Она заломила тонкую медно-рыжую бровь.

— Я езжу верхом не хуже тебя, муж мой, — спокойно отвечала она. — И я законная королева, а значит, и военачальница своей армии, пусть и не искушена во владении мечом.

Взгляд Арториуса из-под сдвинутых бровей вспыхнул стальным блеском.

— Отнюдь не твое мастерство верховой езды или владения мечом тревожит меня. Выносливость твоя — вот в чем ты, жена, уступаешь остальным, а после всех наших задержек из-за болезни Анцелотиса я не замедлю марша ни из-за кого. Если ты начнешь отставать, я оставлю тебе вооруженную охрану, но поскачу дальше без тебя. Анцелотис, мы не можем более ждать.

Только один конь остался без всадника — наверняка он и принадлежал Анцелотису. Как и у Арториуса, это был жеребец — серый в яблоках, до ужаса массивный; должно быть, он являлся прямым предшественником тяжеловозов-першеронов. [9]Чтобы осмотреть седло, Стирлингу пришлось запрокинуть голову. Черт, римская тяжелая кавалерия — это вам не шутки… Стирлинг поправил пояс с ножнами и попытался запрыгнуть в седло так, как это только что делал Арториус. Даже опираясь на стремя, он не смог справиться с весом всей своей амуниции, повисел мгновение, цепляясь за луку седла, потерял равновесие и грохнулся на землю — прямо под копыта своего битюга. Чертова римская кираса… железяка проклятая… казалось, эта толстая металлическая пластина, умело выкованная по форме туловища, только добавила ему синяков.

Он чертыхнулся и свирепо покосился на Моргану в тщетной надежде свалить свой позор на действие ее зелья. В голове гудели сокрушенные комментарии Анцелотиса. А я-то тут при чем,беззвучно возмутился Стирлинг. Для того, чтобы прижимать неприятеля к земле огнем из MP-5, не нужно ездить верхом.Пока Анцелотис ломал голову над тем, что означает эта тарабарщина, Стирлинг поднялся на ноги и принялся одергивать плащ, подтягивать доспехи и вообще восстанавливать свое пошатнувшееся достоинство. Моргана, нимало не расстроенная его обиженными взглядами, подъехала к нему и нагнулась, чтобы пощупать его пульс.

— Действие эликсира может сказываться еще несколько часов, — пробормотала она.

Арториус обеспокоенно повернулся в ее сторону.

— Ему необходимо спешить вместе с нами, сестра. Ты не хуже моего понимаешь опасность, исходящую от саксов. Делай что можешь, чтобы одолеть его болезнь, но только в пути.

— Конечно.

С пылающим лицом Стирлинг попытался еще раз. На этот раз он как смог заблокировал собственные рефлексы, предоставив действовать Анцелотису, — и к собственному изумлению оказался в седле. Впрочем, и в нем он ощущал себя на редкость неуютно. Он изо всех сил стиснул бока лошади ногами; хорошо еще, эти странные защитные выступы на седле помогали еще и держаться. Да и стремена пригодились, чтобы хоть как-то сохранять равновесие. Дукс беллорум тронул лоснящиеся бока своего жеребца сапогами, и лава этой римской… нет, скорее романизированной кавалерии тронулась с места резвой рысью. Алый дракон-вымпел реял над всадниками языком пламени, а золотой дракон-штандарт сиял в лучах утреннего солнца.

Стирлинг дернулся в седле — рывок коня вслед остальным застал его врасплох, и он едва удержался в седле, вцепившись рукой в гриву. Он выпрямился и постарался не обращать внимания на встревоженные взгляды окружающих, в особенности катафрактов.

Стирлинг стиснул зубы и занялся нелегким делом: обучением верховой езде.

Полковник Хэмиш Огилви вышел из вертолета и зашагал ко входу в лабораторию. По пятам за ним следовал адъютант, а отделение десантников рассыпалось веером, прикрывая его со всех сторон. На несколько шагов от них отстал тип из Уайтхолла, какой-то секретарь министерства внутренних дел, напыщенный и ограниченный бюрократ по имени Торнтон Хэйргрув. На протяжении всего полета из Лондона он донимал Огилви перечислением имевших, по его мнению, просчетов и упущений САС в целом и капитана Стирлинга в частности. В конце концов, взвесив все «за» и «против», Огилви отказался от мысли вышвырнуть его в грузовой люк вертолета.

— Это вашипарни прохлопали террористку и дали ей допуск к секретным разработкам! — рявкнул он. — И если вам недостает совести, чтобы признать собственные ошибки, будьте так добры, не черните репутацию человека, который пытается исправить их!

Несколько секунд Хэйргрув брызгал слюной, потом оскорбленно стиснул губы и — к великому облегчению Огилви — замолчал до конца полета. Верхушки холмов Хайленда только-только окрасились первыми лучами рассвета, когда Огилви перешагнул порог лаборатории. Дверь ему распахнул растрепанный, с покрасневшими от бессонной ночи глазами молодой человек, назвавшийся Марком Бланделлом.

— В полицию мы еще не звонили, — сказал Бланделл. — Капитан Стирлинг просил нас не делать этого до вашего приезда.

— Верно просил, — кивнул Огилви. — Давайте-ка посмотрим, что там у вас.

Он обошел лабораторию, только что на зуб не пробуя все, что ему встретилось. Адъютант фиксировал все на фото. Хэйргрув плелся следом, бормоча всякую чушь о некомпетентности С.А.С. У неподвижного, опутанного проводами тела Бренны МакИген Огилви задержался дольше — оно явно заинтересовало его больше, чем залитый кровью кабинет Беккета, в котором все еще лежало его тело. Впрочем, и место преступления он осмотрел с предельной тщательностью, пытаясь выстроить в уме посекундную картину отчаянной схватки.

Первый, еще неясный огонек сомнения замерцал у него в голове, когда он осматривал лицо Бренны МакИген — избитое, с огромным кровоподтеком на виске. Огилви как-то плохо мог представить себе, чтобы она смогла одолеть мужчину выше и тяжелее ее — тем более после такого удара. И не просто одолеть — убить. Огилви мог бы спорить на солидную сумму, что подобный удар в висок со стопроцентной вероятностью оглушил бы ее как минимум на несколько минут. Эти сомнения только укрепились, когда при осмотре Седрика Беннинга обнаружились ссадины на костяшках пальцев. Кому-то Беннинг врезал — со всей силы и совсем недавно. Бренне МакИген? В таком случае как она смогла отделаться от него на время, достаточное, чтобы настроить аппаратуру, подключиться к ней и прыгнуть назад по времени?

Удар под дых последовал минут через двадцать, когда один из десантников, прочесывавших периферию участка, наткнулся в протекавшем по территории ручье на большой кусок насквозь промокшей ткани.

— Женский плащ, сэр, — доложил он Огилви. — Следы крови отсутствуют, зато в кармане пистолет.

Огилви выудил пистолет из кармана плаща с помощью шариковой авторучки — чтобы не касаться металла руками. Так оно и было: небольшой, зловещего вида девятимиллиметровый «Макаров».

— Кто может мне объяснить, какого черта эта МакИген поперлась в лабораторию убивать мужчину здоровенным тесаком, если у нее в кармане имелось вот это?

— Нож, — заявил так и бормотавший чего-то себе под нос Хэйргрув, — куда выгоднее с точки зрения устрашения. Право, я удивлен, что вы не знали этого.

— Неужели? — оглянулся на него Огилви. — В чем, в чем, а по части устрашения ИРА весьма преуспела. Кстати, обыкновенно они делают это с помощью заминированных автомобилей и прочих подобных штучек — пытаются взорвать королеву-мать или целый квартал правительственных учреждений, не говоря уже об излюбленных злачных местах оранжистов. Заминированные автомобили и пластит — вот их визитные карточки. Единственное, чего мне до сих пор не приходилось видеть, — это попыток нашинковать человека мясницким ножом. Тем более тогда, когда под рукой надежное огнестрельное оружие.

Хэйргрув покраснел до корней волос и снова понес какой-то вздор, но Огилви его не слушал. Он внимательно осмотрел промокший плащ и сунул «Макаров» обратно в карман.

— И еще, Бога ради, объясните мне, зачем ей понадобилось тащиться обратно под дождь, чтобы прятать это на дне ручья? Никаких следов крови на плаще нет, тогда как их не могло не остаться, если это она заколола Беккета. И уж тем более я не могу себе представить, чтобы она снимала плащ и прятала его вместе с пистолетом до того,как убить его ножом. И тем не менее на плаще крови нет, а на юбке и блузке — предостаточно, а ведь они были подплащом. Чушь какая-то…