Марк думал о Флоренции. У мальчика было два наставника, черный и белый, ангел на правом и бес на левом плече. Отец Франческо и тот, кто впоследствии стал генералом и епископом ордена, Антонио Висконти. Отец Франческо говорил: «Твоя жизнь будет очень тяжелой, бамбино. По природе ты не можешь доверять людям, это очень сложно – доверять, когда вслух говорится одно, а внутри шепчут совсем другое. И все же ты постарайся». Висконти говорил: «Я хочу узнать, на что ты способен. Дай мне лучшее, что у тебя есть. Не думай о границах. Их нет».

Марк оказался способен на многое.

– Кофе? – предложил он Джеку после того, как первая оторопь прошла, а мертвецкие огоньки в глазах допрашиваемого притухли.

– Лучше еще сигаретку… Начальство твое, этот, с бульдожьей мордой…

– Полковник Нори.

– Он. На одну только пачку расщедрился. Скотина. Пожалел покойнику табачку.

Марк полез в карман за пачкой, вытащил ее, провертел в руке – ноздри Рюноскэ хищно дрогнули, – и как бы невзначай засунул обратно в карман.

– Сначала ответьте мне на один вопрос.

Покойник расхохотался. Он ржал, закинув голову и дергая острым кадыком, откинувшись на спинку стула до того, что стул опасно балансировал на двух ножках. Так же резко оборвав смех, Рюноскэ с грохотом опустил стул на все четыре ноги и заявил:

– Узнаю черта не по рогам его, а по любезной манере. Давай свой вопрос.

– Почему вы не танцуете, как остальные?

– Отчего же? Танцую, – Джек вдруг легко вскочил со стула, крутнулся и двинулся через камеру, отбивая резкую щелкающую чечетку.

Прежде чем Марк успел вызвать охрану, Рюноскэ замер, сунув руки в карманы и чуть отставив назад левую ногу. Постоял так, будто вслушиваясь во что-то, лихо хлопнул ладонями над головой и завертелся в обратную сторону. Отстучал каблуками простенький ритм, который тут же намертво засел у Салливана в голове.

Марку пришли на ум пьяные и дымные вечеринки у деда – тот, накачавшись виски, выплясывал что-то подобное. Ирландский степ, древний, как скалы Эйре. Поразительно живой танец по сравнению с тупым и мервым сиртаки. Слишком живой. Будь старик поспокойней, его бы не хватил удар и Марк не очутился бы в католическом приюте, а затем и во флорентийской спецшколе. Жизнь пошла бы иначе… впрочем, чушь. Таких, как он, орден вытаскивал и из самой глубокой дыры графства Клэр. Однако как чертяка танцует…

Марк ощутил, что его тоже тянет в пляс.

Эге…

Первый ментальный блок волна степа смела, как прилив сметает мелкую гальку. Второй дал Марку достаточно времени, чтобы вцепиться в подлокотники кресла.

Чечетка зачастила, стала истеричной, будто пляска святого Витта, – и резко смолкла.

Джек остановился в углу и смотрел оттуда на Марка, чуть склонив голову к плечу, – оценивающе и даже уважительно.

– Умеешь, инквизитор. Но это я только так, разминаюсь.

– Вы не ответили на вопрос, Джек. Я спросил, отчего вы не танцуете, как остальные.

– Ну, нашла коса на камень, – осклабился Рюноскэ. – Я понимаю, это такая игра. В нее очень любят играть люди в черных плащах поверх белых ряс. Они называют себя псы господни, хотя, в сущности, они просто-напросто псы.

У предателя и убийцы были желтые крупные зубы, и из пасти несло трясиной и табаком. Салливан утомленно прикрыл глаза. Сдается, ему попался еще один инженер Андерсен, только вместо роскошных форм вдовы этот зациклился на доминиканцах. Марку захотелось запустить в стенку чем-то тяжелым. Еще минуту назад казалось, что впереди забрезжило решение, – но нет, все тот же тупик.

– Я не пляшу, как остальные, – раздалось над головой Марка, – потому, что вижу свет.

Салливан отнял руку от лица и изумленно посмотрел на заключенного. Тот сидел верхом на стуле, опираясь в спинку костистым подбородком. В правой руке его покачивалась лампа. Сквозь верхнюю часть тыквы продета была ржавая проволока, и Рюноскэ качал лампу на этой проволоке, и казалось, что мигающий внутри огонек сейчас погаснет, – но огонек не гас.

– Я вижу, куда идти. А они не видят никого и ничего. Они в темноте. Тебе приходилось бывать одному в темноте, инквизитор? Ты знаешь, как это страшно? Слякоть, ночь, небо затянули тучи, ты идешь по болоту, вытянув вперед руки, – ты щупаешь воздух впереди себя, и нет там ни черта, в этом воздухе, и тебе кажется, что ты всегда будешь идти в темноте. А потом впереди мелькает огонек. Зеленый болотный огонь, вы называете его ignis fatuus, или светляком. Ты идешь на огонь, и он заводит тебя в трясину.

Марк напрягся. В этом что-то было. Он собрался, как зверь, почуявший верхним нюхом след. Слабый, совсем слабый – однако верный.

Рюноскэ не зря назвал Марка инквизитором. Люди не приносили утешения, и с некоторых пор Марк Салливан, следователь и палач ордена, решил, что его интересует только истина.

Мертвецы в грузовом отсеке, опутанные грависетью и скованные наручниками, молчали, как и положено молчать мертвецам. Молчали звезды, молчало приближающееся лицо безлюдной планеты Луг. И вот, когда молчание стало совсем уже нестерпимым, заговорил Джек.

– Хотите, Марк, я расскажу вам историю о самом одиноком парне на свете?

Марк подумал и ответил:

– Хочу.

– Мой папаша, – начал Рюноскэ, – да унесет черт его душу прямиком в ад, был наполовину ирландцем. Мы с матерью уехали в Токио, но он притащился за нами и попытался наладить семейную жизнь. В тот год, пока мать, наконец, не опомнилась и не выдворила его из страны постановлением суда, он организовал нам веселый праздник. День Всех Святых. Всюду развесил паучьи сети и роботов-пауков, которые прыгали мне на голову и вцеплялись в волосы. Весело до усрачки. А еще он рассказал про Джека – Тыквенную Голову. Был такой парень в Ирландии, хитрец, пьяница и вор, который до смерти достал своих односельчан. Наконец соседям надоели его долги и проделки, и они решили основательно поколотить Джека. Только тот успел смыться и добежал аж до церкви, где и встретил Дьявола. Дьявол был при полном параде, в чудном камзоле, со свитой из болотных духов и огнеглазых бесов, в общем, все как полагается. «Привет, Джек, – сказал Дьявол. – Думаю, самое время мне забрать твою грешную душу в Ад». «Это так, господин, – смиренно ответил Джек. – Да только не лучше ли тебе для начала прибрать души всех тех уродов, которые за мной гонятся? Давай-ка ты обратишься в фальшивую монету, и с помощью этой монеты я заплачу соседям долги. А потом ты оп! – и исчезнешь, и добрые жители моей деревни все передерутся и перережут друг друга, решая, кто же из них вор». Дьяволу этот план очень понравился. Он мигом перекинулся в серебряную монету…

Марк усмехнулся.

– Чего лыбишься?

– Так. Слышал эту байку от деда. Старичок был не дурак травить побасенки, особенно в подпитии.

– И что же ты слышал?

– У твоего Джека в кошельке был серебряный крестик. Дьяволу рядом с крестом резко поплохело, и он взмолился о пощаде. Джек согласился отпустить его только после того, как нечистый обещал оставить его душу в покое.

Рюноскэ неприятно улыбнулся.

– Вот, значит, как это теперь рассказывают.

– А что, есть другие версии?

Словно не расслышав вопроса, Рюноскэ напряженно всматривался в бледное лицо планеты. Та уже растопырилась на половину обзорного экрана, и под облаками стали различимы контуры единственного континента. Береговая линия напоминала распростершего крылья орла – или ворона, если на то пошло.

– Вороны любят кладбища, – ни к селу, ни к городу заявил Джек. – Ты заметил – вроде и нечем там поживиться, а вороны так и норовят обсесть кладбищенские елки.