Пропасть снова напомнила о себе, когда появился Ромашка. Он подошел к Ваське после уроков. Высокий, в спортивной куртке, совсем взрослый. Подмигнул и предложил подвезти на своем мотоцикле до дома. Васька округлила глаза, представив, какой фурор вызовет среди подружек ее появление за спиной этого парня, и, разумеется, согласилась.

Всю следующую неделю Ромашка ждал девочку у ворот школы. Катал на своем блестящем звере и даже разок сводил в «Макдоналдс». Он говорил, что влюбился с первого взгляда и не может дождаться, когда ей исполнится шестнадцать. Васька слушала, прикладывала холодные ладошки к пылающим щекам и чувствовала дыхание знакомой пропасти. Или, кажется, уже падала в нее. Ах, это было совсем не страшно! Словно полет Алисы сквозь кроличью нору.

Дядя Паша не смог разделить восторга приемной дочери. Едва он узнал, что вокруг нее вертится двадцатилетний парень, как Васька была посажена под домашний арест. Теперь ее провожал и встречал с уроков водитель отчима. Слезы и уговоры не помогали. Если дядя Паша говорил «нет» своим особым голосом, это означало, что нужно смириться. Но Васька смиряться не хотела.

– Я позвонила Ромашке из школы. Он приехал за мной на большой перемене. Забрал и отвез к себе. Я сказала ему, что мы всегда можем покончить с собой, как Рудольф и Мария. Ромашка согласился, но сначала предложил попробовать поговорить с дядей Пашей, рассказать про нашу любовь и все такое. А еще он пригласил меня на Новый год к друзьям на дачу. Дача – это же почти охотничий домик, да?

Лера выругалась сквозь зубы, Родин попытался изобразить на лице понимание.

– Ромашка попросил у меня ключ от нашей квартиры. Ну не на улице же о таких вещах разговаривать. Я ему объяснила, как отключить сигнализацию. Он должен был сегодня прийти к нам домой и ждать отчима. Мама уехала к бабушке в Волгоград, а дядя Паша вернется около одиннадцати – у него на работе Новый год отмечают.

– А ты поехала на дачу с его друзьями? – уточнила Лера.

– Да, – у девочки дрогнул подбородок. – Они оказались такие противные. Совсем не похожи на Ромашку. Один даже под юбку ко мне полез. А еще эти парни говорили о коллекции…

– Твоего отчима?

– Да. Спрашивали меня, какие часы самые дорогие? Они… они…

– Ясно, – Родион почувствовал, что девочка готова снова разрыдаться. – Я тебя понял. Ромашка не собирался разговаривать с отчимом. Так? Парень решил его ограбить. Для этого он с тобой и познакомился.

Васька согласно шмыгнула носом. Живущая в ней романтическая дурочка все еще не желала верить отвратительной правде.

– Только с чего ты решила, что он хочет его убить?

– Разговор слышала. На заправке. Карп, друг Ромашки, говорил второму, что нужно идти ва-банк. Говорил, такого шанса больше не будет… Надо брать все… А потом мочить старика и девчонку, то есть дядю Пашу и меня… Мы милицию на них наведем… Они думали, я в туалете, а я за машиной стояла…

– Ты поэтому сбежала?

– Да. Когда мы в пробку попали. Открыла дверь и выпрыгнула из машины. Карп гнался за мной, а потом отстал. – Васька громко икнула. – А дайте мне телефон. Дядю Пашу предупредить. Ну пожалуйся, а? Мой разрядился.

Щерба с Лерой переглянулись.

– Ты разве не знаешь? – Родион с сочувствием смотрел на несчастного ребенка, обманутого взрослым отморозком. – Здесь нет связи.

– Ни у кого?

– Ни у кого.

– Тогда я должна бежать! Мы ведь недалеко уехали. До проспекта Сталеваров километра два. Правда? Там я мотор поймаю. У меня есть сто рублей. Этого хватит, чтобы до дома добраться.

Проспект Сталеваров, сто рублей на мотор – девочка попала сюда из какого угодно города, только не из Москвы. Щерба попытался говорить мягко.

– Василиса, ты знаешь, сколько сейчас времени?

– Конечно! Я постоянно на часы смотрела. Почти десять. Еще можно успеть…

– Сейчас три часа ночи.

– Нет! – девочка неловко улыбнулась, словно Родион неудачно пошутил. – Без пятнадцати десять! Вот.

Она сунула Щербе под нос тонкое запястье, перехваченное ремешком часов. Короткая стрелка на циферблате с золотым ободком медленно ползла к десяти.

– Елки зеленые! Этого не может…

– Может, – женщина уставилась на Щербу с таким видом, как будто только что открыла в себе способность видеть предметы насквозь. – У нее время идет по-другому. Наверное, потому, что она бежит против потока. Из будущего в прошлое.

– Отличная версия! Сценаристы «Полтергейста» будут плакать от зависти. Предлагаю вариант попроще. Она попала сюда из другого часового пояса.

– Смеешься? Это из Америки, что ли? Где сейчас десять часов вечера? Уж точно не в Петропавловске-Камчатском!

Правда, где? Чтобы узнать ответ, Родион повернулся к девочке. Но его обдало волной холодного воздуха. Задняя дверь машины хлопнула, сиденье опустело. Васька умчалась спасать отчима.

Щерба не стал ее догонять. Кто знает, может, девчонке одной суждено вырваться из этой западни. Может, выход не в конце, а в начале пробки, там же, где и вход. В любом случае, он не в силах ничем помочь, поэтому лучше не мешать.

Среди машин начали возникать одинокие фигуры. Измученные люди бросали свои автомобили и брели вдоль колонны. Мимо окон «ауди» проплыла чья-то красная «аляска», следом проковыляла черная дубленка.

– Бензин кончился или аккумулятор сел, – прокомментировала Лера.

– Или нервы сдали. Не хочешь присоединиться?

– Думаешь, я два года пахала на эту тачку, чтобы просто так ее бросить? – От недосыпа лицо женщины слегка припухло, и она стала похожа на Караченцева в молодости. – Нет уж! А потом из обуви у меня только осенние сапоги. Что-то не хочется повторять подвиг Маресьева.

– Тогда я пойду к себе. Пока жена моего добровольного помощника не вручила нам ноту протеста.

Снаружи похолодало. Снег закончился, и небо перестало быть кромешно черным. Оно обрело тот густой цвет, какой никогда не увидишь над городом. Уличные фонари и неоновая реклама делают купол над головой белесым, словно в банку с краской плеснули стакан молока. И только вдали от мегаполисов небо становится по-настоящему синим. Таким глубоким и чистым, что слово «дауншифтинг» перестает быть синонимом сумасбродства.

Родион постоял немного, как будто пропуская «ауди», и вдруг сорвался с места. Пересек дорогу, одним прыжком перемахнул через низкое ограждение и пополз по откосу вверх.

Быстрее, быстрее. Главное – не задумываться и не оглядываться. Сзади обиженно загудел «форд». Это Николай в растерянности сигналил его потерявшему совесть владельцу. Но Щерба притворился глухим. Он на одном дыхании взобрался на склон, лишь слабо удивившись, что на этот раз подъем дался гораздо легче.

Там, наверху, ничего не изменилось. Только пропала густая снежная завеса и стала видна черная полоска леса у горизонта. Щерба сделал в его сторону пару шагов и утонул в сугробе по середину голени. Ничего. Не страшно. Идти можно. Он бросил последний взгляд на шумевшую внизу трассу – сияющая оранжевыми огнями змея казалась лишней среди молчаливых просторов. Словно кто-то вырезал ее по контуру и приклеил на фотографию заснеженного поля.

– По контуру. Вырезал по контуру, – вслух повторил Родион. – Надо разорвать контур…

Щерба развернулся и решительно зашагал к лесу.

Морозный воздух пахнул костром. Так бывает, когда красный столбик термометра опускается ниже минус восьми. Щерба заметил это еще в детстве, распахивая зимним утром дверь подъезда. Иногда заснеженная улица встречала его ароматом березовых поленьев, иногда, в особенно холодные дни, – терпким духом полыхающей сосны. Но сейчас, шагая по ночному полю, Родион ощущал не столько запах горящего дерева, сколько… жареной колбасы.

Путник повел носом. Не мерещится ли? Обостренное голодом воображение нарисовало ноздрястые красно-коричневые кружки на обугленных палочках. Языки костра жадно слизывали прозрачные капельки жира. Колбаса сердилась, шипела и просилась на кусок черного хлеба…