Работать с Ларсом оказалось очень приятно и интересно — «лекции по бандитоведению» всякий раз оборачивались многочасовыми диалогами на самые разные темы — Тингсон не только брал, но и отдавал, он — журналист-профессионал, объездивший весь мир — не жадничал и делился с Андреем собственными знаниями, собственной информацией, так что неизвестно еще, кто больше приобрел во время их «занятий»… Наверное, выиграли оба — потому что помимо шаг за шагом продвигавшегося проекта, между Андреем и Ларсом начала завязываться самая настоящая мужская дружба…

В июле 1993 года Тингсон уехал в Стокгольм — утрясать всякие финансовые и технические вопросы, а Серегин с Цоем продолжали подготовку к съемочному процессу в Петербурге. Надо сказать, что Андрей далеко не сразу смог найти нужных Ларсу бизнесменов и бандитов — и одни, и другие по понятным соображениям опасались «светиться в телевизоре», пусть даже и не российском.

Но в конечном итоге все сладилось — отыскались и «терпилы», которым уже нечего было терять в российском бизнесе, и более-менее «интеллигентные братки», которые по крайней мере умели связно выражать свои мысли. Правда, бандиты согласились сниматься не за бесплатно. Андрей долго торговался с ними, пока не был, наконец, найден консенсус — суммы, на которых сошелся Серегин с «братками», не поражали воображение — по рукам ударили на тысяче долларов за один съемочный день. Что характерно — согласившиеся сниматься в фильме бандюги очень интересно объясняли мотивы своего согласия — во-первых, им самим интересно было пообщаться с западными телевизионщиками, во-вторых, они хотели рассказать про «братву без дури мусорской», в-третьих, поскольку они получали за съемки деньги — то это было как бы «по понятиям». «Братки» заверяли Андрея, что заработок пойдет не им в карман, а «на тюрьму, на дачки»[26]. Серегин, правда, в этом сильно сомневался, но сомнения свои предпочитал держать при себе из тактико-дипломатических соображений. И, наконец, в-четвертых (этот мотив бандиты не упоминали, но он очень легко высчитывался), «братаны» ведь были, если несколько абстрагироваться от их профессии, обычными пацанами со своими маленькими и большими человеческими слабостями, не чуждо им было и чувство тщеславия, ну, кому не интересно в кино сняться, приятно ведь — бабам потом похвастаться можно, другим пацанам «пурги намести»… Да и чем они рисковали-то, по сути дела? Андрей ведь сразу предупреждал бандюгаев, что «конкретика» — то есть детальные рассказы о реально совершенных уголовных преступлениях с именами, фамилиями и датами — создателей фильма не интересует.

Ларсу были известны принципиальные схемы «работы» и так называемый «этнографический» материал. Так что, даже если предложить, что кого-то из «артистов» опознали бы потом в правоохранительных органах — что с того? За бандитизм «вообще» не сажают, нужны конкретные эпизоды этой бандитской практики… Эти нюансы, кстати говоря, очень часто не понимают добропорядочные обыватели, возмущающиеся тем, что бандиты, дескать, в открытую разъезжают по городу, пугая всех своими машинами, прическами и жуткими мордами, а правоохранительные органы — бездействуют… Нет бы — сразу задержать их и…

И что дальше? Спросит опер у стриженного «братка»:

— Ты что, бандит?

— Вообще-то, да, — может степенно ответить задержанный: — А что такое?

— Так ты что, вымогательством занимаешься, барыг трясешь, дачи им жжешь? — будет продолжать опер, и «братан» кивнет:

— Ну, всякое бывает… А в чем дело-то?

— Так, может, ты и эту конкретную дачу спалил?

— Нет, что вы… Эту конкретную — точно не я… Кто? А у огня спросите… И, вообще, за что вы меня, мальчишечку безвинного, честь по чести оформленного экспедитором фирмы «Полный привет», задержали? За то, что я себя внутренне, по жизни, так сказать, бандитом ощущаю? Так за убеждения и внешнюю атрибутику у нас не сажают, а конкретных эпизодов у вас гражданин начальник, нет… Нема криминалу, выпускайте, однако…

И что остается делать в этой ситуации оперу?

Можно, конечно, отметелить «братка» за наглость так, чтобы срал потом неделю с кровью, но ведь в этом случае опер сам совершит преступление — как и в случае, если он подбросит пацану на карман «ствол» или наркотики…

Договорился Серегин об участии в фильме и с некоторыми следователями, оперативниками и прокурорами — с ними переговоры были более деликатными, но тоже — в конце концов все сладилось…

К концу октября 1993 года Цой и Серегин закончили все согласования и дали отмашку в Стокгольм: дескать, «все готово, хлопцы — пьяные, кони — запряженные»…

29 октября в Питер прилетел Тингсон со своей помощницей Сибиллой Грубек — и понеслось… Полторы недели вся съемочная группа пахала, как проклятая — в день снимали по пять-шесть объектов. Удалось зафиксировать и бандитские «стрелки» (причем, одна из встречавшихся сторон не знала о том, что их снимают), и задержание РУОПовцами одной из «команд», и заложников в бандитском «зинданчике», и целый спектакль-«разводку», который «братаны» разыграли специально для журналистов… Интересный материал получился в питерской тюрьме «Кресты» — там группе фактически разрешили свободно перемещаться и даже заходить в камеры к зэкам. Ларс считал, что чем больше сможет снять группа, тем лучше будет для последующего монтажа — всегда хорошо, когда есть, из чего выбирать… Работать было интересно, но к концу первой недели Обнорский, спавший в эти дни часа по три в сутки, начал буквально падать с ног от усталости — Ларс заметил, что Андрей постепенно подходит к состоянию полной невменяемости, и решил предпринять срочные меры…

Тингсон и Грубек жили в гостинице «Гранд-отель Европа», где снимали сразу три номера — в одном ночевал Ларс, в другом Сибилла, а третий числился «штабным» — в нем устраивали совещания и отсмотры уже снятых материалов. «Европа» считалась пятизвездочной гостиницей, и в ней были все «прибамбасы», положенные заведению такого класса — в том числе и сауна с бассейном и тренажерным залом. Андрей об этом «центре здоровья» слышал, но бывать там раньше ему не приходилось — цены кусались… А тут Тингсон предложил Серегину вечерами походить в сауну — для релаксации и отдохновения. Обнорский сначала отнекивался, смущался, но Ларс объяснил, что платить за балдеж он будет не из собственного кармана, а деньгами шведского телевидения, специально выделенными на «орграсходы»:

— Халява, Андрюша, не стесняйся, — убедительно подмигивал швед Серегину.

Известное дело, халява — это святое, как тут было отказаться?

В «центре здоровья» Обнорский просто обалдел от стерильной (почти как в операционной) чистоты, от незнакомых тренажеров и маленького голубого бассейна. А сауна… Да что там говорить… Ларс с Андреем прогревались, потом плюхались в холодный бассейн, снова грелись, потом дремали в креслах…

На их третьем заходе в сауну к ним присоединилась и закончившая отсмотр снятого задень материала Сибилла — эта тридцатисемилетняя шведка заявилась в парилку замотанной в большое махровое полотенце, а усевшись на полок, госпожа Грубек полотенчико размотала — шведы, они, вообще, люди простые… Обнорский от неожиданности чуть с полка не свалился, слишком много впечатлений на него разом навалилось — и сауна экстра-класса, и голая шведская журналистка… Андрей, никогда прежде не парившийся с голыми тетеньками (а тем более — с иностранками), старался не пялиться на довольно аппетитные еще сиськи Сибиллы, но глаза как-то не очень слушались, и в конце концов Обнорский не выдержал и побежал окунаться в бассейн, надеясь пригасить грешные мысли холодной водой… Надежды не сбылись: через полминуты после Серегина в купель ухнула и госпожа Грубек — в том костюме, в котором ее рожала мама…

Короче говоря, сауна в «Гранд-отеле» Обнорскому понравилась, и он, пользуясь возможностью, стал захаживать в «центр здоровья» почти каждый день — когда в компании с Ларсом или Сибиллой, а когда и просто сам по себе… Шведы-то считали, что париться каждый день — вредно, им было трудно понять кайф русского человека, дорвавшегося до честной и очень приятной «халявы»…