— Я больше не мокрушник. Отказался.

— В моих видениях, — продолжил Дориан, будто не слыша Кайлара, — я пришел туда, где до счастья — один лживый шаг. Я посмотрю в глаза любимой женщине, которая меня тоже любит. Посмотрю, зная наперед, что, если солгу, она будет раздавлена горем. В этом, Кайлар, мы братья. Бог ставит задачки полегче перед людьми помельче. Я здесь потому, что нужен тебе.

Злость Кайлара испарилась. Он вгляделся в туман. Место казалось точной метафорой его жизни: застрял где-то в сумраке. Ничего определенного, все зыбко и нет простого пути.

— Я пытаюсь измениться, — сказал Кайлар, — но не влияю на это. Думал, порву с прошлым, шагну вперед, и — готово дело. Я вхожу в комнату и оглядываюсь. Смотрю, где выходы, оцениваю высоту потолка, проверяю возможные угрозы, не скользит ли пол. Если в переулке на меня кто-то уставится, прикидываю, как его убить, — и чувствую себя отлично. Все под контролем.

— До тех пор, пока?.. — уточнил Дориан.

Кайлар замялся.

— Пока помню. Приходится заставлять себя думать, что инстинкты ошибочны. После чего ненавижу, кем стал.

— И кем же ты стал? — спросил Дориан.

— Душегубом.

— Кайлар, ты лжец и мокрушник, но не душегуб.

— И на том спасибо.

— Что представляет собой ночной ангел?

— Не знаю. Дарзо никогда не рассказывал.

— Враки! Почему ты себе не веришь? Почему не просишь Элену, чтобы верила тебе? Почему не доверяешь ей правду?

— Она никогда не поймет.

— Откуда тебе знать?

А что, если поймет? И как только узнает всю его подноготную, отвергнет? Что с ним тогда будет?

— Вы двое так молоды, что не в силах отличить зерна от плевел, — сказал Дориан. — Однако ты уже кое-что начинаешь смыслить. Элена привязана к мирку своей веры, и ты вне границ того, что ей известно о боге. Юность говорит в Элене честолюбием: «Больше мне о боге и знать не нужно». Она тебя любит и хочет, чтобы ты остался в этом мирке вместе с ней. А он для тебя слишком тесен. Ты не понимаешь бога, который весь милосердие и ни капли справедливости. Этот пушистый бог-симпатяга и двух минут не протянет в Крольчатнике. Не хочется напоминать, однако Элене всего восемнадцать. Не так уж велики ее познания о боге.

Кайлар, не думаю, что бог находит тебя мерзким. Для одного человека ужас — это абсолютная власть, для другого — сильная моральная оценка. Однако стоит ли ему следовать? Оснований никаких. Пару последних месяцев ты пытался принять моральные умозаключения Элены, отвергая посылки. И кто бы после этого говорил, что она нелогична? На чем стоишь, Тень в Сумерках?

Да, у тебя был выбор, однако есть и горькая правда: ты не можешь стать тем, кем вдруг захочется. Список, в котором тебя нет, очень длинный — даже если ты будешь жить вечно. Хочешь знать, что на первой строчке? Тихий, неприметный знахарь-торговец травами. Ты, Кайлар, такой же кроткий, как матерый волк, — именно это в тебе любит Элена, этого же и страшится. Нельзя до бесконечности ей говорить: мол, не волнуйся, эта маска — я и есть. Однако ж нет. Почему бы не поверить Элене настолько, чтобы просить ее любить того, кто ты на самом деле?

— Потому что я его ненавижу! — заорал Кайлар. — Потому что он любит убивать! И в отличие от него, она не понимает зла. Потому что его переполняет жизнь, когда я искупаюсь в крови. Потому что он виртуозно владеет мечом, и мне нравится, на что он способен. Потому что он ночной ангел! Ангел в ночи, а ночь — во мне! Потому что это он — Тень, Которая Идет. Верит, что есть люди, которых уже не спасти, а можно только остановить. Потому что когда он убивает злодея, я наслаждаюсь не только мастерством, но и чувствую, как доволен весь мир, что свершилась кара. Злодей — это грязь, и я стираю пятно. Устраняю дисбаланс.

— Этот человек, — сказал Дориан, тыкая Кайлара в грудь, — и этот, — он ткнул ему в лоб, — сейчас оба на пути к безумию. Верь тому, кто знает.

— Я могу измениться, — возразил Кайлар, однако в голосе сквозила безысходность.

— Волк может стать волкодавом, сынок, но никогда не будет болонкой.

— Мы в состоянии войны! — с алитэрским акцентом прогнусавила спикер Истариэль Вайант.

Ей нравилось делать официальные заявления.

Кабинет спикера находился высоко в «Алебастровом серафиме». Ариэль втиснулась дородным телом в маленькое кресло, запыхавшись от подъема по лестнице.

«Пища — один раз в день, пока не начну подниматься без одышки. Один».

Иногда Ариэль ненавидела плоть за то, что прикована к чему-то столь слабому и убогому. Плоть требовала чудовищной заботы, раболепного служения и желала тешить себя безотказно. Вечно отвлекаешься от чего-то поважнее — например, от того, зачем ее пригласила спикер.

Истариэль Вайант была средних лет, высокая и властная. Заостренные черты лица, нос патриция и брови, выщипанные в тонкую линию. Узловатые суставы делали ее скорее тощей и долговязой, нежели тонкой и гибкой. Зато прекрасными длинными белокурыми волосами не могла похвастать ни одна женщина, знакомая Ариэль. Истариэль их лелеяла. Многие сестры шептались, что она заново открыла потерянный Узор, делающий волосы густыми и блестящими. Правды, конечно, ни на грош. Такие же были у матери Истариэль, на которой отец сестер женился после того, как умерла мать Ариэль. Женился не в последнюю очередь из-за волос. Кроме того, Истариэль не отличалась особым талантом.

— Войны не из-за разногласий по вопросу, что значит быть майа, а по вопросу, что значит быть женщиной.

Увидев откровенно насмешливое лицо Ариэль, Истариэль сменила тактику.

— Как поживаешь, сестричка?

Конечно, ко всем полноценным майа обращались «сестра», но Истариэль оживила слово. Предположительно, «сестричка» возвращала Ариэль в безмятежные дни их совместной юности, лет на пятьдесят назад. Истариэль определенно что-то нужно.

— Отлично, — коротко отозвалась Ариэль.

Истариэль сделала еще одну попытку.

— И как продвигаются научные работы?

— Думаю, два последних года моей жизни потеряны напрасно.

— Все та же прежняя Ариэль.

Истариэль постаралась сказать это беспечно, однако получилось у нее неестественно.

Когда они были моложе, Ариэль куда больше беспокоило, что о ней думает аристократичная младшая сестра. Она всегда находила слабое место Истариэль. Горькая ирония! Почти гениальная способность Истариэль мгновенно понимать, кто чего стоит, не распространялась на Ариэль. Когда Истариэль смотрела на сестру, то видела широкое крестьянское лицо и толстые крестьянские руки, нехватку светской манерности и равнодушие к важным вещам — власти, привилегиям и должности. Короче, видела крестьянку. Истариэль полагала, что знает Ариэль как свои пять пальцев, и прекратила думать о ней вовсе. Сейчас она даже позволила себе скользнуть по собеседнице взглядом.

— Да, я растолстела, — сказала Ариэль.

Истариэль вспыхнула.

«Как она должна ненавидеть меня за то, что я до сих пор могу заставить ее почувствовать себя ребенком».

— Э-э-э, — замялась Истариэль. — Я полагаю, есть немного…

— А как твои дела, спикер? — спросила Ариэль.

Ну почему она сумела овладеть восьмьюдесятью четырьмя вариациями Узора Симбелин с идеальной структурой, тактом и интонацией, а вот завязывать разговор не может? Хотя, конечно, светский этикет давно пора сократить до нескольких сотен типичных вопросов. Своевременность вопросов и длину ответов также должно изучать, но ведь многие Узоры требуют точности во времени, а чувство ритма у Ариэль превосходное. Еще следует учитывать физические данные: одно дело — говорить в кабинете спикера, другое — в таверне. Ариэль невольно улыбнулась. Тема сокращения пустой болтовни будет огромным плюсом ее книге.

Тем не менее проект в целом имел мало общего с магией. Если вообще имел. Ариэль решила, что научная работа, хоть и ценная, слабо использует ее собственные таланты.

— Ты не слушаешь меня! — обиделась Истариэль.

Ариэль вдруг осознала, что сестра уже некоторое время что-то говорит.