Изможденная, вся в синяках от соприкосновения с обшивкой Моргана лежала в темноте, пытаясь понять, о чем спорят над ее головой по-гэльски. Как и немецкий язык, на котором говорили саксы, его можно было разобрать, если внимательно вслушаться в сходство построения фраз и пусть и странно произнесенные, но знакомые слова.

— Я довольно уже понимаю по-гэльски, — шепнул Медройт, — чтобы понять, о чем они. Даллан приказывает, чтоб ему принесли крыс и этот Лайлокенов бочонок с вином. Он собирается попробовать, тетя!

— Моли Бога, чтобы он поверил Килин и своей друидессе, ибо Риона Дамгнейт далеко не дура, и он это знает. И он поворачивает к берегу. — Корабль начал раскачиваться по-новому, однако назад, на юг, явно не развернулся. — Он плывет прямо в Дунадд, чтобы самому убедиться в смертях. Господь да смилуется над нами, Медройт, ибо сомневаюсь я, чтобы это сделал Даллан мак Далриада.

— Прости меня, — выдавил из себя Медройт — так извиняется за учиненный в доме разгром потрясенный ребенок.

— Тебе не за что извиняться, Медройт: ты поступаешь правильно и достойно уважения.

— Нет, — горячо возразил он ей. — Я извиняюсь не за то, что поплыл вдогонку Даллану. Я прошу прощения за то, что позволил и тебе плыть со мной. Я ощущаю себя вдвойне болваном и буду жалеть об этом столько, сколько ирландцы позволят нам оставаться в живых.

Она пыталась найти какие-нибудь слова утешения, но ее усталый мозг отказывался работать.

Поэтому она просто лежала молча, уложив голову на моток каната, и ждала, пока умрут крысы — а вскоре за ними и пленники. День тянулся невыносимо долго. Должно быть, в жизни Морганы не выдавалось еще дня, столь мучительного в физическом отношении. Конечно, боль была не такой острой, как при родах, но зато тупой и бесконечной, ибо корабль продолжал раскачиваться на волнах, то и дело швыряя пленников друг на друга и на содержимое трюма. Горло ее горело от тошноты, накатывавшей на нее время от времени с усилением качки. В эти минуты Медройт пытался помочь ей, поддерживая плечом, ибо руки у обоих оставались туго связанными за спиной.

Непривычная к морским путешествиям Бренна МакИген страдала молча. Под парусом ей ходить не доводилось, а в недолгие поездки из Дублина в Лондон и Эдинбург она старалась летать самолетом. Впрочем, и Моргане, множество раз плававшей с Айнис-Меноу на большую землю и обратно, ни разу не приходилось путешествовать в темном, замкнутом пространстве, не видя ни неба, ни волн. Медройта тоже стошнило несколько раз, и он бормотал извинения, стараясь не испачкать тетку. Еды им не давали, что было, возможно, и к лучшему, но не давали и пить — что добавляло им страданий. Конечно, состояние их не внушало пока опасений — ничего такого, с чем Моргана не справилась бы, — и все же ей отчаянно хотелось прополоскать рот от накопившейся в нем кислоты.

Целая жизнь, казалось, прошла, и день сменился ночью, лишив их тех немногих лучей света, что проникали в щели палубы. Полная темнота действовала удушающе. Корабль снова содрогнулся, меняя курс.

— Должно быть, мы входим в гавань Дунадд. По времени уже пора.

— Интересно, — отозвалась Моргана с горечью, сдерживать которую больше не могла, — сдохли ли уже крысы?

— По крайней мере нас не заставили отведать вина из бочонка. Я почти ожидал, что он прикажет это.

Моргана поежилась.

— Может еще и приказать.

До них донесся далекий всплеск, корабль дернулся и остановился, покачиваясь на якоре. Над головой послышались голоса, кричавшие что-то по-гэльски, и другие — слабее.

— Похоже, они привели сюда и шлюп, — немного удивленно заметил Медройт.

Моргана нашла в себе силы усмехнуться.

— Что, отказаться от даровых корабля и нескольких новых рабов? Твой тесть далеко не дурак, дорогой племянник. Ему, — мрачно добавила она, — очень пригодится даже столько — возместить хотя бы часть тех, кого убил Лайлокен. Зима на носу, а этот удар грозит уничтожить всю его колонию.

Крышку трюма откинули, и в глаза им ударил показавшийся им ослепительно ярким свет факела. Пока Моргана щурилась на свет, в трюм спустился моряк, поднял ее и, как мешок, передал другому, поднявшему ее на палубу. Следом за ней подняли наверх и Медройта; третий матрос развязал ей руки. Она принялась растирать затекшие, израненные запястья, пытаясь устоять при этом на ногах — она обессилела от жажды, морской болезни и страха куда сильнее, чем полагала.

Медройт стоял, злобно глядя на их пленителей; она благодарно прислонилась к нему. Глаза понемногу привыкали к свету, и она различила на палубе коренастую фигуру Даллана мак Далриады, а за его спиной — Килин и Риону Дамгнейт. Увидев, в каком виде находятся пленники, Килин прикусила губу.

Даллан мак Далриада рявкнул что-то, и их без особых церемоний сунули в маленькую лодку, спущенную за борт и подпрыгивавшую на волнах, что сильно затруднило посадку в нее — с учетом до сих пор отказывавшихся повиноваться членов. Их с Медройтом усадили на носовую банку; сам Даллан с дочерью и друидессой сидел на средней, а на корме уселся моряк с веслом. Рассекая черную воду, лодка двинулась к объятому тишиной городу. Неверный лунный свет отражался от выбеленных стен домишек и обрисовывал угрожающий темный силуэт сторожевой башни над крепостью.

Ветер дул с берега, неся с собой такое зловоние, что Моргане снова пришлось бороться с тошнотой. Она изо всех сил вцепилась в грубо отесанный планшир, пытаясь не думать об этой чудовищной вони. Ни одна собака не встретила их лаем, когда лодка прошуршала днищем по песку, и Медройт выпрыгнул на берег помочь ей выбраться из лодки. Они молча ждали на песке, пока лодка возвращалась к кораблю за еще несколькими членами команды с запасом факелов. Моргана наклонилась и оторвала от подола юбки несколько полос ткани. Одну из них она намочила и повязала поверх носа и рта, чтобы унять хоть немного это жуткое зловоние. Медройт с готовностью последовал ее примеру, и даже Риона с Килин приняли предложенные им повязки. Несчастная Килин едва сдерживала тошноту.

Бессильная злость жгла грудь Моргане — злость на Даллана за то, что тот заставляет дочь пережить весь этот ужас в городе, где буквально все, кого она знала и любила, валяются, разлагаясь, на улице. Даже отсюда, с пляжа, она могла разглядеть лежавшие в причудливых позах тела, часть из которых обезобразили уже стервятники.

Стоило прибыть матросам с факелами, как Даллан мак Далриада дал команду двигаться. Они миновали улицу за улицей, обнаружив по крайней мере несколько свежеотрытых могил — уцелевшие обитатели окрестных ферм принялись за скорбную работу, хороня мертвых. Килин разрыдалась почти сразу же, но мужественно не отставала от отца, шагавшего через город по извилистой, поднимавшейся к крепости улице. Лицо Медройта было почти полностью скрыто матерчатой маской, но виски побледнели, и по ним крупными каплями стекал пот. Моргана избегала вглядываться в темные пятна дверных проемов и узенькие переулки.

У ворот крепости они наткнулись на раздувшиеся тела собак, окоченевшие лошадиные туши и жалкие комочки меха, бывшие некогда ухоженными домашними кошками. У одной из них Килин упала на колени, всхлипывая и протестующе вскрикнув, когда Риона сделала попытку поднять ее на ноги. Сердце Морганы разрывалось от жалости к бедной девочке, но утешать ее она не осмеливалась. Глаза Медройта тоже блестели от слез, а желваки на скулах играли в такт беспрестанно стискиваемым кулакам.

Лайлокен и Беннинг, должно быть, отравили все до единого колодцы в городе, если погибли не только люди, но и животные,безмолвно прошептала Бренна МакИген, глядя на превратившийся в склеп крепостной двор.

Моргана, губы которой под маской тоже дрожали, онемела от горя. Она даже не спросила у Бренны, что же за ненависть такая царит в ее мире, если он порождает таких людей. Ее собственный век породил людей вроде Куты, но сакс хоть пользовался мечом, а не слепой отравой. Впрочем, даже так горя он причинил более чем достаточно.