Вопросы, которые по различным мнениям требовали немедленного обсуждения, были самыми разными. От уже надоевших мне навязчивых просьб тетушек снабдить их мужей деньгами до формы одежды какого-то там лейб-гвардейского полка. Но больше всего меня повергали в уныние абсолютно дурацкие обсуждения церемонии моей будущей коронации.
— Нет ни одного полка, который мог бы оспаривать право нести почетный караул на вашей коронации и помазании на царствие у лейб-гвардии Преображенского…
— Что за нелепые слова, Анатолий! — перебил своего брата генерал-майор свиты Барятинский Владимир Иванович. — Всем здравомыслящим людям совершенно очевидно, что именно лейб-гвардии Кавалергардский полк, составляющий цвет русской армии, непременно должен стоять в почетном карауле.
— Цвет русской армии! Подумать только! Тебя послушать, так можно подумать, что в Преображенском одни крестьяне сиволапые служат! — горячо возражал Анатолий Иванович. — Еще раз говорю, что в моем полку сам Петр Великий служил. Да что тут спорить! Это же старейший полк Российской империи. Полк, чья славная история насчитывает уже больше полутора сотен лет!
— Лейб-гвардии Семеновский полк ни в чем не уступит Преображенскому, — нашел повод вклиниться в спор третий генерал-майор. — Ни своей славной историей, ни заслугами перед Отечеством, ни верностью своим вековым традициям, — завел свою шарманку Ефимович. «Напрасно поторопился, — подумал я. — Лучше бы подождал, пока братья окончательно разругаются, а так…» Барятинские переглянулись и, не сговариваясь, выступили против него единым фронтом.
— Семеновский полк во все времена был вторым после Преображенского, — говорил один.
— Ему никогда не уделялось столько высочайшего внимания, как Кавалергардскому, — говорил другой.
В очередной раз деморализовав и вбив амбиции бедного генерала в пыль, князья вернулись к выяснению своих отношений и борьбу за мое внимание. Спор этот, с переменным успехом продолжавшийся уже больше получаса, успел мне изрядно надоесть. И я, тщетно всем своим видом демонстрируя скуку и отсутствие интереса, неизобретательно начинал подумывать, как бы половчее заткнуть генералов, но увы. Ни одного благовидного предлога, чтобы оставить их одних, в голову, как нарочно, не приходило. Но вот мои глаза, бесцельно блуждающие по толпе заметили моего воспитателя. Сославшись на срочный разговор, я направился к графу.
— Сергей Григорьевич, позвольте пригласить вас в мой кабинет. Думаю, нам есть что обсудить.
— Слушаюсь, ваше величество.
Пройдя сквозь быстро расступающихся на нашем пути людей, мы молча направились в мой кабинет в Зимнем дворце.
Если честно, то еще вчера я только и делал, что мечтал о том, как покину, наконец, Гатчину с ее размеренным ритмом жизни. Как начну творить историю. Но вот мой первый день на ногах еще не закончился, а мне уже совершенно ясно, что лучшая его часть закончилась, лишь только я встал с кровати.
Снова оказавшись в своем кабинете, я обратил внимание, что с краешку моего стола, спиной к двери, кто-то сидит. Причем не просто сидит, а спокойно так занимается своими делами, увлеченно бормоча что-то себе под нос.
— Позвольте, уважаемый! Что вы здесь делаете?
Сидевший за столом вскочил как ошпаренный.
— Простите, ваше императорское величество!
Узнав в незнакомце представленного мне утром Сабурова, я в очередной раз за день почувствовал себя идиотом. Сам же, уходя, приказал своему новому личному секретарю разбирать мои бумаги! Хотя шутка ли, почти шесть часов совещания…
— Нет, это вы простите, Андрей. Запамятовал за делами про своего нового секретаря. Подождите меня за дверью, нам с графом необходимо переговорить с глазу на глаз, — проследив, как Сабуров, неразборчиво пробормотав что-то выражающее полное согласие, выпорхнул из кабинета, я обратился к Строганову.
— Присаживайтесь, Сергей Григорьевич, в ногах правды нет, — я вежливо подождал, пока он прислонит трость к столу и займет предложенное ему кресло. — Ума не приложу, граф, как эти придворные не съели вас со всеми потрохами, пока меня не было.
— О, не стоит беспокоиться, ваше величество, я всем говорил, что как только вы выздоровеете, то рассмотрите все их проблемы, — улыбнулся он.
Теперь понятно, откуда такая толпа придворных. Тоже мне удружил.
— Спасибо за откровенность, граф, но я хотел переговорить с вами вовсе не по этому поводу, — нагло соврал я, глядя ему прямо в глаза. — Сегодня в поезде при обсуждении последних литературных событий я задумался над ролью газет в формировании общественного мнения, — на самом деле мысль посетила меня уже давно. Я же из двадцать первого века, черт побери! Века, когда СМИ творили с мыслями простых граждан что пожелают, забираясь туда без мыла и прочих приспособлений. — В свете этого у меня возникло желание встретиться с ведущими публицистами, редакторами, журналистами, наконец. Как вы мне посоветуете это организовать?
— Право же, Николай, нет ничего проще! Дмитрий Николаевич постоянно собирает у себя литераторов. Все произведения перед выходом в печать непременно проходят через него и, — заговорчески добавил граф, наклонившись чуть вперед, — граф будет просто счастлив видеть вас своим гостем. [19]
«Да, наш пострел везде поспел, — подумал я, имея в виду Главноуправляющего моей Канцелярией. — И где только силы в себе на все находит этот тщедушный старичок?»
— У меня будут к вам еще две просьбы, Сергей Григорьевич. Первая — не говорите Блудову, зачем я хочу посетить его литературный вечер, — граф только молча склонил голову в согласии. — И вторая, будьте любезны, передайте всем желающим поговорить со мной, что есть соответствующие министерства. А делами моей коронации отныне заведует моя Maman. «Надо будет ее об этом предупредить», — подумал я про себя.
— Да, ваше величество!
— Не смею вас больше задерживать, граф, можете быть свободны.
Граф развернулся и уже было подошел к двери, как вдруг остановился и спросил:
— Да, чуть не забыл, не желаете ли посетить театр? Сегодня в большом Каменном театре дают итальянскую оперу Верди «La forza del destino». Замечательная вещь, скажу я вам!
— Нет, уж увольте, граф. Опера не по мне. Честно признаться, я просто терпеть ее не могу, — сказал я и тут же прикусил язык, видя, как вытянулось лицо графа. — Ну не то что бы совсем не могу, но после болезни громкие звуки раздражают меня, — отчаянно выкручивался я.
Граф мне поверил или сделал вид, что поверил, что в моем положении практически одно и то же. А я остался один в своей комнате, возмущаясь про себя. Ну, как можно променять кинотеатры на театры, а вместо телевизора смотреть балет?
Спустя месяц я пожалел, что так явно выразил свою нелюбовь к зрелищам девятнадцатого века. Других развлечений, кроме театра, оперы и органически не перевариваемого мной балета, тогда не водилось! Но что я мог знать об этом, когда отвечал графу…
Глава 7
МАЛЕНЬКИЕ ХИТРОСТИ
После памятного первого заседания министров прошло уже больше недели. Признаться, после совещания меня не оставляло острое желание пообщаться с отдельными его участниками. Особенно с Николаем Карловичем, благодаря поддержке которого мне все-таки удалось продавить сквозь Кабинет Манифест в почти первозданном виде. Да, да, несмотря на противодействие министров, мне все-таки удалось заставить шестеренки государственного механизма крутиться. Я надеялся, что уже к Рождеству законченный вариант документа ляжет мне на стол.
Однако, к моему сожалению, сразу же после заседания адмирал сказался больным и встречу пришлось отложить до его выздоровления. Впрочем, я об этом особо не жалел — дел у меня и так было невпроворот.
Наконец-то начали прибывать адресаты моих писем. Вчера из Канцелярии сообщили, что в списке ожидающих приема значатся граф Николай Павлович Игнатьев и члены правления Московско-Троицкой железной дороги. Одним из первых указов я наградил ряд государственных мужей, могущих быть в будущем мне полезными, орденами и почетными званиями. Как мне казалось, подобные знаки внимания должны были расположить ко мне этих вельмож еще до личного знакомства. Игнатьев был одним из первых награжденных.