Кудасов вдруг совершенно отчетливо понял, что за все шесть с половиной лет, прошедших с их первой ночи, он чувствовал себя счастливым только тогда, когда Даша была рядом… Пусть кто как хочет это называет — наваждением, любовью, страстью… Какая разница?

«А если все-таки развестись? Так, по крайней мере, было бы честнее… Татьяна… Все равно ведь, — мучаемся оба, делаем вид, что все нормально… Димка… Он вырастет — поймет… Должен понять… Почему я, как вор, должен встречаться со своей женщиной украдкой? Почему я должен делить ее с кем-то… Даша… А вдруг она не согласится? Она никогда даже не заводила разговор о том, чтобы… Но ведь это я ничего не предлагал…»

Никита Никитич впервые так безжалостно честно говорил сам с собой на «личную» тему. До этого вечера он старался «закрываться», уходил от вопросов, которые бередили ему душу.

Кудасов глубоко вздохнул, как перед нырком, кашлянул, спросил сдавленно:

— Даша?

— Что, товарищ? — еле слышно отозвалась она, не отрывая голову от его груди.

— Даша, я… Понимаешь… Ты… Я хотел тебе сказать… — Никита запнулся, потом с некоторым внутренним облегчением ухватился за нейтральный вопрос: — Ты надолго приехала?

Она вдруг как-то напряглась, потом неохотно подняла голову, села, откинула волосы с лица:

— Не знаю. Это не совсем от меня зависит…

Даша дотянулась до столика, вытащила сигарету из пачки, закурила.

— А от кого это зависит? Я могу как-то поспособствовать?

Она ответила не сразу — через две сигаретные затяжки:

— Ты… Не знаю. Можешь, наверное… Но вот захочешь ли…

Он рывком сел:

— Дашка! Да ты что? Я… Дашенька… Я для тебя… Расскажи, что за проблемы?

Она старательно затушила окурок в пепельнице, потом обернулась к нему, посмотрела в глаза:

— Я когда-нибудь тебя просила о чем-то?

— Нет, — покачал головой Кудасов, начиная ощущать какое-то странное напряжение, некое смутное, непонятно от чего возникшее беспокойство. — Да что случилось-то, Даша?

— Случилось?… — она передернула плечами, словно стряхивая озноб, еле слышно вздохнула. — Случилось… Ты же помнишь, из театра я ушла в девяносто первом… Тогда у нас кино еще снимали, предложений было море, только успевала отказываться… Выбирала те роли, которые действительно нравились, которые хотелось сыграть… Потом все очень быстро стало меняться. У новой власти денег на кино не оказалось, все посыпалось… Начатые проекты замораживались, новые не запускались… Снимающих режиссеров остались единицы, они выгребали бюджетные деньги из Госкино подчистую, но даже и им не хватало… За роли стали драться… Я сначала еще на что-то надеялась, думала, что так долго продолжаться не может, что там, наверху, опомнятся… Но кинематограф умирал. Я — актриса, товарищ. Я должна играть, сниматься… Этот процесс должен быть непрерывным, иначе теряются форма, квалификация… Понимаешь?

Никита молча кивнул. Она снова взяла сигарету, начала вертеть ее, не зажигая, между пальцев:

— Последние съемки у меня были зимой… какой-то дебильный боевик со стрельбой. Пять постельных сцен и два изнасилования… Фильм я, кстати, так и не увидела… Потом были только пробы и «смотрины». Даже самым маститым стало тяжело… А предприниматели и бизнесмены деньги вкладывать в кино не хотят — так, если только какой-нибудь «кошелек» блажь свою потешить хочет, если надо ему любовницу в «актрисы» вывести… Их понять можно — прокат в стране умер, «отбить» вложенное в фильм трудно. Трудно и долго… А выкидывать деньги на ветер — они еще не настолько «наелись» ими… Получить роль теперь — большая удача. Получить хорошую роль — счастье…

Она замолчала, потом решительно встала — Кудасов услышал, как забулькал коньяк, переливаясь из бутылки в стакан. Выпив, Даша заговорила громче, ее голос зазвучал резче, а исходившее от нее напряжение концентрировалось все больше и больше:

— Я уже на счастье не надеялась… Еще немного — и я, наверное, согласилась бы даже на порнуху… Если бы кто-нибудь предложил. И тут звонок. Отсюда, из Питера. От настоящего режиссера, от мастера… Вечером принесли сценарий. Мне казалось, что я просто сплю, потому что о такой работе можно было только мечтать. Я все бросила — хотя, что мне было бросать — и приехала сюда…

Даша умолкла, молчал и Никита, понимая, что главное еще не сказано… Он ждал и чувствовал, что это «главное» будет очень плохим, потому что не делятся люди радостными новостями таким голосом, каким говорила Даша.

Пауза затягивалась. Наконец, она вздохнула глубоко (совсем как Никита несколько минут назад) и выпалила:

— Проект можно было бы запустить очень быстро — в течение месяца. Но…

— Что «но»? — не выдержал Кудасов.

Даша усмехнулась:

— Но бизнесмен, который согласен полностью профинансировать работу — сидит в тюрьме. А без него деньги двинуться не могут. Без него этот проект не запустится…

Кудасова бросило в жар. Он сморщился, как от боли, и спросил ржавым голосом, заранее уже догадываясь об ответе, но все-таки еще надеялся на что-то:

— Кто? Кто этот бизнесмен? Как его зовут?

— Мухин… Всеволод Петрович Мухин…

Хоть и предполагал Никита, что она назовет именно это имя, а все равно, показалось, будто кто-то его в под дых ударил — дыхание перехватило, перед глазами круги разноцветные поплыли… Кудасов закусил губу и закрыл глаза. В случайное совпадение он, разумеется, не поверил.

«Грамотно… Грамотно они меня все-таки достали… Оперативно работают, сволочи… И ведь не подкопаешься — все чисто, все легально. Добрый бизнесмен Муха хотел делать хороший фильм, а его злые дяди в цугундер запихали… И любимая женщина не может получить роль, которая, возможно, была бы лучшей в ее жизни. Грамотно… Поспособствуешь, чтобы меценат Муха на подписку вышел — ну, подбросишь „следаку“ кое-какие „новые факты“, скажем — и у Дашки сложится ее „счастье“… А нет — извиняйте, бананов нема… И все чисто — даже на взятку такой расклад не потянет. Ловко… Как же они вышли-то на нее?…

Безруков мог сдать — он уже год, как в частной охране… Эх, Даша, Даша: «Никому не скажу, никто не узнает». Ее-то, судя по всему, «разводили» втемную… Она, наверное, даже представления не имеет, кто такой на самом деле этот добрый бизнесмен Мухин. А об Антибиотике и слыхом не слыхивала… Ее, скорее всего, даже не просили ни о чем, просто обрисовали ситуацию… Может быть, этот самый ее «настоящий мастер-режиссер» и обрисовал.»

— Грамотно…

— Что? — Даша поднялась к нему. — Что грамотно?

— Ничего, — Никита попытался улыбнуться и не смог. Его снова зазнобило, хотя в номере было тепло, даже жарковато. А еще ему вдруг мучительно захотелось курить — этих позывов он не ощущал уже несколько лет.

— Даша… — его голос сорвался на хрип, и Кудасову пришлось откашляться. — Даша… Этот бизнесмен Мухин — он на самом деле бандит, известный всему городу бандит по кличке Муха… Тебе сказали, что я имею отношение к его посадке?

Она молчала, будто не слышала вопроса. Кудасов кивнул сам себе и заговорил дальше, не замечая, что повышает тон, постепенно заводясь:

— Да, я его посадил! За ним такое… Я его упаковал еще в сентябре… И пообещал ему, что сидеть он будет. Ты, как я понимаю, в сентябре еще слыхом не слыхивала ни про какой-то фильм, ни про какой-то сценарий…

— Сценарий не какой-то, — перебила его Даша. — Сценарий очень хороший. И написан он был еще около полугода назад…

— Неважно, — махнул рукой Никита, но она упрямо мотнула головой.

— Это для тебя неважно. А для меня важно…

— Даша, — Кудасов уже почти кричал, — пойми ты! Тебя сейчас просто используют! Используют бандиты, которые всю эту канитель с фильмом придумали специально, чтобы Муху из «хаты» вытащить! Они все очень четко психологически высчитали…

— Я читала об этом, — перебила его Даша. — Читала, что люди, долгое время занимающиеся работой, как у тебя, начинают всюду видеть заговоры, хитроумные интриги. Алекс… — она осеклась на имени, но тут же продолжила: — Наш режиссер — он что, по-твоему, тоже мафиози? Он всю жизнь только тем и занимался, что фильмы делал. Хорошие фильмы! Их вся страна смотрит. А на последние два деньги давал Всеволод Мухин, которого ты называешь бандитом! Так что ничего они специально с фильмом не придумывали, он кинематографистам давно помогает…