Он резко вышел из ее будуара, сердито сбежал вниз по винтовой лестнице, вскочил в свою «Лагонду» и уехал на неделю в Париж, ничего не сказав Максине о том, где он будет там находиться. После его отъезда она обнаружила, что две фотографии Пьера Бурселя вырваны из ее дневника школьных времен и, разорванные на мелкие кусочки, брошены на ее туалетном столике.

Когда через несколько дней, вечером, уже после ужина, он возвратился с мрачным, но самодовольным видом, они жестоко подрались. Ссора грубо и счастливо завершилась в постели. Больше к этому случаю они никогда не возвращались.

Чарльз высказал все, что считал нужным; но он знал, когда к сказанному не стоит возвращаться.

На протяжении трех лет после открытия шато Максина трудилась практически безостановочно. К 1959 году она увидела, что дело ее продвигается вперед зигзагообразно и на каждые три шага продвижения приходится шаг отступления. Работники Шато де Шазалль на глазах совершенствовались в своем деле, руководившей же ими Максине становилось все сложнее справляться с обязанностями, по масштабу своему намного превосходившими то, к чему она привыкла в мастерской на улице Жакоб.

За первый после открытия год у них побывало девяносто две тысячи посетителей, их чистая выручка составила 30, 8 миллиона франков. Иными словами, они понесли убытки. О rage, о desespoir, подумала Максина, вспоминая их школьный крик отчаяния, которым так часто пользовалась Пэйган. Снова пришлось целые дни просиживать с бухгалтерами, ходить по банкам и, что было хуже всего, делать новые долги. Снова настал период бессонных ночей.

На следующий год у них побывала сто двадцать одна тысяча посетителей, они получили 48, 4 миллиона франков. Успех!

Но удастся ли его удержать?

На третий год в шато побывало больше ста семидесяти четырех тысяч человек, на четвертый год им удалось превзойти магическую цифру в двести пятьдесят тысяч посетителей.

Да, это был уже стабильный успех. Но по силам ли будет Максине справляться? Озабоченный Ги сказал как-то Чарльзу, когда оказался с ним один на один, что Максина сейчас напоминает ему бегущего с горы человека, которого ноги сами несут вниз, и он уже не может остановиться. Чарльз согласился и вновь повторил ту инструкцию, которую с самого начала дал секретарше Максины: мадемуазель Жанин обязана снимать с мадам графини как можно больше обязанностей. Секретарша взялась за выполнение этого указания с такой энергией, что вскоре за Максиной осталось только проведение по понедельникам еженедельных совещаний с бухгалтером имения и, тоже еженедельных, пятничных встреч в Париже с Кристиной по делам их мастерской.

Максине уже больше не приходилось допоздна засиживаться за письменным столом, разбирая горы накопившихся бумаг, а спозаранку обнаруживать на нем новые кипы писем и обращений. Теперь она могла позволить себе не вскакивать в шесть утра, но неторопливо позавтракать в постели и спуститься в кабинет к девяти; при этом все серьезные дела удавалось обычно закончить уже к обеду. К своему облегчению, Максина могла теперь гораздо больше времени проводить с детьми; вот в чем, думала она, одно из важных преимуществ того положения, когда живешь там же, где работаешь. Если день был холодный, она играла с двумя очаровательными малышами в детской, где зажигали камин. А в хороший день они все, вместе с собаками, носились по парку и развлекались на воздухе. Максина никогда не думала, что будет испытывать такое счастье просто от общения со своими детьми. Иногда, глядя на сыновей, она вдруг ощущала болезненный укор совести: появлялось чувство вины, ей начинало казаться, что она не заслуживает таких чудесных сыновей, что вообще все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Иногда в ее мозгу вдруг проскальзывала мысль, при которой она вздрагивала от ужаса: не иначе как судьба потребует какого-нибудь страшного наказания за ее просто-таки неприличные практичность и удачливость в делах.

Отчасти вследствие того успеха, которым ознаменовалось открытие шато, «Парадиз» также постепенно приобретал все более широкую известность как фирма, спасающая старинные здания и прекрасно реконструирующая или перестраивающая их. После того как получившее большой отзвук в прессе открытие Шато де Шазалль продемонстрировало, на что способен «Парадиз», к ним потянулся непрерывный поток клиентов, и к описываемому времени Максине удалось уже весьма удачно восстановить двадцать шесть домов.

«Парадиз» перестраивал имеющие историческую ценность здания в музейные и туристские объекты, в гостиницы или же оборудовал в них квартиры для нескольких семей. Теперь в фирме работали четыре постоянных дизайнера. Максина от каждого требовала самоотдачи и напряженной работы, но она всегда стремилась и к тому, чтобы дизайнерам нравилась их работа; поэтому, когда она бывала в мастерской, оттуда часто раздавались взрывы смеха. Но прежде чем выносить что бы то ни было на суд клиента, Максина сама тщательно проверяла каждый план, каждый рисунок: никакая, даже самая ничтожная мелочь не могла ускользнуть от ее взгляда.

Максина была совершенно незаменима и еще в одном, очень важном деле. Иногда расходы на осуществление очередного проекта, которым занимался «Парадиз», бывали невелики, а иногда достигали пятидесяти миллионов франков. Максина умела прекрасно обосновать любой проект тому, кому приходилось раскошеливаться. «У тебя в таких случаях глаза горят, как у быка, когда он выскакивает на арену», — заметил как-то Чарльз.

Работа доставляла Максине удовольствие; но отчасти так происходило потому, что она никогда не знала серьезных неудач.

А потом Максина сделала то, что в глубине души хотела сделать уже давно. Сделала, прекрасно сознавая, что Чарльза ее поступок приведет в бешенство. Ей уже долгие годы не нравилась собственная грудь. После рождения сыновей она вовсене уменьшилась, а потому Максина как-то, ничего не сказав Чарльзу, потихоньку улизнула в больницу, чтобы уменьшить размер грудей.

Максина и примерщица, которая всегда занималась ею у Диора, надеялись, что из больницы Максина выйдет с фигурой Одри Хепберн. Но, хотя груди у Максины поднялись примерно на четыре дюйма вверх, они по-прежнему оставались весьма крупными. Операция прошла крайне болезненно — такие операции вообще всегда болезненны, — и после нее у Максины под каждой грудью осталось полукружье заметных швов. Кроме того, более мелкий и неровный шов шел от основания каждой груди до соска. Швы эти были безобразны, они так никогда и не исчезли.

Чарльз был вне себя от бешенства. Ему всегда больше всего нравились именноее груди.

— Почему, черт возьми, ты не сказала мне, что собираешься сделать?! И к тому же ты знаешь, что в операциях, которые делают под общим наркозом, всегда есть опасность!

— Потому что я думала, что ты мне не разрешишь.

— Совершенно верно! Это не твоягрудь, это нашагрудь! Как бы тебе понравилось, если бы я решил отрезать себе несколько сантиметров?

Однако в целом жизнь Максины протекала интересно и успешно почти до того времени, когда ей должно было исполниться тридцать лет. Здесь произошли два события: Максина снова забеременела, а Чарльз влюбился в другую.

Поначалу Максина знала только о первом, но ей не было ничего известно о втором. Беременность не доставила ей радости. Два сына — это более чем достаточно. Она только что достигла успеха в своем деле, и впервые в жизни положение, которое она заняла, приносило ей удовольствие. Она чувствовала, что сама направляет работу своих фирм, а не просто подчиняется ежедневной текучке. Теперь она умела уже отлично все организовывать; к тому же и банковский кредит взятый на реконструкцию их шато, удавалось возвращать быстрее, чем она первоначально рассчитывала.

Но вот однажды утром, показывая Максине почту, мадемуазель Жанин сказала: «Я смотрю, вчера здесь снова была мадам де Фортюни. Для обычной машинистки она что-то слишком предана работе. Она постоянно болтает с месье графом по телефону, а сегодня я видела ее имя в списке гостей, которые должны прийти к обеду. Лично мне кажется, что от нее всегда слишком сильно пахнет гвоздикой. Слишком много духов — это неприятно».