— И не вздумай резко шевелиться! — полетел ему в спину совет.

Макаров и не думал делать резких движений. Во-первых, это было глупо, во-вторых, даже если бы к тому были основания, он был скован узким проходом и крутой лестницей. Хотя ступени были невысоки, ступать приходилось наугад.

Впереди себя он услышал сначала громкий плевок, потом цокот по металлическому полу чего-то маленького, твердого.

— Эти варвары выбили мне зуб, Макар! — послышалось в коридоре. — Фарфоровая коронка, триста евро!.. Хорошо, не передний…

И послышался еще один плевок.

— Еще раз на стену плюнете, Левша, я попрошу выбить вам еще один зуб! — вскипел Гламур.

Вскоре стало ясно, что бункер глубже, чем рассчитывал Макаров. Освещение было тусклым, достаточным только для того, чтобы не сбиться с пути. А заблудиться было нетрудно — коридоры расходились в разные стороны, и через десять минут он стал искренне удивляться, как в такой полутьме идущие впереди люди Гламура находят дорогу.

Вскоре все столпились в огромном холле. Собственно, на холл это было похоже отдаленно, скорее какое-то странное большое помещение, стены которого были сделаны из толстого непрозрачного стекла, и Макаров назвал это холлом, поскольку из этого помещения в разные стороны вело несколько дверей. И тут же его схватили за обе руки и повели к той, что справа. Повернув голову, он заметил, что Левшу уводят в левую дверь.

Охранник остановился, вынул из кармана похожий на банковскую кредитную карту ключ и провел по углублению в дверном замке. Послышался щелчок. Снова толчок в спину. Не зная, что делать дальше, Макаров сделал шаг вперед и замер. Комната была погружена в ночь. Но не успел он вытянуть руку, чтобы начать движение, как вспыхнул свет. Привычно зажмурившись, Макаров обнаружил привинченный, похожий на те, что в барах у стойки, высокий стул. Вскоре увидел и стол. Правда, находился он в противоположном от стула углу.

«Странная комната», — подумал Макаров.

— Садитесь, — прозвучал с потолка голос Гламура. — Сейчас вам подадут кофе и бутерброды. Ах да, я почти забыл… Сигареты!

Макаров поднял голову. Под потолком, рядом с мощным светильником, он разглядел небольшой динамик. И тут же почувствовал внутри щемящую пустоту. Пытаясь разобраться, отчего возникло это ощущение, он пришел к выводу, что после увольнения из флота никак не может привыкнуть жить вне палубы и по другим законам. И что ожидать чего угодно можно не от тварей, спутать которых с кем-то просто невозможно, а от людей, с которыми провел много ночей у костра. Пустота возникла, потому что Макаров знал, что ему предстоит разговор с Гламуром. Гламур — враг. Но не было времени осознать это до конца.

Он ожидал, что откроется дверь и некий странный служка занесет все обещанное. Но вышло иначе, так что появление пачки сигарет не вызвало у Макарова никаких чувств, кроме удивления. Раздался жужжащий звук, и из стены выехало некое подобие сервировочного столика. На нем стояли дымящаяся крепким ароматом чашка кофе, тарелка с сэндвичами и пачка «Мальборо».

— Я угадал с сигаретами?

— Да, — машинально ответил Макаров, — я курю только эти.

Порядок жил внутри него. Он не изменял даже сорту сигарет. Едва «Мальборо» перестали быть дефицитом и появились всюду, он раз попробовал и лучшего не искал.

Перед тем как распечатать пачку, он посмотрел на руки. Грязные пальцы, изуродованные ногти. «Если здесь так мило, то нельзя ли заодно и умыться?» — подумал он, пытаясь зацепить ногтем ленточку вскрытия. На столике лежала и зажигалка. Щелкнув ею, Макаров с удовольствием закурил и опустил голову.

— Давайте определимся сразу, — сказал невидимый Гламур. — Не стоит цеплять памятью воспоминания о нашем совместном проживании. Настройтесь, Макаров, на правду: я изначально был с вами, преследуя определенную цель. Я достигну ее, чего бы это ни стоило. А ваш интерес заключается в том, чтобы мне помочь.

— Не заметил своего интереса, — бросил Макаров.

— Как? Разве вам безразлична судьба оставшихся у авианосца людей? Ладно, черт с ними. Но — Питер?

Макаров положил сигарету на край блюдца и сделал глоток кофе.

— Вы любитель правды? — Он покрутил головой. Можно было предположить, что Гламур скрывается за стеклянной матовой стеной напротив, но это слишком просто. Макаров провел взглядом по потолочному плинтусу, и там заметил черную точку. Крошечное отверстие, диаметром с копеечную монету, располагалось как раз напротив него. А табурет прикручен, его в другую сторону не передвинешь. И столик выехал как раз в нужном направлении. То есть никаких видимых причин для сидящего на табурете менять диспозицию. Не отвернуться, не уйти. Подняв руку, Макаров ткнул пальцем в «глазок».

— Гламур, поставь себя на мое место. И предположи, что я умею думать. Конечно, ты согласился бы на такие условия: правда в обмен на жизнь Питера и остальных. Но сразу возникает вопрос — что ты называешь правдой? Ведь она может иметь такие очертания, что именно она и станет причиной гибели моего сына.

— Никаких проблем. Я буду краток, как немой. У вашего друга Левши находится предмет, который является моей собственностью. Это тубус, сделанный из еще нигде не применяемого на практике материала. Мне известно, что тубус до сих пор не открыт. Вот он-то мне и нужен.

— Откуда тебе известно, что тубус не открыт?

После недолгого молчания раздался огорченный голос Гламура:

— Макаров, я обращаюсь к вам на «вы». Почему бы вам не поступать так же?

— Я так не поступаю, потому что следую законам логики. Ты, Гламур, меня уважаешь и боишься, а я тебя не боюсь. Об уважении речь вообще не идет. Вот поэтому я называю вещи своими именами. Что в тубусе?

— Вещество, которое меняет мир.

— Я так и думал.

Макаров усмехнулся и затянулся сигаретой.

— Именно такого ответа я и ожидал. Будем менять мир… Хотя где-то глубоко внутри себя надеялся, что в тубусе лежит свернутая в трубочку стодолларовая купюра.

— Деньги меня не интересуют, мне нужно вещество.

— Так почему ты считаешь, что тубус до сих пор не открыт?

— Как-то странно. — Гламур прокашлялся. — Вы мой пленник, а на вопросы отвечаю я. Хорошо, будь пока по-вашему. Если тубус открыть, наступят события, противоречащие известным законам физики. То есть, оказавшись в руках неподготовленных к этому людей, вещество начнет жить своей жизнью, и не знакомые с его привычками новые хозяева не смогут им управлять.

— Да и черт с ним, — усмехнулся Макаров. — Пусть живет своей жизнью. Вещество радиоактивное?

Гламур вздохнул. Этот короткий вздох и длинный выдох прошуршал по потолку комнаты и затих.

— Макаров, на этом острове самый умный человек — вы. В этом нет никаких сомнений.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Но даже вы не знаете ничего, что страшнее радиации. Ядерный гриб — это меньшая из проблем, которые может доставить это вещество.

— А что же страшнее? Чума двадцать первого века? Там вирус?

На вид ему было лет тридцать. Есть люди, чей истинный возраст скрывается за моложавым видом и уверенностью движений. Чем люди старше, тем очевиднее в их жестах экономия. Не дай бог позвонок хрустнет или связка потянется. А еще люди старшего поколения реже крутят головой по той причине, что, во-первых, их ничем уже не удивить, а во-вторых, они точно знают, куда нужно смотреть.

Если улица Большая Оленья в Москве чем-то и знаменита, то только парой ночных клубов, чье финансовое положение на грани банкротства, да антикварным магазином, куда изредка забредают заблудшие туристы. Времени у них, как правило, в обрез, и в последние минуты своего присутствия в столице новой России туристы начинают проявлять недюжинную покупательную способность. Перстни времен Александра Завоевателя, иконы шестнадцатого века… Словом, все, что изготовлено месяц назад и сдано в магазин для реализации областными умельцами, расхватывается в считаные часы. Туристов, по-видимому, сбивает с толку затертая под старину теми же умельцами вывеска магазина «Старые вещи». Входя в его чрево под колокольчик, туристы враз теряют разум. Он отключает им мозг. И они, обезумев, сметают с прилавков хлам. Пятьсот долларов за Рублева — не деньги, и никто потом рекламации из Варшавы или Гамбурга слать не будет: труднее будет ответить, как были перевезены столь дорогие вещи через государственную границу. А в таможне, чай, не дураки сидят. Один просвет аппаратом — и им ясно, что это всего лишь сувенир.