Его слова поразили ее словно удар молнии. Еще один заем. Еще больше долгов. Боже, когда же прекратится этот кошмар? Судя по всему, никогда. «А я… я вела себя так опрометчиво, забыла о Герберте, о наших долгах, о пьющем отце. Я целовалась с Хоуком и в этот прекрасный момент забыла обо всем. Нет, никогда больше такое не повторится. Ручаюсь!»

— Я часто ездил верхом с твоей матерью. Как прекрасно она держалась в седле! — Он вздохнул. — Помнишь, у всех купленных мной лошадей масть была под цвет ее любимому наряду для верховой езды?

— Конечно, помню. — Она стиснула руки, не зная, что говорить дальше.

— Герберт сказал, что абонировал на завтра ложу в опере. Обязательно надень красное платье. В нем ты так похожа на свою мать…

Хейли замерла на месте, погруженная в свои мыслив и не обращая внимания на глуховато звучавший, печальный отцовский голос.

— Я попрошу повара приготовить для тебя что-нибудь. Отец, тебе необходимо поесть. Если я понадоблюсь, то я в своей комнате.

— Мне ничего не надо… — В голосе отца явственно слышалось раскаяние. — Ладно, я поем что-нибудь.

Хейли повернулась и вышла, не в силах больше выслушивать очередную порцию сожалений или утешений. Слишком ее взволновала сегодняшняя встреча с мистером Хоуком. Вкус его губ еще не выветрился из ее памяти.

«Нет, я не такая наивная дурочка, чтобы потерять голову от страсти и все погубить… Или я обманываю себя?»

Из небольшой ложи открывался прекрасный вид на сцену, а также на весь зал, заполненный до отказа. Куда бы она ни обратила взор, повсюду блестели драгоценности, наряды и театральные бинокли. Дамы из соседних лож, партера и бельэтажа, поворачивая головы, оценивающе осматривали платья, в которых блистали светские красавицы, пожалуй, их больше интересовали наряды, чем само лицедейство. Между ними словно царил дух невольного соперничества, соревнования — кто кого превзойдет нарядом или украшениями. Однако Хейли не могла оторвать глаз от того, что происходило на сцене.

Рядом с ней сидела тетя Элис, Герберт — позади, он дремал на протяжении почти всего представления. Хейли целиком погрузилась в мир грез и романтических переживаний, царивший на оперной сцене. Божественное пение, нарядные костюмы актеров отвлекали ее от тревог и забот.

Несравненное сопрано мисс Беатрис Лэнгстон едва начала очередную арию, как тетя Элис наклонилась и прошептала:

— Бетси — это чудо, не правда ли?

— Да, такая печаль в голосе и такой мягкий тембр, просто удивительно, — согласилась Хейли.

— Странно, почему в опере всегда поют так грустно и трагично? Неужели, кроме разбитого сердца и смерти, больше не о чем петь? — Тетя Элис украдкой из-за веера прошептала: — Возможно, более живой, энергичный стиль исполнения удержал бы мистера Трамбла от сонливости.

Хейли слегка поморщилась. Сознание послушности долгу все равно не приносило ей покоя: сколько раз она давала себе обещание больше не позволять мистеру Хоуку никаких вольностей, но сердце все равно не подчинялось. Неуклюжие манеры простодушного мистера Трамбла действовали ей на нервы. Каждый его промах или бестактность вызывали у нее странное чувство неотвратимой угрозы. Каждое его неуклюжее прикосновение пробуждало в ее памяти тот самый первый поцелуй…

Прошло два дня, но воспоминания о поцелуе не ослабевали, а, пожалуй, даже усиливались. В ее сознании вспыхивали волнующие переживания, услужливая память припоминала все, что произошло между ними, не упуская ни одной подробности, ни одного его прикосновения. Иногда она с еле заметной улыбкой и без всякого страха задумывалась над тем, каково быть «той женщиной», женщиной, лишенной практичности.

«Как это смешно и нелепо! Я не первая и не последняя девушка, которая выходит замуж не по любви. Но еще до того, как тетя Элис принялась восхвалять мистера Хоука, она сотни раз укоряла меня за лишнюю рассудительность, считая, что мое сердце на поводке у головы. Разумеется. Теперь все ее советы сводятся к одному и тому же — забыть о благоразумии и осторожности. И будь что будет…»

Она взволнованно обвела глазами соседние ложи, желая проверить, сдержал ли мистер Хоук обещание не прекращать своих преследований. Он появлялся всегда так неожиданно, что сегодня Хейли даже стало досадно: почему его нигде не видно?

«Боже, что я делаю? Мечтаю о нем и готова пожертвовать ради встречи с ним последней иллюзией покоя!..» Усилием воли она заставила себя опять взглянуть на сцену, но суета актеров и блеск огней больше не увлекали ее и не отвлекали от грустных мыслей.

«Меня продают словно скаковую лошадь из конюшни моего отца. Скорей бы все уже закончилось. Сделка заключена. Я дала слово. А я дочь джентльмена. Когда я увижу мистера Хоука, непременно напомню ему об этом». Хейли вздохнула, ловя себя на мысли, что опять невольно вернулась к мистеру Хоуку.

Опера близилась к концу. Публика разразилась аплодисментами, разбудившими Герберта. Он с живостью присоединился и, пожалуй, даже громче многих кричал «браво».

Тетя Элис с насмешкой посмотрела на проснувшегося театрала.

— Мистер Трамбл, ведите себе сдержанней. Вдруг мисс Лэнгстон захочет обсудить с вами сюжет оперы, тогда вы попадете в неловкое положение.

Герберт весело рассмеялся, пропуская мимо ушей шпильку в свой адрес.

— Я ей отвечу, что потерял Дар речи от ее пения. Вряд ли она сочтет меня льстецом.

Он встал и подал руку Хейли.

— Давайте сходим к актерам. Прикоснемся к их жизни. Хотя, наверное, там будет много народу.

Хейли с радостью встала.

— Думаю, что не очень. Если вопреки ожиданиям там будет много гостей, тогда уйдем, ладно?

— Да, да, конечно.

Они вышли из ложи и направились на первый этаж, туда, где в малом зале в честь артистов был устроен небольшой званый вечер.

— Я никогда раньше не встречался с артистами, но все говорят, что они очень веселые и приятные люди. — Герберт явно радовался в предвкушении новых знакомств.

— О да, — подхватила тетя Элис. — Артисты удивительно дружелюбны, даже слишком.

Хейли оглянулась через плечо и заметила лукавую усмешку на лице тети. Наверняка у той был наготове неприличный рассказ из далекой тетиной юности, в котором речь шла об актере, безумно влюбленном в тетю.

Точно так же как и ее брат, тетя Элис сильно любила мужа, но после его смерти, а это случилось всего через год после свадьбы, тетя предпочла затворничеству жизнь веселой вдовушки. Однако Хейли не знала, насколько правдивы тетины истории. Дело в том, что с каждым годом ее любовные похождения, с ее слов, становились все более пикантными и шокирующими.

Они сошли вниз как раз вовремя. Артисты только что пришли, многие из них даже не стали переодеваться. Их необычный вид придавал званому ужину оттенок театральности и возбуждал интерес. Светские дамы жеманно прикрывались веерами, маскируя интерес к актерам. В отличие от них джентльмены почти не скрывали своих намерений и восхищенными глазами разглядывали актрис, хотя некоторые из них, соблюдая правила приличия, вели себя более достойно.

Герберт чуть не свернул себе шею, высматривая кого-то в толпе.

— Почему-то я не вижу мисс Лэнгстон.

— О, не волнуйтесь так. Она ведь примадонна и обязательно придет, — сдержанно заметила тетя Элис. — По-видимому, она хочет, чтобы ее появление выглядело как можно более торжественно.

— Да, да, понимаю, — торопливо сказал Герберт и тут же захлопал в ладоши от возбуждения. — Вы правы, вот и она… Как же она восхитительна!

— Не хотите ли вы, чтобы я вас представил? — вдруг предложил один из стоящих рядом джентльменов и поклонился. Одного взгляда на его пуговицы, в центре которых блестели фальшивые брильянты, хватало, чтобы увидеть в нем человека из актерской среды.

— С удовольствием! Я — Герберт Трамбл, это моя невеста мисс Морленд, а это миссис Шоу, ее тетя. — Герберт схватил протянутую руку и по привычке крепко пожал ее. — Очень рад!