Вечером 9 ноября Обнорский как раз балдел в «центре здоровья» без своих шведских коллег — они были заняты выбором в Питере мест для «стэнд-апов»[27], съемки близились к концу, все были довольны результатами напряженной, нервной, но, судя по всему — не напрасной работы…
Андрей с сожалением думал о том, что «халява» в «Гранд-отеле» заканчивается, и сюда уже нельзя будет прийти вот так вот запросто после отъезда Ларса и Сибиллы в Стокгольм… Хотя — почему, собственно, нельзя? Гонорар-то Серегину причитался немаленький, и Андрей еще не решил, куда потратить эти деньги. Может, взять и купить абонемент в этот «центр здоровья»? А что? Дорого? Конечно, дорого — но ведь все хорошее стоит больших денег… Зато здесь, в «Европе» — тихо и спокойно, чисто и уютно, здесь хорошо думается и мечтается, здесь сплошные положительные эмоции… От редакции опять же недалеко (на своем «вездеходе» Андрей доезжал от Лениздата до «Гранд-отеля» буквально за пять минут), да и тренажерный зал здесь классный — можно подкачаться будет, лишний жирок согнать… А от гонорара все равно останется еще вполне приличная сумма — хватит и на подарки родителям, и на обновление гардеробчика, и на разные прочие мелочи… Ну, не солить же их, эти доллары! Обнорский всегда считал, что деньги надо тратить на то, что доставляет радость — не умел он копить, не по его характеру это было…
Почти приняв уже решение о покупке абонемента, Андрей зашел в тренажерный зал, чтобы как следует в нем осмотреться. Сам он еще ни разу в «Европе» не «качался» — после съемок сил хватало только на то, чтобы доползти до сауны…
Тренажерный зал был почти пуст, только на «ходилке», имитировавшей бег по горам, скакала какая-то брюнетка в черном облегающем трико и в черных же гетрах. Андрей не удержался и проехался взглядом по формам женщины — фигура у нее была очень даже ничего… Ну, может быть, чуть более худая, чем нужно. Обнорский относился к тому разряду мужиков, которые считают, что в женщине должно быть то, за что приятно было бы с чувством подержаться…
Брюнетка на «ходилке» никак не отреагировала на довольно откровенный «осмотр» — она продолжала быстро перебирать педали длинными сильными ногами, по ее вискам ползли маленькие капли пота, зеленые глаза, не мигая, смотрели куда-то в стенку, а нетронутые помадой губы сжались в тонкую прямую линию.
Выражение мрачной отрешенности на ее лице как-то очень не вязалось с женственностью фигуры — а Серегин успел оценить и круглые бедра, и высокую грудь, на которой подпрыгивал в такт бегу маленький золотой медальон с каким-то вензелем. В общем, Андрей заинтересовался брюнеткой — а если Обнорский обращал внимание на женщину, то, если позволяла ситуация, конечно, он пытался с ней познакомиться — такая уж была у Серегина натура… Некоторые злые языки его даже бабником называли, чему сам Андрей искренне возмущался.
Обстановка в тренажерном зале явно благоприятствовала знакомству — Обнорский вежливо улыбнулся брюнетке и доброжелательно спросил:
— Здорово у вас получается… А вы часто сюда приходите заниматься?
Женщина с зелеными глазами холодно глянула на Андрея и сухо ответила по-английски:
— Простите, я не понимаю по-русски и не расположена к разговорам…
У нее был хороший английский выговор, но Андрей мог поклясться в том, что она не англичанка и не американка. Обнорский очень долго работал военным переводчиком и умел профессионально различать акценты — арабский и английский ведь были его основными языками.
— Простите за беспокойство, — церемонно извинился по-английски же Серегин, развернулся и вышел из тренажерного зала.
«Ишь ты, фифа иностранная, — с досадой думал он, заходя в сауну. — Не расположена она к разговорам… Можно подумать, мне с тобой очень поговорить хотелось…»
Лукавил Андрей — хотелось ему пообщаться с зеленоглазой брюнеткой, зацепила она его чем-то. Ну, да насильно мил, как известно, не будешь, Обнорский никогда не навязывался женщине, если чувствовал, что она «отшивает» его искренне, а не из кокетства.
Андрей как следует пропарился в сауне, поплескался в бассейне, потом завернулся в халат и, развалившись в кресле, сам не заметил, как задремал…
Наверное, он проспал не менее получаса — разбудили Серегина шаги брюнетки. Она закончила тренировку и, уже не в трико, а в халате, направилась в парилку. Андрей мигом вынырнул из дремоты, подумав о том, что и ему, пожалуй, нужно еще разок косточки погреть… Заодно и тетеньку эту можно будет получше рассмотреть: «А вдруг, она, как и Сибилла, предпочитает париться голышом?» Поймав себя на этой мысли Обнорский даже смутился — ну, что он, как маленький, прямо… А с другой стороны — если мужику глянулась женщина, что удивительного в том, что ему хочется присмотреться к ее фигуре? Лапать-то Андрей ее не собирался, не мальчик же он, в самом-то деле… А на красивую голую бабу — интересно, какой нормальный мужик поглазеть откажется? Важно приличия соблюсти, ну и, чтобы слюна изо рта не капала… И потом — кто виноват, что сауна в «Европе» для мужчин и женщин — общая?
Зайдя в парилку, Обнорский сразу понял, что губу раскатывал напрасно — брюнетка сидела на верхнем полке в купальнике, правда, в достаточно откровенном. Ее смугловатая кожа уже чуть поблескивала от выступившей испарины и казалась смазанной каким-то кремом. Женщина сидела, обхватив колени руками, глаза ее были закрыты, а на лице застыло отрешенно-усталое выражение. На вошедшего Серегина брюнетка никак не отреагировала — даже глаза не открыла. Андрей обратил внимание на то, что она сняла с шеи золотой медальон (видимо, он жег ей кожу в раскаленном воздухе) и вместе с ключом от своего шкафчика в раздевалке положила его на подоконничек маленького окошка, выходившего на бассейный зал… В парилке было два симметрично расположенных окошка — у «женского» и «мужского» входов. Окна эти имели интересную особенность — из сауны бассейн просматривался отлично, а вот снаружи стекла были зеркальными, то есть из купели увидеть то, что происходит в парилке, не представлялось возможным…
Обнорский забился в правый угол, привалившись спиной к обшитой деревом стене, и начал рассматривать брюнетку из-под полуопущенных ресниц. Женщина, бесспорно, была очень красива, более того — в ее облике присутствовала некая «манкость», хотя она сама не прилагала к этому никаких усилий. Казалось, что ей абсолютно все равно — смотрит на нее Андрей или нет, и какое впечатление она производит. Обнорского это несколько задевало — он буквально «ел» брюнетку глазами, но она не замечала или делала вид, что не замечает его взглядов… Нет, скорее всего, действительно не замечала. В ней чувствовались какая-то загадка и странная сосредоточенность, сочетавшаяся с отрешенностью от внешнего окружения — она то ли думала о чем-то невеселом, то ли вспоминала что-то… От уголков ее губ к подбородку сбегали две скорбные складки, незаметные при нормальном освещении, но четко проступившие на лице в полумраке сауны…
Через минут пятнадцать Андрей, истекая потом понял, что ничего он не «высидит» и что надо уходить, пока его «кондратий» не хватил — он уже собирался встать, но в этот момент женщина соскочила с полка на пол и выскочила из сауны — движения ее были полны завораживающей кошачьей грации. Обнорский, забыв про жару, впился глазами в окошко и увидел, как брюнетка решительно прыгнула в бассейн… Серегин вздохнул, потеребил мокрые волосы на затылке, и тут взгляд его упал на оставленный на подоконничке медальон.
Андрей слез с полка, подошел к окошку у «женского» выхода, наклонился… На медальоне был выдавлен странный вензель — собственно говоря, это был даже не вензель, а одна большая буква «Е», контуры которой подчеркивались крошечными поблескивавшими камнями — скорее всего алмазами… Воровато глянув в окошко (женщина продолжала расслабленно лежать в купели), Обнорский взял медальон и начал крутить его, пытаясь понять, как он открывается… Собственно говоря, Андрей, наверное, и сам бы не смог объяснить, зачем он это делает — не было у него никогда привычки трогать чужие вещи, а тут… Будто кто-то заставил его попробовать открыть медальон.
