— Украли! Все украли! Даже аксессуары! Утащили все до последней вещицы! Шесть месяцев работы — и все исчезло!Вся коллекция куда-то пропала, в мастерской пусто!
— Ты сообщил в полицию? — спросила Джуди, когда наконец поверила, что ее не разыгрывают.
— Разумеется. Сразу же. Но их это не очень заинтересовало. Потом стал звонить тебе, но телефон в пансионате, по-видимому, не работает, поэтому я и примчался. Исчезла абсолютно вся коллекция. Странно, но воры не взяли ни мой серебряный кофейный сервиз, ни пишущую машинку, ни рулоны тканей, ни что-либо другое ценное. Украли только все вещи из коллекции.
Джуди и Ги помчались назад в мастерскую. Там было пусто, дверь мастерской была открыта.
— Надо прямо сейчас починить дверь, — сказала Джуди. — Нельзя же оставлять все нараспашку.
— Я останусь здесь ночевать, — с горечью в голосе ответил Ги. В этот момент зазвонил телефон, и они оба подскочили от неожиданности. Мужской голос попросил позвать Джуди.
Удивленная, она взяла у Ги трубку.
— Джуди Джордан слушает.
— Если хотите получить к пятнице шмотки назад, его папочке придется выложить восемь миллионов франков наличными, — проговорил по-французски мужской голос в трубке.
Линия разъединилась. Джуди молча смотрела на Ги.
— Это шантаж! — сказала она наконец и передала Ги услышанное, добавив с благоговейным ужасом: — Они же требуют почти двадцать девять тысяч долларов!
— Откуда он знает, что мы должны показывать коллекцию именно в пятницу?
— Откуда угодно. Об этом знает масса людей. Как минимум все те, кого мы пригласили. Давай-ка лучше снова позвоним в полицию.
Оставшуюся часть вечера они провели в полицейском участке. Только парижская полиция могла по достоинству оценить, какую катастрофу для модельера означала пропажа всей его коллекции, в которую у Ги входили сорок две вещи. Если в тот момент, когда все потенциальные покупатели окажутся в Париже и будут размещать заказы, он не сможет им ничего показать, то, естественно, он останется без заказов. Кроме того, для Ги это был еще и вопрос его деловой репутации. На предстоящий показ, несомненно, должны были прийти и крупные потенциальные заказчики, и солидные журналисты. И вот перед всеми этими серьезными людьми, у которых в период демонстрации мод наступающего сезона нет ни одной лишней свободной минуты, Ги предстал бы как несерьезный простак-любитель. Хуже всего было то, что под вопросом оказалась бы профессиональная надежность Ги: если он не может представить к сроку собственную коллекцию, то ни один из потенциальных покупателей не доверится его способности выполнить в срок подписанные контракты. А слух о том, что он «ненадежен» — если бы такой слух распространился, — был бы равнозначен для Ги профессиональному смертному приговору.
Полиция долго допрашивала Джуди, повторяя одни и те же вопросы по многу раз. Уверена ли мадемуазель, что она все верно расслышала? Могла бы она как-то описать голос говорившего? Есть ли у нее или у ее босса какие-нибудь враги? Какова стоимость похищенных вещей и какие финансовые потери могут воспоследовать из-за похищения коллекции, если она не будет своевременно обнаружена? И так далее и тому подобное.
После долгих расспросов Джуди и Ги вернулись в конце концов к себе в пансионат. На двери комнаты Джуди, на белой ручке замка, висел обычный пакет, какие выдают в магазинах, а в нем лежала блузка из тафты, цвета герани, разрезанная на полосы. Джуди держала эти обрезки в руках и с ужасом смотрела на них, когда раздался звонок телефона, стоявшего возле ее кровати.
— Нашли красную блузку? Отлично. Будьте в кафе «Руби», что около мясного рынка, завтра в четыре дня. Там для вас будет посылочка.
У себя в комнате, двумя этажами ниже, Ги тоже обнаружил магазинную сумку, висевшую на ручке двери. В ней лежали грубо искромсанные вельветовые брюки шафранового цвета.
— Позвонить в полицию? — спросил Ги.
— Не сейчас, — ответила Джуди, — а то нас снова начнут расспрашивать и заставят заполнять сотню бланков. Я и без того у них, кажется, главная подозреваемая. Давай попытаемся разузнать что-нибудь сами, прежде чем снова обратимся в полицию. Давай проанализируем хотя бы то, что мы знаем. — Она вдруг покачала головой. — По телефону оба раза звонили мне.Почему не тебе? О том, что ты будешь показывать коллекцию, знают все. Но очень мало кто слышал о моем существовании, а тем более знает, где я живу. Кроме того, я иностранка и не смогу описать голос говорящего со мной по телефону француза — я могу только сказать, был ли звонивший мужчиной, женщиной или ребенком. Это должен быть кто-то из тех, кого мы знаем! Кто-нибудь из работников мастерской или из покупателей, быть может, журналист или даже кто-либо из наших поставщиков… Давай-ка возьмем книги заказов и адреса журналистов и составим список всех по порядку.
На следующее утро перед дверями мастерской лежал сверток, на котором карандашом было написано «Джуди». В нем оказалась шелковая рубашка цвета топаза, посередине разорванная. Ги был в отчаянии.
— Они лишь хотят доказать нам, что не намерены шутить, — успокаивала его Джуди. — Они не уничтожат всю коллекцию, иначе они с нас ничего не получат. Пока что они изорвали только две блузки и одни брюки. Может быть, мы даже успеем сшить такие же заново. Жакеты они не трогают. Кстати, ведь все порванные вещи шила Мария, да? — Джуди задумалась. — Как интересно! Ни однаиз этих трех вещей не была сшита Хосе. Возможно, кто-то, умеющий шить с таким мастерством, как Хосе, не способен испортить то, что сам же сделал.
Ги категорически отказывался поверить, что
Хосе, работающая у него с самого начала, могла бы как-то вредить ему.
— А закройщик? — спросила Джуди, но Ги был уверен, что ни один из его весьма немногочисленных сотрудников не способен предать его: все они знали и видели, как напряженно трудится сам Ги, как он болеет за дело и как он скрупулезен в том, чтобы не требовать со своих людей чрезмерного.
Вдруг Ги вспомнил:
— Муж Хосе — подносчик на мясном рынке, а кафе «Руби» находится возле мясного рынка! Я как-то подвозил туда к нему Хосе на нашем фургоне. Не думаю, что она об этом помнит.
— В таком огромном городе, как Париж, это вряд ли может быть просто случайным совпадением.
Ровно в четыре часа они вошли в кафе «Руби». Через входную дверь навстречу им устремился поток пара и шума. Внутри кафе с потолка, опирающегосяна тонкие стальные колонны, лился фиолетовый свет неоновых ламп. На оцинкованную стойку бара опирались несколько проституток с крашенными хной волосами, мясники в белых, забрызганных кровью халатах и подносчики мяса, которых можно было легко узнать по запястьям, перетянутым кожаными ремешками.
На столике перед Ги и Джуди без всякого заказа появилась тарелка с закусками: нарезанной толстыми ломтями ароматной и острой колбасой, большими кусками свежей ветчины, крупными ядовито-зелеными кубиками копченого языка. Так, попивая черный кофе, они бесцельно просидели в кафе три часа: за все это время ничего не произошло, никто к ним не подошел, ничего им не передали. Они все больше нервничали, их беспокойство росло и начинало уже сменяться отчаянием. Наконец Джуди сказала:
— Пойду позвоню тетушке Гортензии, спрошу ее совета.
По счастью, тетушка Гортензия оказалась дома. Джуди быстро рассказала ей о всех событиях последних двух дней. Наступила тишина, потом тетушка Гортензия ответила:
— Подождите там до десяти часов, а потом позвоните мне снова. Если за это время ничего не произойдет, приезжайте ко мне.
Однако в девять часов к их столику подошел официант и спросил:
— Vous-etes Americaine, mademoiselle Jordan? Telephone [33].
Джуди направилась к находившейся в задней части кафе телефонной кабине — тесной деревянной будке, напоминавшей поставленный на попа гроб, в которой стоял застоявшийся запах пота и окурков. Она сняла со стены старомодную телефонную трубку и коротко сказала:
