Поймёте – не поймёте, но Лидка в таком доме прожила дней шесть, и когда я её нашёл, не было на ней ни язв, ни печатей! Зато слёз оказалось на троих. И это несмотря на то, что последние сутки она провела без воды (лужа на крыше впиталась в битум – верный признак ненормальности).

Ненормальность… Очень мягко, обтекаемо даже. Что там творилось, лучше не вспоминать… В общем, шагнуть я с ней смог. И выйти к Приюту, где в то время обретались только Анюта с Вентилем. Вентилятор тогда страдал – труба едва не вырвала ему кость из руки, потом всё, конечно, заросло, но первые две недели его правая напоминала ежа: из-за игл, которыми Ким снимала боль. Получалось плохо. Мануалку Анька в принципе знала, но вот в реальности частенько промахивалась. Вентиль шипел, стонал, но в ответ на все вопросы только матерился и приказывал продолжать процедуры.

Лидке они не удивились. Тогда мы уже умели не удивляться.

Удивительно другое – я стал героем.

В глазах одного человека, понятное дело, но всё равно – хуже не придумаешь.

Здесь стоит пояснить: героем может считать тебя только один человек – ты сам, остальным лучше не видеть в тебе спасителя и супермена. Так спокойнее, так от тебя никто ничего не ждёт. Жизнь идёт тихо-мирно, относительно, конечно. А вот когда начинают от тебя чего-то ждать – вот тут, извините, амба. Начинается суета и неразбериха, а при нашей-то жизни это синонимы слова «каюк».

…Каюк… очень даже может быть, но наступает он не сразу, нужно для начала сделать хоть пару ошибок.

Ошибаться я начал… И, наверное так и не могу остановиться до сих пор…

Первая ошибка – я подпустил Лидку. Ошибкой было позволить ей приблизиться, ещё большей ошибкой было прогнать её…

Иногда нужно просто отпустить ситуацию, только нужно быть готовым к тому, что последствия придётся грести лопатой.

Какая в наше время любовь?

Наверное, мы жили в разных мирах и разных временах… Вот она меня любила, а я её… У меня в душе сплошная сухая заморозка.

Ходить я не перестал. Она провожала, ждала. А мне казалось, что я её разочаровывал, возвращаясь живым…

Глупо? Ещё бы…

Любовь в её глазах…

Вы когда-нибудь видели, как дерево нападает на человека? В наше время такого уже не увидишь… Вот раньше ещё встречались ребята, считавшие дерево источником дров. А всё просто до смеха – не трогай, и оно мимо пройдёт. Но это мало кто понимал, всё больше топорами махали. Я вот как сейчас помню картинку – на ветках старой яблони растянут окровавленный мужик, у корней дерева лежит заглохшая уже бензопила, а по телу человека с наждачным скрипом совершенно самостоятельно ползают листья, за каждым остаётся алая полоска счёсанной кожи…

Какая тут любовь? Вот загадка.

Слышу её шёпот:

– Не уходи… Останься, Злой…

Я оборачиваюсь. Серый предрассветный полумрак очерчивает её фигуру, гладкую, подтянутую, за год не растерявшую гибкости и лоска. Лицо видится размытым, но я точно знаю, что сейчас она дёргает слегка уголком чётко очерченных полноватых губ и морщит нос, и в глазах слёзы… Опять эти глаза… серые, понимающие…

У Насти были карие…

Гадко на душе.

Душа… Души наши искорёжены, шрамированы настолько, что сейчас и не разглядеть, что было дальше – сплошной загрубевший панцирь. Так проще, так легче выживать, прёшь себе напролом и не задумываешься о последствиях. Вот мой панцирь лопнул, поплыл. Слишком много тепла в жизни стало. От тепла даже сухая заморозка тает.

Так нельзя…

Нельзя оттаивать, нельзя останавливаться. Тот, кто ходит, останавливаться не имеет права.

…И я пошёл дальше.

«Не уходи, Злой», – сказала она. А я промолчал, потом встал и ушел…

Никого не спасать, никого не любить, никогда не останавливаться.

Только почему кажется, что постоянно убегаю от кого-то?

.. Убегаю от себя…

Толчок… Последняя волна. Пора…

Так, надеть шлем, застегнуть полумаску. Если шагнуть с незащищённым лицом, выгорят и кожа и сетчатка. Ремни тоже вроде в порядке. Костюм прилегает к телу без единой складки (говорят, раньше костюмы в обтяжку носили только подводные пловцы, а теперь, вот, и на воздухе ходим) – если одежда плотно прилегает к телу, практически исключён риск пробуждения.

Снова судорога, и почти сразу же ощущение, что земля уходитиз-под ног, – обычное явление в такой ситуации. Иллюзия.

По лопнувшему битуму разбегаются трещины, и в глубине их почти сразу же зажигается рыжий огонь.

Огонь. Значит, у меня всего пять секунд.

Шаг, толчок и через мгновение – рёв. Дикий, низкий.

Это ни на что не похоже, ни на один голос из прошлого.

Воздух бьёт по ушам, тело напрягается, холод. Теперь главное – перевернуться на спину, тогда можно увидеть, как разом вспыхивают золотым светом все окна.

Это занимает секунду. В эту секунду становится ясно – либо пробуждение и новая жизнь для дома, либо кончина, и тогда буду житья…

На мгновение мне показалось, что сейчас воздух дрогнет и мозаичный фасад обернётся тёмной шкурой.

Нет…

По стене наискось прошла трещина – широкая, рваная пасть чудовища. Она открывалась всё шире и шире пока не развалила серый прямоугольник здания. Из наполненного ало-жёлтым светом провала хлынул жар. Золотой свет скрутился вначале в тугой жгут и распустился невиданным цветком.

Жар окутал меня душным плотным одеялом, завертел, почти смял. Спасло только то, что успел сгруппироваться. Распустил перепонки, закачался на горячей волне, чувствуя, как прожигает костюм насквозь.

Блин. Похоже, не рассчитал. Никогда не видел такого мощного выброса энергии. Теперь главное – свалить вовремя, ещё минут пять, и перепонки начнут перегорать.

Изогнулся, ушёл вправо, проваливаясь правее и ниже.

Стало немного легче.

Легко и нежарко. Сзади с глухим стоном обваливается оживший на несколько мгновений дом. Чтобы было страшно умирать, достаточно пожить лишь мгновение…

Посмотреть на шкалу сбора.

Под завязк —, хватит, чтобы добраться до следующей высотки, а там и до пограничной черты недалеко.

Я не бегу… не бегу… не бегу.

Я лечу… Я иду по воздушной дороге…

Все, как всегда, началось с пустяка – кто-то не вовремя нацепил белуюленточку, кто-то с похмелья взмахнул сизой дубинкой, кто-то очень испугался и позвонил наверх, кто-то испугался еще больше и нажал красную кнопку… Нет, еще раньше – кто-то по-родственному, за небольшой откат, заключил контракт с частным охранным предприятием по охране государства, предприятие было, правда, нездешнее, оффшорное, штаб-квартира недалеко от черной дыры в Лебеде-Х, но кто ж тогда знал, к чему это может привести…

Размеренный вальс светофоров – зеленый свет, и желтый свет, и красный – сменился нервным бандитским перемигиванием. На одной стороне проспекта поток транспорта почти застопорился. Зато по другой, удивляя ко многому привыкших автомобилистов, кто-то пустил «зеленую волну».

Подчиняясь зеленым стрелкам, одни водители бросались в объезд. Поворот, еще поворот – и вот уже, матерясь сквозь зубы, они катили в обратном направлении. Другие разворачивались прямо на проспекте, нарушая разметку.

Появление в зеркалах заднего вида желто-оранжевых фургонов с антеннами на крышах никого особенно не удивило.

Заметив за цепочкой фургонов приземистую тушу цвета хаки – что-то бронированное, но очень уж зверского вида, – Карелин не выдержал и загнал свой редакционный «пежо» на пустой тротуар. Выскочил, выдернув с заднего сидения сумку с видеокамерой. Не сразу закрыл трясущейся рукой дверной замок. Над домами с грохотом пронесся вертолет, а может, и не вертолет – вместо винтов воздух били стрекозиные прозрачные крылья.

Пешеходов как вымело. Карелин отбежал, спрятался за толстое дерево.

Проехали желто-оранжевые фургоны. Черные окна кабин вблизи оказались слегка выпуклыми и отливали всеми цветами радуги, напоминая фасеточные глаза насекомых. Тренированные глаза Карелина отметили странное отсутствие людей в форме – подобные операции редко обходились без оцепления.