Огоньки на приборе, мигнув, потухли.

– Ну?! – Алексей потряс коробочкой, несильно постучал по корпусу. Изображение вернулось.

Вторая точка. Боль 7 баллов. Мужчина. Движется.

Третья точка. Боль 4 балла. Ребёнок. Перемещается медленно, с остановками.

Все трое находились примерно на одном расстоянии от Алексея и вряд ли могли видеть друг друга в лесу – между ними было не меньше двухсот метров. Дальше всех находилась собака.

Собака, мужчина, ребёнок. 7 баллов, 7, 4. Прибор снова забарахлил, и перед тем, как точки окончательно погасли, «7», принадлежащая собаке, изменилась на «8». Алексей уже засёк направление и побежал в ту сторону, где находился раненый мужчина. На бегу он постукивал ребром ладони по прибору, пытаясь его включить, постоянно отвлекался и не заметил, как под ногами разверзлась земля.

Очнулся он на дне глубокого оврага. Болела неловко подвёрнутая рука, голова кружилась. Если бы не каска, мог бы и совсем того, подумал он. Чтобы высвободить руку, он осторожно перекатился с живота на бок, потом на спину. Пальцы шевелились, значит, всё в порядке…

Встать и пойти мешала накатившая странная апатия. Нужно было торопиться, а он неподвижно лежал и смотрел вверх, на кусты, нависшие высоко над ним на склоне.

И долго ты будешь так лежать, парень, – как Андрей Болконский под небом Аустерлица? Вставай, это твоя война, наливаясь раздражением, думал Крошин. Искоса он поглядывал на темноволосого и переводчика. У них были крайне сосредоточенные лица, и они не выказывали ни малейших признаков нетерпения, просто ждали, ждали… Словно на их глазах вершилось нечто важное. Проникнувшись их настроением, Крошин сделал лицо попроще.

Алексей думал о собаке. Она не виновата, что идёт война. Что несколько часов назад над Баженовкой запылало небо и голубой смерч пронёсся над селением. Он не тронул дома, но то, что осталось от людей, санитары, в том числе и Алексей со Стратоновым, выносили в трупных мешках. Ноша была совсем лёгкой… Пожилой хирург Сотников из первой сортировочной бригады, к которой они были прикреплены, жалея их, пустил вперёд санитаров постарше, бывалых, а им сказал: «Нечего вам там делать, ребятки, будете на подхвате». А потом они и вовсе завернули за угол и неожиданно очутились в лесу И теперь он знает, что где-то рядом лежит и умирает собака. Когда он побежал спасать человека, ей стало хуже. Он знал и не остановился, не повернул в её сторону Как будто собаки не люди. Алёшка, иди, дружок твой пришёл! Вот так, морячок, плати за табачок! Люди мы или нет, Лёшик, милый? Плати за табачок! Должны мы защищать тех, кто нам дорог? Или просто слабее? Плати, морячок, плати за табачок… Голова трещала, перед глазами плыли круги.

Неподалёку в кустах запищал прибор. Алексей подполз к нему на коленках, взял в руки. Животное – боль 9 баллов. Один шаг до болевого шока. Показатели мужчины и ребёнка остались прежними, но их координаты изменились. Ребёнок шёл в сторону животного, мужчина на приличном расстоянии следовал за ним.

Алексей подобрал ранец, вылез из оврага и, спотыкаясь, побежал к собаке.

Показания прибора, которые считывал Алексей, высвечивались на картинке сбоку.

– Как вы считаете, почему воин Алексей Белоусов изменил своё решение? – спросил переводчик.

Крошин и сам хотел бы знать. И всыпать воину Белоусову по первое число. Но нужен был ответ, который их устроил бы, поэтому он уклончиво ответил:

– Да прибор у него барахлит… – И как бы в продолжение своей мысли присовокупил к словам такой же неясный жест. И потом украдкой вытер со лба испарину

Собака оказалась помесью овчарки и обычной дворняги, крупной, не раз щенившейся – у неё были отвисшие соски. Она без сознания лежала на боку и едва дышала, вывалив посиневший язык. Алексей легко определил характер повреждений: сильные ушибы и стреляная рана, из-за которой произошла значительная потеря крови. Кто-то избил собаку и прострелил ей из дробовика ногу.

Действовал он быстро, скудные познания в ветеринарии компенсировал интуитивно и провёл реанимационную терапию на одном дыхании: поставил обезболивающие и поддерживающие уколы, извлёк дробинки, перебинтовал рану на ноге. Индекс боли медленно пополз вниз, но положение по-прежнему оставалось критическим. Стиснув зубы, Алексей достал из ранца мягкий пузырь с предназначенным для самых тяжёлых случаев раствором – о нём говорили с придыханием, как о чудо-препарате – и недрогнувшей рукой поставил собаке капельницу. Цыплёнок тоже хочет жить…

Вдалеке раздался слабый детский голосок:

– Альфа!

Алексей вскочил, пошёл на голос и вскоре наткнулся на мальчика лет восьми в джинсовой курточке, брючках, кроссовках и трикотажной шапочке. Бледное личико его было осунувшимся и измученным. Он еле держался на ногах, и по всему было видно, сильно замёрз.

Увидев Алексея, он тихо заплакал, и пока Алексей нёс его на руках, не сказал ни слова. При виде перебинтованной собаки он немного успокоился.

– Дяденька, спасите Альфу…

– Стараюсь, парень, – спокойно ответил Алексей, осматривая мальчика. Переохлаждение, шок, несколько гематом и ссадин на лице и руках… – Как тебя зовут?

– Антон. Я кушать очень хочу…

Алексей достал из ранца сухой паёк, дал ему сухарь и фляжку с водой.

– Тебя кто-нибудь бил?

– Нет. Альфу били… Папка… Она его укусила… он её железной палкой…

– А ружьё у него есть?

Мальчик сказал испуганным шёпотом:

– Я побежал за Альфой, а он стрелял… Пьяный.

Стрелял вслед ребёнку и собаке. Алексей выругался про себя и взглянул на показания прибора. Раненый мужчина стоял совсем рядом с ними, возможно, прятался в кустах.

– Выходи! – крикнул Алексей.

Кусты зашевелились, из них, хромая и пошатываясь, вышел невзрачный мужичонка с испитой физиономией и дробовиком в руках. Из кармана куртки торчало горлышко бутылки, заткнутое скрученной бумагой.

– Ружьё брось, – сказал Алексей.

– Щас, – возразил мужичок, держась на безопасном расстоянии.

– На кого руками машешь, герой? На пацана и собаку?

Пьяный голос мужичка сделался плаксивым:

– А ты знаешь, что она меня укусила? Ты знаешь, что за такие дела можно вообще убить? Я её кормлю, пою… а она мне – во! Куртку порвала! У меня покус знаешь, какой?

– Иди сюда, покусанный, – поморщившись, сказал Алексей. – Я медбрат, обработаю рану.

– Нет, – твёрдо сказал мужчина. – Антоха, домой!

– Они из селения, подвергшегося нападению, – заметил переводчик.

– Понятно, – тихо сказал Крошин.

Нарезался самогону, устроил дебош с пальбой и благодаря этому остался жив – и сам, и парнишка его. А матери теперь у пацана, наверное, нет… только это пьяное чучело.

Между тем, мужчина с ружьём покачнулся и осел на землю – кровопотеря давала о себе знать. Алексей пулей метнулся к нему, и между ними завязалась короткая борьба за дробовик. Раздался выстрел. К счастью, ствол был задран к небу и никто не пострадал. Мальчик громко заплакал. Больше не церемонясь, Алексей вырвал ружьё и отшвырнул в кусты. Потом подхватил обмякшего мужчину за подмышки и поволок.

Мальчик, закутанный в плащ-палатку, крепко спал, прижавшись к собаке. Когда Алексей заканчивал бинтовать мужичку ногу, собака открыла большие жёлтые глаза и шевельнула ухом.

– Ах ты, моя красавица, – сказал Алексей. – Замёрзла? Потерпи, сейчас запалю костёр.

В эту минуту в нескольких шагах от них раздался сильный треск, будто с темнеющего неба что-то тяжёлое упало на верхушки деревьев и, ломая ветки, рухнуло на землю. Раздался крик, полный боли, и всё стихло. От неожиданности мужичок вскрикнул, а собака дёрнулась всем телом.

– Спокойно, – негромко сказал Алексей и, пригнувшись, подобрался к тёмной массе, лежавшей под деревьями. На поясе у него запищал прибор. Он машинально взглянул на него. Светилась точка с числом 10 – у существа, лежавшего перед ним, был болевой шок.