— Закури и для меня, — тихонько попросила Катя.

Обнорский молча кивнул и зажал губами сразу две сигареты, поднеся к ним огонь зажигалки…

Спалив свою сигарету до середины (пепел они стряхивали прямо в пачку, сигареты оказались последними) — Андрей вдруг спросил:

— Слушай, Катя… Я одного понять не могу. Зачем ты в «Европе» остановилась? Ты что, не знала, что там Палыч часто бывает?

— Знала, — прошелестел ответ. — Знала, конечно… Поэтому и остановилась… Я думала, что если у старика сорвется — тогда я сама…

— Понятно, — кивнул Обнорский. — Что-то в этом роде я и предполагал.

Он загасил окурок в пачке, вздохнул и спросил:

— Надеюсь, ты эти глупости уже из головы выкинула?

Катерина ничего не ответила, Серегин подождал немного, а потом сказал твердо:

— Пойми ты — так его не взять… Тебе охрана даже подойти не позволит, пропадешь ни за что…

Катя сверкнула в темноте белками глаз:

— Пойми и ты — я, пока с ним не рассчитаюсь, жить не смогу… Так что… Другого-то выхода нет…

— Другой выход всегда есть, — возразил ей Андрей. — Всегда… Просто иногда его увидеть очень сложно… Но сложно — это не невозможно… Я тоже хочу с Палычем поквитаться… И при этом я не уверен, что смерть для него — адекватное воздаяние. Нет, с ним надо как-то по-другому… Твоя ошибка в чем была — ты по стандарту пошла, попыталась ударить туда, где он ждал удара… Он же все время о покушениях на свою жизнь беспокоится, он готов к этому. Нет… Его надо как-то нестандартно ковырнуть, что-то необычное надо выдумать, что-то неожиданное сочинить…

— А что тут сочинишь? — вдохнула горько Катерина. — Ты думаешь, я не пыталась?

— Пыталась, конечно, — согласился с ней Серегин. — Но на горячую голову, на нервном напряге… А, знаешь, как итальянцы говорят? Месть — это такое блюдо, которое подают холодным… Только когда голова спокойная и ясная, она может что-нибудь этакое сочинить. Понимаешь?

— Понимаю, — она снова то ли вздохнула, то ли всхлипнула. — Но я больше не могу, у меня уже сил нет.

— Это ничего, — приобнял ее Андрей. — Я с тобой своими поделюсь… Вместе — обязательно что-нибудь родим.

— Что?

— Не знаю пока… У меня маловато информации, но я чувствую — все получится… Только нам с тобой очень о многом поговорить придется… Чем больше я буду знать — тем больше шансов на успех… Мне нужен максимум информации о Палыче, о его делах, о тебе. Тогда я смогу правильно прикинуть расчет сил и средств, тогда мы обязательно что-нибудь сочиним… Веришь?

— Верю? — переспросила Катя и после недолгой паузы ответила: — Может быть… По крайней мере я хочу в это верить.

— Ну, и замечательно, — Обнорский снова потянулся было к ней, но Катерина остановила его движением руки:

— Подожди… Подожди, Андрей… Я хочу, чтобы ты еще раз подумал — тебе-то зачем лезть во все эти дела?…

— Я уже тебе объяснял…

— Да… Но… Я боюсь за тебя. Ты хороший парень… А я… У меня три мужика было — за всю жизнь… И все трое — погибли, их убили… Я боюсь, что на мне какой-то рок.

Она говорила абсолютно серьезно, и на Обнорского вдруг повеяло жутью, ворохнулось в груди недоброе предчувствие — вспомнился вдобавок странный сон, привидевшийся ему, когда он задремал в машине у «Гранд-отеля»… В том сне его погибшие друзья не хотели пускать Андрея к Рахиль Даллет… Серегин почувствовал внезапный безотчетный страх, но, мгновение спустя, он тряхнул волосами и улыбнулся, по-волчьи оскалив зубы:

— Ерунда это все… Горя бояться — счастья не видать, а от судьбы все равно никуда не уйдешь, роковая ты наша. Нужно просто научиться прошлые ошибки учитывать — и свои, и чужие… И боятся ничего не надо — и никого… Боятся только одного можно и нужно — чтобы самому в скотину не превратиться. Не переживай, Катя, справимся мы со всем. По одиночке не смогли — значит вместе сможем! Знаешь, как говорят — ум хорошо, а… полтора лучше…

Она сердито фыркнула, но Андрей тут же успокаивающе погладил ее по спине:

— Тихо, тихо… это я свой ум за половинку посчитал, а ты что подумала?

От него веяло спокойной и решительной силой, и Катя устало положила голову ему на грудь:

— Так что ты предлагаешь? Что ты собираешься делать?

— Что делать? Сейчас нам надо просто отдохнуть, выспаться как следует, а то уже мозги закипают… Потом встанем, поедим — еще поспим… Потом начнем разговаривать… Я буду спрашивать, ты — отвечать… Потом — наоборот… Главное сейчас не торопиться, чтобы глупостей не наделать. Думать будем — и обязательно что-нибудь придумаем. У меня, вообще-то, башка хорошо работает, даром что по ней били много… Спи и ничего не бойся… Я шкурой чувствую — все нормально будет, что-нибудь да сочинится…

Андрей говорил все глуше и глуше — чудовищная, неимоверная усталость брала свое, и он даже сам не заметил, как уснул, пробормотав напоследок что-то совсем непонятное:

— Ман джадда — ваджада…[32]

Катерина еще долго смотрела на него с очень странным выражением на лице… Она смотрела на спящего Обнорского, и в ее глазах боль сплеталась с благодарностью… Она еще не поверила ему до конца, но Андрей дал ей самое главное — надежду… Кто знает, может быть, этот странный журналист действительно сможет что-нибудь, как он выражается — сочинить?… Катя легким прикосновением убрала со лба Серегина спутавшуюся прядь черных волос и тихо шепнула:

— Спи… Сочинитель…

А потом сон пришел и к ней — и впервые за очень много месяцев Катерина спала глубоко и спокойно, не просыпаясь от измучивших ее кошмаров, не вскидываясь от малейшего шороха…

Заканчивался 1993 год, и все, кто так или иначе были причастны к странной истории, связанной с несостоявшимся покушением на Антибиотика, провожали его по-разному…

Виктор Палыч после гибели Кораблева на Сенной показывался на людях редко, среди «братанов» прошел даже слух, что он, якобы, завел себе двойника… Антибиотик стал каждую неделю заезжать в церковь и даже пожертвовал немалые деньги на строительство часовни в деревушке неподалеку от Новгорода Великого. В разговорах со своим окружением Виктор Палыч часто заводил речь о душе и Боге и всюду таскал с собой Библию. Кстати — на назначенную им стипендию трое мальчишек-сирот из интерната для особо одаренных детей уехали учиться в Оксфорд… «Обмяк наш дедушка», — пошли смешки среди городской «братвы», однако вскоре эти смешки затихли — после того, как Виктор Палыч твердой рукой поставил точку в судьбе одного молодого пацана, уличенного в крысятничестве[33]. Говорили, что во время вынесения этому парню приговора Антибиотик как раз постоянно поглаживал свою Библию…

Полковник Ващанов вернулся из Финляндии 15 ноября, однако войти в курс дел в РУОПе по-настоящему не успел — Виктор Палыч узнал от надежного источника в прокуратуре, что в отношении Геннадия Петровича может быть возбуждено уголовное дело, и настоятельно рекомендовал своему «крестнику» уволиться из органов… Ващанов рекомендациям внял и написал рапорт на увольнение — с тоской душевной и сердечной болью. Дело в отношении него возбуждать не стали, правда, пришлось Геннадию Петровичу пережить несколько очень неприятных бесед в Большом Доме — только не на родном третьем этаже, а на четвертом, «комитетовском»…

Виктор Палыч постарался утешить Ващанова, как мог.

— Не переживай, Генокок Петрович, — ласково улыбаясь, говорил старик бывшему первому заму начальника РУОПа. — Не довелось генералом стать, президентом будешь!

Насчет президентства, кстати, Антибиотик не шутил — в рекордно короткие сроки в Питере родилось новое охранное предприятие, которое сразу получило солидную клиентуру — что было, в общем-то, неудивительно, поскольку президентом этой фирмы, получившей ностальгическое название «ОРБ-сервис», стал кавалер ордена «За личное мужество» полковник милиции в отставке Геннадий Петрович Ващанов…