— Именно это я испытываю с Франсуа, — пожаловалась Кейт. — Я занимаюсь этим дольше тебя, Максина, но единственное, что я чувствую в самом конце, это глубокое спокойствие. По-настоящему возбужденной, страстной, желающей я себя чувствую только в самом начале.Даже еще до того, как мы начнем. А потом только одно разочарование. Я хочу сказать: ты несколько часов подряд прижимаешься к кому-нибудь во время танцев, чувствуешь его тело, ощущаешь его запах, движешься в такт музыке вместе с ним, вжавшись друг в друга, чуть не падаешь в обморок при каждом его движении и, наконец, позволяешь ему все, потому что знаешь, что будет еще лучше.Потом он вставляет в тебя эту штуку, и сразу все куда-то исчезает. Он на седьмом небе от счастья и удовольствия, я же вдруг начинаю смотреть на нас как бы с потолка, и это замечательное ощущение, что у тебя вот-вот подкосятся колени, враз пропадает. Мне просто хочется ударить его и заплакать.

Максина, удивленная и озадаченная, посоветовала:

— А ты попробуй совсем расслабиться, Кейт. Не думай о том, что ты должнаделать, а делай то, что тебе хочется. Япосле этого всегда чувствую себя замечательно.

— Наверное, это потому, что ты француженка, — мрачно ответила Кейт.

— Чепуха, — возразила Пэйган. — Возможно, Франсуа просто не хватает опыта. А может быть, ему даже не говорили,что он должен делать. Когда Абдулле было шестнадцать лет, его отправили к специальному доктору учитьсялюбви. На целых три недели! Представляете?! Мне было неудобно его спрашивать, сдавал ли он под конец какие-нибудь зачеты или экзамены.

В комнате повисла абсолютная вежливая и заинтересованная тишина. Пэйган тут же добавила:

— Не думайте,мы с ним ничего такого не делали, и вообще я вам больше ни слова не скажу.

— Если ты ничего больше не скажешь, то почему мы должны тебе верить, что все это правда, а не подновленная версия старых арабских баек? — требовательно спросила Кейт. — Мы рассказываем о себе, делимся своими секретами, чтобы в результате все мы знали больше о сексе. Не хочешь рассказывать, тогда и нечего слушать. Я к этому отношусь серьезно.Может быть, я ненормальная, у меня что-то не так. Меня это действительно беспокоит.

В разговоре наступила долгая пауза, затем Пэйган сказала:

— Ну если ты ненормальная, то и я тоже, потому что я чувствую все то же самое, что и ты… Но это было не с Абди, это было с Полем, и, если вы только кому-нибудь расскажете, я вас убью.

— Так, значит, ты все-таки этим занималась!?

— Да, — мрачно подтвердила Пэйган, — и это было омерзительно.Мне кажется, секс гораздо менее приятен, чем о нем говорят.

— По-моему, к нему надо привыкнуть, — заявила Максина, — как к устрицам.

— Да я их тоже не люблю. — Раздался громкий стук в дверь. — Входите!

Старик портье втащил в комнату огромную коробку, адресованную Пэйган. Пока она распаковывала ее, девочки с любопытством заглядывали ей через плечо. На этот раз оберточной бумаги в коробке не было. Вся коробка была заполнена мягким черным персидским каракулем. Пэйган вытащила его из коробки, обернула вокруг себя, а капюшон набросила сверху на свои каштановые волосы. В комнате повисла благоговейная тишина. Плащ-попона выглядел великолепно и доставал до самого пола.

— Господи, мама-то думала совсем о другом, — проговорила Пэйган. — Надо с ней посоветоваться, а то она мне такое устроит…

Девочки по очереди примерили накидку, после чего Пэйган отправилась звонить маме. Вернулась она через полчаса в сильном раздражении.

— Мама говорит, что раз уж она мне заранее разрешила, я могу принять этот подарок. Но накидка очень дорогая, и поэтому носить мне ее нельзя. Можно надеть ее только в Валентинов день, потому что не сделать этого означало бы нанести обиду. Но больше я ее надевать не должна.

— Ну ничего, зато можно будет надевать вечерами в комнате. Все теплее, чем в этом старом драном одеяле.

С этого вечера и до окончания школы, после того как выключали свет, Пэйган, завернувшись с ног до головы в драгоценный персидский каракуль, усаживалась на свое обычное место на кровати Кейт, подвернув, как всегда, ноги по-турецки.

Чтобы было удобнее танцевать, Максина подняла свои завитые волосы вверх и сделала из них нечто вроде вздыбленной гривы. Ей пришлось почти два часа просидеть перед зеркалом, втыкая заколки так, чтобы прическа держалась и не разваливалась. Вся в возбужденном, почти болезненном ожидании, она, едва только войдя в зал, сразу же увидела Пьера.

Кейт искала глазами, но нигде не нашла Франсуа. Прошло уже больше недели с тех пор, как она видела Франсуа в последний раз. Джуди передала ей записку, в которой Франсуа объяснял, что вынужден отменить их встречу, потому что его отец требует, чтобы он больше времени уделял тренировкам. По мнению Кейт, отец. Франсуа был слишком тщеславен и хотел от сына чересчур много, но в целом она готова была признать, что лыжи у Франсуа, безусловно, должны занимать первое место, а уж все остальное — потом. Отец страстно хотел, чтобы его сын попал в сборную Швейцарии. Кейт закрывала глаза на все недостатки Франсуа и не желала слышать ни слова критики в его адрес. Она Позволила Ему Все,потому что любила его. А может быть, наоборот: любила, потому что позволила? Кейт и сама толком не понимала этого.

Пьер целеустремленно двинулся к Максине, и в этот момент Кейт увидела Франсуа. Он сидел между двумя толстыми темноволосыми девицами, у которых были совершенно одинаковые сонные, полуприкрытые тяжелыми веками глаза. Кейт помахала ему рукой, но Франсуа ее, похоже, не заметил. Кто-то пригласил ее на танец, и она снова помахала Франсуа, когда, кружась в фокстроте, проскользнула мимо столика, за которым сидела эта троица, но Франсуа и тут не заметил ее.

Когда танец кончился, к столику Кейт незаметно подошла Джуди. Она была одета в традиционный швейцарский костюм с белой блузкой, плотно зашнурованной черным кружевным корсетом, и ярко-красной широченной юбкой.

— Так хочется сбросить с себя этот попугайский наряд. Я только на секундочку, я должна помогать сегодня в баре. Что случилось, Кейт?

Когда Кейт объяснила ей, в чем дело, Джуди посоветовала:

— Нечего тут сидеть. Ноги и язык у тебя есть. Пойди к нему и поздоровайся.

Послушавшись ее совета, Кейт, великолепно выглядящая в кремовом платье из тафты, вырез которого к каждым очередным танцам всякий раз все более углублялся, направилась туда, где сидел Франсуа. Он поднял на нее глаза и слегка нахмурился.

— А, добрый вечер, Кейт. Познакомься, это Анна и Хелена Старкосы. — Кейт улыбнулась обеим девицам, которые в ответ лишь едва заметно кивнули ей головами. Одна из них вставила сигарету в длинный золотой мундштук, Франсуа мгновенно, почти рефлекторным движением, поднес ей зажигалку.

— Я сижу вон там, Франсуа, в дальнем углу, — сказала Кейт.

— Да, я видел. Я тебя потом, может быть, приглашу, попозже.

Изумленная Кейт поняла, что ей дают отставку, и еле добрела назад к своему столику.

Попозже?.. Может быть?.. Но ведь это же бал в честь Дня святого Валентина!

— Что стряслось? — спросила Максина. Кейт была не в силах ответить: она боялась, что разрыдается. Краска разливалась у нее сначала по шее, потом по лицу. Когда Кейт краснела, ее всегда это очень портило.

— Пойдем в туалет, — быстро сказала Максина, хватая ее за руку и таща за собой.

В туалете Кейт вовсю залилась слезами.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — утешала ее Максина. — Быть может, это просто какие-то его старые знакомые. Пойду подойду к нему и поздороваюсь, а ты жди здесь.

Максина ушла и направилась к столику Франсуа. Он так же, как до этого Кейт, познакомил ее с двумя девицами и дал ясно понять, что сейчас разговаривать с Максиной не хочет.

Бедняжка Кейт, думала Максина, торопясь обратно. В полумраке она разглядела Джуди и кивком головы показала ей в сторону туалета. Через несколько минут Джуди присоединилась к подругам. Максина в это время как раз успокаивала Кейт: