— Я поражен, — вежливо отозвался Исаак. — У нее голос, как у…

— И впрямь, господин, простите, что перебиваю, у нее именно такой голос, правда? Не желаете выпить чего-нибудь освежающего, господин?

— Спасибо, но нам пора ехать, пока жара еще больше не усилилась.

— Тогда вот ваш пакет, господин.

Исаак засунул его под тунику и позволил проводить себя назад во двор.

— Дорогая, и что ты обо всем этом думаешь? — спросил Исаак, когда дверь в стене была заперта на ключ и на щеколду.

— Отец, это очень милое маленькое поместье, — сказала Ракель. — Дом прочный и надежный. Очень безопасный. Должно быть, хозяин очень боится воров и мародеров, — добавила она. — Двери запираются на ключ и на засов, на всех окнах первого этажа — тяжелые ставни.

— Полагаю, что это потому, что в отсутствие хозяина слуги волнуются больше, — мимоходом сказал Исаак. — За дом ведь отвечают они, а не он. И, обрати внимание, они постарались отделаться от меня как можно скорее.

Но ни он, ни Ракель не обсуждали причины, по которым епископу Жироны понадобилось доставить и получить почту на этой маленькой, симпатичной и процветающей ферме.

Солнце поднималось все выше в безоблачном небе, жара неумолимо росла, и бодрое движение вперед маленького отряда по дороге на Барселону стало постепенно замедляться. А затем и мягкий ветерок стих. Окрестности мерцали от знойных миазмов, поднимавшихся от раскаленной дороги и сухих полей.

Самый тяжело нагруженный мул — сильное и уверенное создание — дважды споткнулся. Сержант натянул уздечку и поднял руку, приказывая остановиться.

— Если мы продолжим путь, то потеряем нашего лучшего мула, — сказал он, свирепо глядя на других, словно с ним не соглашались. — Я говорил Его преосвященству, что мы и так перегружены сверх всякой меры — и это еще до того, как добавилась дополнительная еда.

— Мы остановимся здесь, сержант? — спросил Мигель по праву старшего среди трех стражников.

— Здесь? — переспросил сержант. — Где нет тени и воды? Должно быть, у тебя от жары мозги расплавились. Разумеется, не здесь. Но не далее чем в миле отсюда есть одно отличное местечко. Вон за тем холмом. Но нам придется разгрузить эту скотину, пока она не охромела.

— Давайте я спешусь, — вызвался Юсуф. — Моя кобыла сможет нести груз.

— Превосходная мысль, парень, — похвалил его сержант. — Но имеет смысл, коли на такую жертву пойдет кто-нибудь поздоровее, да еще из тех, кто едет на более тяжелой лошади. — Он оглядел своих людей и усмехнулся. — Нарсис, по-моему, тебе не мешает размять ноги.

— Так я и знал, — пожав плечами, пробормотал Нарсис.

Два маленьких, но очень тяжелых сундучка, предназначенные его величеству, перекочевали с перегруженного мула на спину крепкой лошади Нарсиса, и отряд вновь устремился вверх по склону холма: на сей раз шагом. Холм оказался выше, чем они ожидали, и к тому времени, когда отряд достиг вершины, все шли пешком, чтобы облегчить ношу обессиленным мулам.

— По-моему, я натер ногу, — пробормотал Нарсис, когда они достигли вершины и остановились.

На полпути вниз по склону виднелась небольшая, но густо заросшая кустарником рощица. Через нее пробегал полноводный и быстрый ручей, земля вокруг заросла сочной травой, отчасти скрытой тенью деревьев.

— Вот она, — сказал сержант. — Через минуту будем там.

Минута оказалась долгой. Когда отряд наконец достиг деревьев, стражники развьючили животных и отпустили их напиться и попастись, оставив их под присмотром Нарсиса, который, стянув сапоги, мрачно разглядывал свои ноги. Доминго и Улибе разделись и зашли в ручей, чтобы смыть пот и дорожную пыль. Мигель и Габриэль последовали их примеру. Улибе нашел глубокое место, где и погрузился в холодную воду с осторожной неспешностью, потом, не стряхивая воду с волос, вышел на берег и улегся на живот.

Юсуф стоял у ручья, наблюдая. Он не был по натуре или по воспитанию особо стеснительным или ханжески стыдливым, но глядя на Улибе с его руками, шеей и грудью мускулистого борца, почувствовал себя маленьким и неприметным. Однако и в этом случае гордость не позволяла ему просто стоять на берегу, как скромному девственнику, боящемуся обнажиться перед другими. Он торопливо скинул башмаки, плащ, рубашку и рейтузы, свалил их в кучу, ринулся в воду и принялся энергично плескаться. Прежде чем он выбрался на берег и вновь прикрылся рубашкой, Улибе уже высох под горячим солнцем. Он встал и, натянув рубашку, прополоскал свои рейтузы в воде, выжал и повесил на ветку сушиться.

— Советую сделать то же самое, приятель, — сказал он. — Когда настанет пора ехать, скажешь мне спасибо.

К этому времени все остальные обсохли, но тоже оставались полуодетыми.

— Еда, — прорычал сержант, — а потом — сон. Когда посвежеет достаточно, чтобы можно было соображать, отправимся дальше.

— А когда это будет? — спросил Нарсис, смененный с дежурства и только что вышедший из воды.

— Когда я скажу, стражник, — холодно сказал сержант.

Когда они грузили поклажу, короба с провизией были повешены по бокам. Улибе и Доминго перенесли их к приятному местечку возле воды и подняли крышку.

— Они удивительно тяжелые, — заметил Улибе.

— И вот почему, — сказал сержант, доставая две крепко запечатанные глиняные бутыли. — И еще одна.

Две — тоже глиняные — миски, завернутые и обвязанные льняными полотенцами, были вытащены и поставлены рядышком. — А под ними — сушеные фрукты, ветчина и хлеб, посланные поварами Его преосвященства.

— Мы можем оставить это на ужин и на завтрак, — сказал Улибе. — Поскольку у нас нет ни малейшей надежды попасть в Барселону сегодня.

— Согласен, — кивнул сержант. — Эй, бездельники, налетай!

В глиняных бутылях было вино. Сержант вытащил пробку из одной и отправил Нарсиса к ручью, чтобы он поставил в воду охлаждаться вторую. Когда тот вернулся, зрелище на полянке поистине впечатляло. Одно блюдо было наполнено цыплятами и уткой, порезанной на куски и сдобренной густым острым соусом: все по-прежнему сохранило прохладу и свежесть под защитой глины — так, словно она еще этой ночью лежала в глубочайшем подвале дома. На другом блюде были чечевица и рис, приготовленные в мясном бульоне с луком, чесноком и чабрецом. Все с аппетитом накинулись на еду.

Когда все поели и уровень вина в бутыли изрядно понизился, разговоры (если таковые и были) прекратились. Нарсис заснул; некоторое время Доминго и Улибе тихо переговаривались на предмет лошадей, а затем тоже заснули; Мигель и Габриэль стояли на страже: Мигель — возле поклажи, а Габриэль — на краю рощицы, откуда он мог обозревать окрестности. Вокруг было тихо. Жара задушила пение птиц и писк мелких зверьков. Чувствительные натуры, подумал Юсуф, сейчас, должно быть, дома, спят в уюте и прохладе.

Будучи убежденным, что он — единственное бодрствующее живое существо в этой части света, Юсуф неожиданно уловил краем глаза движение. Он вгляделся внимательнее, не поворачивая головы, и увидел густой куст, под которым пряталось что-то коричневое. Оно моргнуло. Итак, нечто темно-коричневое с глазами. И приличных размеров, подумал он, но слишком маленькое для человека. Собака? Лисица? Что-то более угрожающее? Он едва не закричал в смятении. Его меч лежал слишком далеко, несмотря на все добрые советы, полученные этим утром. Используя свое тело как щит от этих наблюдающих глаз он очень медленно вытянул руку и поднял кусочек дерева. Он заметил, что Улибе Климен внимательно смотрит на него. Бейлиф, положив ладонь на рукоятку меча, почти незаметно покачал головой. Юсуф уронил деревяшку.

Из куста выскользнула тонкая белая рука и потянулась к куску хлеба, оставленному одним из стражников на земле. Улибе двигался так же быстро. Он сомкнул свою большую руку вокруг запястья и крепко сжал.

— Ну-ка, выходи, — спокойным тоном произнес он, не ослабляя хватки.

— Никто не сделает тебе ничего плохого. — Владелец руки не шевельнулся и не издал ни звука. — Если не выйдешь, мне придется тебя вытащить. — По-прежнему ни звука.