшей степени, чем некоторые, сэр, в большей – чем другие.

– Конечно же, ты боишься смерти.

– Не совсем. Не смерти. Того, как это случится. Скажем, боюсь оказаться взаперти в гараже с голодным крокодилом, который сожрет меня заживо. Боюсь оказаться прикованным к мертвецам и сброшенным в озеро. Боюсь, что мне просверлят дырку в черепе и запустят в нее красных муравьев, чтобы они выели мой мозг.

Я не знал, характерны ли для Генри долгие паузы по ходу разговора или я вызывал у него такую реакцию.

Он ерзал на стуле и оглядывал небо, словно надеялся углядеть еще один знак, который помог бы убедить меня покинуть Роузленд.

Наконец я решил озвучить причину, которая привела меня к нему.

– Сэр, есть в службе безопасности человек, которого зовут Кенни?

– Нет у нас никакого Кенни.

– Высокий, мускулистый парень с ужасными шрамами на лице, который носит футболку с надписью «Смерть излечивает».

Медленный поворот головы Генри, долгий взгляд, предшествующий ответу, подсказал мне, что Кенни здесь знают, пусть и не по имени.

– Тебя предупредили оставаться в доме, заперев двери, от сумерек до зари.

– Да, сэр, но меня предупреждали о кугуарах, и больше ни о ком. В любом случае, я наткнулся на него не ночью. Этим утром.

– Но до восхода солнца.

– На полчаса позже. В конюшне. Кто он, если не охранник?

Генри поднялся со стула, подошел к двери сторожки, открыл ее, посмотрел на меня.

– Забирай ее и уходи. Ты не знаешь, что это за место.

Он вошел в сторожку и закрыл за собой дверь.

Через окно я видел, как он разговаривает по телефону.

Если бы я пришел в Роузленд один, то, скорее всего, тут же ушел, как советовал Генри. Но Аннамария, с ее загадочной миссией, не составила бы мне компанию, а я не мог оставить ее на милость… уж не знаю, кого.

Сопровождаемый жужжащими шмелями, звонко поющими шустрыми вьюнками и яркими бабочками, которые словно задержались здесь с лета, а какое-то время и парой перепрыгивающих с ветки на ветку белок, я чувствовал себя персонажем диснеевского фильма и даже ожидал, что в какой-то момент белки заговорят, как только я, продвигаясь на юг вдоль стены, достаточно далеко отойду от сторожки.

Такое окружение меня не успокаивало. В некоторых диснеевских фильмах с хорошими, добрыми животными случалось и плохое. Вспомните мать Бэмби или Старого Брехуна[8]. Первую застрелили на глазах ребенка, а второго, заболевшего бешенством, с пеной на морде, убил мальчик, который его любил. И людям в этих фильмах тоже достается. Даже самых красивых принцесс колдуньи травят ядом. Было что-то в дядюшке Уолтере от Квентина Тарантино.

Генри Лоулэм сказал, что ненавидит Роузленд, но, тем не менее, вернулся сюда, исходя из того, что «центр может и удержаться». Я знал, что поэт Йейтс вкладывал в эти строки, но понятия не имел, о чем толковал охранник.

Высокое, широкое сооружение вызывало мысли об укреплениях, но, в конце концов, Роузленд окружала не Великая китайская стена. Она не устояла бы перед ордами монголов или кем-то сравнимым с ними. Решительный человек мог с легкостью перебраться через нее, чтобы попасть в поместье или выбраться из него.

Даже в начале 1920-х годов такой серьезный строительный проект стоил огромных денег. Подоходный налог тогда только ввели, не такой уж и большой, а Константин Клойс был невероятно богат. Но, если бы он хотел просто огородить свои пятьдесят два акра, вполне хватило бы стены на треть ниже и в два раза тоньше, причем обошлась бы она ему в куда меньшую сумму.

До этого момента я не задумывался о предназначении этого внушительного сооружения, но разговор с Генри разжег мое любопытство.

Продвигаясь по периметру поместья, я никоим образом не выказывал своего интереса к стене. В Роузленде я постоянно чувствовал, что за мной наблюдают, а сейчас это чувство еще и усилилось. Конечно же, Генри поглядывал на меня из сторожки. Раньше он желал мне добра, возможно, желал бы и теперь. Но его отношение ко мне изменилось, едва я упомянул гиганта со шрамами.

В сотне ярдов от сторожки выкошенная лужайка сменилась густой травой, а еще через двести небольшой пологий подъем привел меня в рощу калифорнийских дубов, высотой от шестидесяти до девяноста футов. Живность покинула меня, за исключением поползней, посвистывание которых доносилось из переплетения черных ветвей.

Надежно укрытый стволами дубов от любопытных глаз, как в сторожке, так и в особняке, я подошел к стене. Выпирающие из нее камни позволяли и поставить ногу, и схватиться рукой. Подъем на девять футов много времени у меня не занял.

Забравшись на стену, стоя на четвереньках, я обнаружил то, что, возможно, подсознательно и ожидал. Среди черных камней змеились линии ярких медных кружков, каждый из которых украшала чуть вытянутая восьмерка, которая мне уже неоднократно встречалась.

Испещренная пятнами света и тенями от дубовых ветвей, верхняя поверхность стены не отличалась от боковой: те же камни, залитые бетоном. Прижав к камням ладони, я ощутил едва заметную вибрацию, словно в этой массивной стене работала какая-то машина.

Наклонившись, я прижался к камню левым ухом, но не услышал никакого шума, идущего из стены.

Если эти быстрые, с малой амплитудой вибрации и сопровождались звуком, но не тяжелыми ритмичными ударами, а высокочастотным гудением, а может, даже воем.

Чем больше я думал об этих вибрациях, тем сильнее крепло убеждение, что их источник – не работающая механическая машина, а что-то электронное.

Я поднялся на колени, сунул руку в карман джинсов, вытащил перочинный ножик, который приобрел, когда ходил в город за одеждой. Ножик я достал, с тем чтобы выковырять из бетона один из медных дисков, хотя я и не пытался проделать такое в конюшне или мавзолее, – там они тоже украшали пол, – предположив, что я стану первым подозреваемым, если кто-то заметит этот акт вандализма.