Капитан милиции Алексей Кольцов бодро шагал по Невскому проспекту, мурлыча себе под нос «Арлекино» и улыбаясь встречным симпатичным женщинам. Весь его вид категорически опровергал известную каждому питерскому менту присказку: «Вот идет сотрудник УР[1], вечно пьян и вечно хмур».

Настроение у Кольцова и впрямь было просто замечательным, и вовсе не благодаря горячительным напиткам — если и бродил в его крови легкий хмель, так только от весеннего воздуха, от яркого утреннего солнца, которое обещало много тепла и света впереди. Для русского человека (а особенно — живущего в северном городе) наступление весны — это даже не праздник, это всегда начало нового этапа в жизни, это какая-то детская подсознательная убежденность в том, что все пакости и проблемы остались позади, в пережитой холодной и темной зиме с ее непременной эпидемией гриппа и утомительным чередованием морозов и слякотных оттепелей…

Вот и эта весна принесла Алексею Валентиновичу в подарок надежду на скорые перемены в его жизни к лучшему — в кармане капитана лежало новенькое удостоверение инспектора уголовного розыска. Новичком в сыскном деле седеющий капитан, конечно, не был — как-никак, двадцать третий год уже лямку в ментовке тянул — просто два дня назад состоялся наконец-то приказ по РУВД о переводе Кольцова с должности участкового инспектора на должность инспектора уголовного розыска, в том же самом отделении, кстати… И не то чтобы капитан не уважал работу участковых, нет, просто Алексей Валентинович был сыскарем, розыскником от Бога, как говорится… Ну, а то, что он к сорока трем годам выше капитана не поднялся — так этим раскладом никого в милиции не удивишь. Только работники кадровых аппаратов и политотделов (те, которые по самые яйца разными значками да медальками увешаны) идут от звания к званию ровно и уверенно, да еще те «отсосы», которые подле генералов трутся. А для нормального опера самое верное звание — капитанское. На капитанах, вообще, вся ментура держится, в угрозыске этот закон хорошо знают.

Кольцов попал в Систему давно, работу свою любил (как впоследствии выяснилось — даже больше чем жену, по крайней мере именно об этом свидетельствовал результат однажды выдвинутого ей ультиматума: «Или я — или твоя проклятая работа!») и никогда не стремился особо занять командные должности. И не сказать, что у Алексея Валентиновича честолюбия напрочь не было, нет, просто он реализовывал это чувство по-другому — не карьерой, а красивыми раскрытиями и профессиональными задержаниями. Наивысший кайф Кольцов испытывал, когда удавалось ему «поднять» те дела, которые коллеги считали безнадежными «глухарями»[2]. При этом Алексей Валентинович старался всегда работать так, чтобы всем казалось, будто получается у него все легко и словно само по себе. В этой манере и проявлялось своеобразное пижонство его натуры — тяжелый, кропотливый, зачастую неблагодарный труд оставался подчас невидимым даже для собратьев оперов, многие из которых считали, что Кольцову просто «фарт прет». Да Кольцов и сам считал, что на удачу ему грех жаловаться — был бы менее везучим, так уже на том свете бы кувыркался, а так только две отметки на шкуре остались — одна от пули из нагана, а вторая от финки. А карьера…

Карьера, кстати, поначалу тоже не так плохо складывалась, в семьдесят четвертом Алексея Валентиновича в главк перевели, в УУР[3], и все бы хорошо было, но… Этим самым маленьким «но», в которое все уперлось, был строптивый характер Кольцова. Не умел он начальником угождать — все умел, а вот задницы вылизывать так и не научился… За гордыню свою непомерную капитан и поплатился в семьдесят девятом — «слили» его из элитного главка на «землю»[4] простым участковым. Кольцов оказался непонятливым (и даже туповатым, как считали некоторые коллеги), потому что за долгую свою службу в милиции никак он не хотел осознать простую истину: в родной советской державе мирно сосуществуют два Закона — один для сильных мира сего, а второй для прочих разных людишек.

Однажды в задержанном капитаном за сбыт наркотиков ублюдочного вида пареньке распознали, к ужасу начальства, племянника секретаря горкома партии… Ситуация была предельно ясной, но Кольцов, как позже было записано в его личном деле, «не сумел правильно квалифицировать происшествие» и засунул отпрыска благородного семейства в ИВС[5]… Хорошо, правда, что не все офицеры милиции были такими тупыми, как Кольцов — вскоре племянник укатил на «Волге», исходя матерными ругательствами в адрес «вонючей мусорни», а Алексея Валентиновича пригласили в «большой кабинет на толстый ковер». Когда позже капитан вспоминал, как орали на него в этом кабинете, то сразу начинал тосковать и думать о водке… Слава Богу, хватило Кольцову ума, стоя на ковре, рта не раскрывать и права не качать, а иначе — вылетел бы он вовсе из милиции.

«С сумой походишь!» — рявкнул Алексею Валентиновичу на прощание хозяин большого кабинета и слово свое сдержал — пришлось капитану Кольцову действительно переодеться в форму (оперативники-то мундиров отродясь не носили, предпочитая «гражданку») и нацеплять на плечо нелепую сумку-планшет, положенную участковому, а ходить с портфелем или, скажем, с «дипломатами» им запрещалось… Другой бы на месте Кольцова спился, или озлобился бы на людей, но Алексей Валентинович выдержал, рассудив просто — участковые, если разобраться, может быть, самые главные фигуры в милиции, просто эти фигуры очень для битья удобные… С одной стороны — без участкового ни одно дело не «поднимешь», а с другой — именно на участкового инспектора всегда все и свалить можно в случае неудачи или просчета какого-нибудь. Опять же — участковый, он самый близкий людям милиционер…

Так рассуждал капитан Кольцов, чтобы не прорвались наружу боль и обида, потому что в глубине души он все-таки прекрасно понимал: ставить его, оперативника с огромным опытом (и, между прочим, с юрфаком Ленинградского университета за плечами), участковым — это все равно, что микроскопом гвозди заколачивать… Спору нет, гвоздь забить — это тоже дело полезное, но… А с другой стороны, «микроскопов» в России одним больше, одним меньше — не оскудеет держава талантами…

Однако всему приходит конец — вот и капитан Кольцов распрощался все-таки со злосчастной сумкой участкового. В восемьдесят третьем году началась знаменитая андроповская «чистка», затронувшая и верноподданную милицию. Кого посадили, кого просто уволили из органов, а вот Алексея Валентиновича перевели обратно на самую любимую и интересную для него работу — оперативную. Правда, не в главк, а в отделение — но и то хорошо… Конечно, в УУРе дела были более громкими и значительными, но Кольцов тосковал не столько по славе и победным фанфарам, сколько по обычной оперской жизни с ее вечными запутками, головоломками и охотничьим азартом.

При этом капитан не был прекраснодушным романтиком, и уж кто, как не он, хорошо знал, насколько эта жизнь отличается от того слащаво-геройского «горения» сыщиков-всезнаек, которых показывали в кинофильмах, выходивших каждый год штабелями — по заказу «партии и правительства». Нет, диссидентом Кольцов не был, он понимал, что работу правоохранительных органов надо пропагандировать — но ведь не так топорно же… В реальной оперской жизни все было совсем не так красиво, как в кино. Настоящим сыщикам с «земли» зачастую приходилось ломать головы не над тем, как раскрыть преступление, а над тем, как, по сути, укрыть его. И не по злому умыслу, не для того, чтобы злодеям пособить, а исключительно затем, чтобы не испортить высокий процент раскрываемости, который обязан был неуклонно расти — под руководством все той же партии и того же правительства…