– Спит он давно, чтобы с нами разговаривать, – дальнобойщик затянулся. – А ведь я, и правда, домой не хотел. Это ты точно угадал. У меня сын… того, больной. ДЦП, вот. Жена только вокруг него и вьется. Ни о чем другом думать не может.

– И сколько ему лет? – машинально спросил Родион.

– Пять почти. Я специально стал браться за дальние рейсы. Чтобы денег получать побольше, а дома бывать поменьше. – Мужик швырнул окурок на дорогу и добавил с нажимом: – В наказание это нам. За малодушие. Будем стоять, пока не сдохнем!

«Почти пять лет, – повторил про себя Щерба. – Пять лет ему не хочется возвращаться домой. Но в пробку он угодил именно сейчас. Почему? Потому что вместе с ним того же захотели еще тысячи людей? Звезды неудачно встали? Или никакой закономерности нет? Может, он, Родион, все придумал. Притянул за уши. Люди постоянно хотят от чего-то спрятаться. Спроси их в каждый отдельный момент жизни, и они обязательно вспомнят, как боялись неприятной встречи и лелеяли надежду ее избежать».

– От чешет! – снова подал голос дальнобойщик. – Девчонка, что ли?

Щерба увидел ее чуть позже своего собеседника. Она неслась против потока машин. Угловатые движения, ножки-палоч-ки в массивных кроссовках, вязаная шапка с двумя кисточками, взлетавшими при каждом прыжке, – девчонка еще не вышла из возраста гадкого утенка. Или только-только в него вошла. Родион разглядел зареванное личико, исполосованное потеками туши, и побелевшие губы. Напугал кто-то? Обидел? Когда бегунья оказалась в паре шагов, он вскинул руку и поймал ее за талию.

– Пустите! – пискнула она.

– Тихо, тихо! Что случилось? От кого бежишь?

– Вам-то что? Мне надо!

– Эй, я же помочь хочу! – ему пришлось покрепче ухватить ее за короткую дутую куртку. – Тебя как зовут?

– Васька, – она испуганно посмотрела в лицо Родиона, сложила рот чемоданчиком и заревела.

– Как-как?

– Васкааааа! Василиса!

– Вот что, Василиса, пойдем в машину. Успокоишься, согреешься…

– Нет! – девчонка попыталась вырваться. – Не пойду!

– Боишься, что ли?

– Я не маленькая! Знаю, для чего в машину зовут!

Из-за индейской раскраски, оставленной раскисшей тушью, разглядеть ее лицо было невозможно. Чистым остался только круглый подбородок с ямочкой. Подбородку очень шло имя Васька.

– Хорошо, пойдем не ко мне, а к моей подруге. Ага? Ты у нее согреешься, а потом дальше побежишь.

Проходя мимо «мерседеса», Щерба попросил Николая снова сесть за руль «форда». Немолодая, но все еще миловидная жена бизнесмена с легким осуждением уставилась на Родиона и его спутницу. Однако возражать не стала.

У Леры в машине на полную мощность орала музыка. Салон «ауди» вздрагивал под рваный ритм джаза. Саксофон плел сложное соло, от которого Родиону снова захотелось есть. Несмотря на рев колонок, женщина клевала носом. Появление Щербы она встретила с облегчением – хоть какой-то шанс не уснуть.

– Ну так что с тобой стряслось? – спросил Родион, наблюдая, как Василиса на заднем сиденье вытирает лицо влажной салфеткой, выданной Лерой. Сам Щерба, чтобы не нервировать девчонку, сел вперед.

– Сбежала.

– От кого?

– От друзей. Ну то есть друзей моего парня.

– У тебя есть парень? – Лера с сомнением разглядывала детское лицо. На вид девочке не было и четырнадцати.

– Да! – вскинула она подбородок с ямочкой. – Не верите?

– Верим! – ответил за Леру Родион. – Только чего ты от них убегала-то?

– Они, они… – ее губы снова попытались сложиться чемоданом. – Дядю Пашу хотят убить.

Слова лились из девочки, словно молоко из забытой на плите кастрюли. Щерба слушал и пытался уловить то, что скрывалось за сбивчивым рассказом подростка.

Она жила с ощущением пропасти за спиной. Пропасть ползла по пятам, съедая все, чего касались Васькины ноги. Приходилось то и дело ускорять шаг, чтобы не провалиться в прожорливую дыру. По ночам ей снились кошмары. Гулкие мосты складывались под девочкой детским конструктором, увлекая в ледяную воду зимней реки, пожарные лестницы рассыпались под пальцами в ржавый порошок.

Дядя Паша, мамин муж, умел бороться со странным страхом приемной дочери. Нет, о самом страхе он не знал, но рядом с отчимом пропасть вела себя прилично и переставала преследовать Василису.

Мама вышла второй раз замуж, когда дочери было одиннадцать. Немолодой, хмурый мужчина привез их в свою трехкомнатную «сталинку», больше смахивающую на магазин антикварных часов. Дядя Паша был коллекционером. В его «трешке» никогда не наступала даже относительная тишина. Квартира тикала, бренчала, тренькала и каждый час взрывалась мелодичным и не очень перезвоном.

Васька подолгу зависала над чудными экспонатами. Она ждала, когда короткая стрелка на пожелтевшем циферблате аккуратного домика сделает круг, и из-за дверцы выглянет потрепанное чучело кукушки. Или водила пальцем по сложному узору малахитового корпуса, целиком выпиленного из полудрагоценного камня. Или наблюдала за танцем наряженных в старинные платья человечков на крохотной сцене часов-театра. Но главное сокровище коллекции отчима хранилось в сейфе, спрятанном в стене за портретом Шекспира. В круглых часах с цепочкой на первый взгляд не было ничего особенного. Разве что готическая подпись женевского мастера Mole на корпусе. Но стоило поднять крышку, как коллекционный экспонат открывал свою тайну – ажурный механизм из золота.

Каждое колесико, каждая шестеренка была покрыта тончайшим орнаментом, превращавшим металл в кружево. Казалось невероятным, что такой узор могли нанести грубые человеческие руки. Васька представляла крошечных фей, которые по приказу старого часовщика рисовали на золоте волшебные цветы тонкими иголочками.

– Эта безделица стоит, как наша квартира! – сказал однажды дядя Паша.

– Так продайте их! – тут же предложила Васька. – Деньги в акции вложим, будем на проценты жить.

– Смотри, какая бизнес-вумен, – глаза отчима весело блеснули за очками в стальной оправе. – Ты хоть знаешь, кому принадлежали эти часы? Кронпринцу Австро-Венгерской империи Рудольфу Габсбургскому. Они лежали в его кармане в ту ночь, когда наследник трона покончил с собой вместе с восемнадцатилетней Марией Вечерой.

История двойного самоубийства вызвала в Васькиной душе сладкое томление. Взрослый мужчина и совсем юная девица в охотничьем домике. Он стреляет в нее, а потом кладет на свою кровать, рассыпав по подушке темные волосы. Ах да, была еще роза. Когда слуги ворвались в покои принца, на груди мертвой Марии лежала бордовая роза.

Мир дяди Паши был так плотно заполнен старинными вещами и странными историями, что Васькиной пропасти не осталось в нем места. Собиратель часов и сам был размеренно надежен, словно изделия швейцарских мастеров. И так же точен.

В отличие от Васькиной матери.

Та жила мимо времени. Или вопреки ему. Она могла на две недели уйти в депрессию, лечь на диван и пересмотреть три сезона доктора Хауса. Благо работа позволяла – женщина была риэлтором. Талантливым риэлтором. Комиссия от каждой проданной ею квартиры давала возможность бить баклуши как минимум пару месяцев. Чем Васькина мама не упускала случая воспользоваться. Она переставала заниматься уборкой, готовить еду и интересоваться делами дочери. Василиса жарила яичницу и варила покупные пельмени. По ночам она забивалась с книжкой в гнездо из пахнущего жиром одеяла и засаленных подушек. Ей казалось, что так пропасть не сможет до нее добраться.

Это продолжалось, пока не появился дядя Паша. В его квартире не замечать времени было невозможно. Тиканье часов задавало четкий ритм жизни всех ее обитателей. В одиннадцать лет Васька обнаружила, что обедать надо сразу после школы, а ложиться в постель не позже десяти вечера. Воскресные дни заполнились походами в кино и лыжными прогулками. Несделанные уроки перестали висеть дамокловым мечом над вихрастой головой девочки, и учителя наконец-то начали одобрительно говорить в ее адрес: «Взялась за ум».