Знала ли она, какую власть возымели над ним ее чары? Она наверняка осознавала, что ведет себя дерзко, что откровенно флиртует, но ему казалось, что она не понимает, какой силой обладает. Это заметил бы любой мужчина, если бы потрудился заглянуть за ее строгую маску. А когда она улыбалась, он вообще терял голову.

Гаррет нахмурился, глядя в темнеющую воду, и скомкал тряпицу, в которую была завернута еда. Ему не понравилась мысль о том, что какой-то другой мужчина возжелает Кейт и прикоснется к ней.

Он вздохнул. Боже правый, он ведь даже не знает, кто она такая! Чувство собственничества и желание оберегать женщину, с которой знаком меньше часа, — редкостная глупость, если не сказать безрассудство. Она даже не сказала ему свою фамилию.

Солнце скрылось за горизонтом. Гаррет встал. Тяжелые мысли положили конец удивительно приятному вечеру.

В конце концов, то, что он чувствует к Кейт, совершенно не важно. Свои дела в Кенилуорте он почти закончил. Когда все будет сделано, он вернется домой, в Колтон-Хаус, и повидается с дочерью.

А после Рождества поедет в Бельгию. Нужно кое-что доделать там. Для Кейт, какой бы она ни была красивой и притягательной, в его планах места нет.

Гаррет собрал пожитки, надел перевязь с пистолетом и саблей и направился в сторону Кенилуортского замка, где его ждал конь.

Враг его неподалеку. Живет себе в небольшом домике в Кенилуорте, держит там его сестру как пленницу, вдали от людских глаз. Но как бы там ни было, возвращение Фиска в родной город породило сплетни и слухи. Гаррет сомневался, что Фиск задержится в этих краях надолго: слухи о нем и его жене разойдутся быстро, а Фиск прекрасно знал, что Гаррет за ним охотится.

Этот мерзавец изворотлив, как угорь. Три дня кряду Гаррет рыскал по Дебюсси-Мэнору с утра до вечера — ему сообщили, что Фиск каждый день навещает там мать.

Но Фиск так и не показался. Вчера вечером Гаррет из укрытия следил за гостиницей, где Фиск ужинал перед возвращением домой, к Ребекке, и все равно тот не появился.

Гаррету претила мысль о том, что ему придется сойтись с Фиском в присутствии сестры, но, похоже, это неизбежно. Ему остается только молиться, чтобы Ребекка когда-нибудь простила его за то, что он должен сделать.

— Ты опоздала, — объявила мать, едва Кейт с трудом переступила порог кухни Дебюсси-Мэнора.

Взглянув на мать, Кейт едва удержалась, чтобы не броситься со всех ног обратно к Гаррету. Нет, она не сделает этого. Но только ради Реджи, сидящего в потертом коричневом кресле у камина. Она нужна ему.

С каждым шагом, который разделял ее и Гаррета, Кейт все отчетливее чувствовала, как между ними будто веревка натягивается. Ее тянуло назад, к нему. И все же она с упорством тащилась вперед. На ходу она сняла чепец, вытащила шпильки и позволила ветру поиграть с волосами. На подходе к дому Кейт остановилась, чтобы снять мокрые чулки и заляпанные грязью ботинки.

— Прости, мама. — Извинение получилось каким-то невразумительным и фальшивым. Но как же сделать вид, что она раскаивается, когда уж чего-чего, а раскаяния она не чувствует ни на йоту?

Оглядев растрепанную дочь с ног до головы, мать неодобрительно поджала губы.

— Кэтти!

Кейт обняла братишку, который резво спрыгнул с кресла и подскочил к ней.

— Хороший мой, ты же знаешь, что тебе нельзя бегать! Как тебе сегодня дышится?

От приступа сильнейшего кашля малыш согнулся пополам — ответить ему так и не удалось. Продолжая обнимать его, Кейт взглянула поверх головы брата на мать, но та все еще хмурилась.

— Ты вся в грязи, — сказала она.

Кейт вздохнула:

— Знаю. Я зашью дыру и почищу юбку перед сном.

— Не представляю, как ты все успеешь. Реджи уже с ног валится. Завтра опозоришься перед женой брата.

— Леди Ребекка вряд ли обратит внимание на мое платье, мама, — пробормотала Кейт, похлопывая братишку по спине. — Она меня едва замечает.

— Честно говоря, — фыркнула мать, — я в этом сильно сомневаюсь. Просто она слишком хорошо воспитана, чтобы указывать на твои недостатки, Кэтрин.

— Зато ты — нет, — выпалила Кейт и прикусила язык, пока не ляпнула еще какую-нибудь дерзость.

— Я не понимаю, что с тобой не так, — заявила мать, брызжа слюной. — Тебе уже двадцать два, а ты до сих пор не научилась уважать старших. Шастаешь по округе, как дурно воспитанная голытьба.

Кейт такой и была. Всю свою жизнью. Она давно уже поняла, что отрицать это бессмысленно.

— Я воспитывала тебя как благородную леди в надежде, что, несмотря на наше положение, ты однажды станешь уважаемой дамой. Я всегда молилась о том, чтобы ты смогла занять такое же высокое положение в обществе, как Уильям. Может быть, тебе удалось бы удачно выйти замуж. Но нет же, ты твердо решила остаться никем и ничем.

Мать выплюнула слова «никем» и «ничем» так, как будто это самые страшные проклятия на свете.

— Мам, прости. — Кейт уткнулась лицом в мягкие белокурые волосы Реджи и погладила его по спинке. На этот раз она извинялась искренне.

Кейт всю жизнь из кожи вон лезла, чтобы мать могла гордиться ею так же, как и старшими близнецами Уилли и Уорреном, которые служили в армии Веллингтона. Но что бы она ни делала, этого было мало. Казалось даже, что чем больше она прилагает усилий, тем ниже падает в глазах матери.

Незаживающая рана начала гноиться, когда Уилли вернулся домой, сияя, как медный таз, и привез с собой жену — сестру герцога Колтона. Кейт, конечно, была счастлива, что после стольких лет брат наконец-то снова с ними, но его блестящая партия лишь подчеркивала ее собственную неспособность выйти замуж за кого бы то ни было вообще.

— Реджинальд плакал, пока тебя не было.

Сердце Кейт сжалось от боли.

— О, Реджи! Что случилось? — Она отстранилась от него и провела пальцем по дорожке от высохших слез на бледной щеке.

— Тут болит, — мрачно сказал он, хлопая себя по груди. — Очень сильно.

— Миленький мой, прости, что я так задержалась. Ты пил лекарство, которое тебе прописал доктор?

— Да, но было так плохо! Я испугался, Кэтти. Думал, вдруг оно не поможет…

— Тс-с. Я уже здесь, и, судя по звуку, дышать тебе легче.

— Да, теперь гораздо лучше, — согласился Реджи.

Кейт оглядела кухню в поисках старого Берти, слуги покойного лорда Дебюсси, единственного, кто еще остался. Берти ведал обширными землями Дебюсси-Мэнора, но был настолько дряхлым, что совершенно не справлялся с возложенными на него обязанностями. Смотритель жил в небольшом домике на окраине поместья лорда Дебюсси, но каждый вечер ужинал с ними, потом брал фонарь и шаркающей походкой шел домой спать.

— А где Берти?

Мать фыркнула:

— Берти сегодня не пришел. Наверное, подался ужинать в Кенилуорт, в таверну.

— А, понятно. — Берти иногда так поступал, когда хотел другой компании. Кейт посмотрела на длинный дощатый стол, стоявший в центре кухни. Стол был пуст. — Вы уже поели?

— Разумеется! — отрезала мать. — От тебя не было ни слуху ни духу, так что я съела твою порцию сама.

В животе у Кейт заурчало, но она не обратила на это внимания и взяла брата за руку:

— Пойдем, Реджи. Я тебе немножко почитаю, а потом будем спать, хорошо?

— Да, Кэтти, — тихо согласился Реджи.

Без нее Реджи спал плохо. Потому-то она и согласилась работать на Уилли с одним условием: чтобы он отпускал ее ночевать домой. Если Реджи проснется, мать скорее оставит его плакать, чем станет утешать. Правда состояла в том, что весь запас материнской любви и заботы она излила на старших своих сыновей, близнецов, поэтому для Кейт и Реджи уже почти ничего не осталось.

Реджи нуждался в Кейт, а она и не возражала, как не возражала и проходить шесть миль туда-обратно каждый день, чтобы спать рядом с ним. У них с Реджи была особая связь. Они приносили матери только огорчение. Кейт никогда не соответствовала ее видению идеальной дочери, а Реджи… то, что он приходился родным сыном маркизу Дебюсси, никак не смягчало факта его незаконнорожденности.