Он нахмурился.

— Я своими глазам видел твое мастерство постоять за себя. И мы много раз предлагали тебе пищу. Какой бы ни была причина, часть тебя хочет быть с нами. Иначе ты бы уже давно покинула нас. И ты, и я — мы оба знаем это.

Против такой логики возразить было нечего.

Но… почему? Почему часть ее хочет остаться с ними? Тогда или сейчас?

Тебе известен ответ, хотя ты пытаешься отрицать.

Он. Сабин.

Не нравится? Ха!

Она рассматривала его, подмечая залегшие в уголках его глаз тонкие морщинки, отбрасываемые ресницами острые тени, подрагивающий на скуле нерв. Бешеный пульс воина эхом отражался в ее ушах. Возможно, и его тянет к ней, но он сопротивляется этому, в точности, как и она. Эта мысль доставила ей удовольствие.

Ждала ли его в Будапеште женщина? Жена?

Гвен сжала кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Удовольствие ушло.

Это не имело значения. Ты не должна хотеть его.

— Гвен?

То, как он произносил ее имя, одновременно напоминало пощечину и ласку, играя на нервах и заставляя содрогаться. Ей нравилось, что он желал ее сотрудничества, хотя она подозревала, что в случае отказа он вполне может заставить ее силой.

— Может, мне и стоило сбежать.

— Куда? В жизнь, полную сожалений? В жизнь, полную мыслей о том, что следовало дать отпор обидчикам? Я предлагаю тебе шанс помочь мне убить Ловцов. И тебе прекрасно известно, что убийство врагов — это не единственная выгода, которую ты получишь.

— О чем ты?

— Я могу помочь тебе научиться контролировать своего зверя так, как это делаю я. Могу помочь тебе использовать его для доброго дела. Разве ты не хочешь обрести контроль?

Всю жизнь ей хотелось трех вещей: встретить отца, заслужить уважение семьи и научиться управлять Гарпией внутри себя. Если Сабин сумеет выполнить обещание, то она наконец-то после стольких лет сможет получить хоть что-то одно. Он, должно быть, преувеличивает и обречен на провал, но пред подобным соблазном она не могла устоять.

— Я пойду с тобой, — согласилась она. — Помогу всем, чем смогу.

Облегчение заструилось от воина, когда он прикрыл глаза и улыбнулся.

— Благодарю.

Улыбка смягчила резкие черты его лица, вновь придавая ему мальчишеское обаяние. Пока она упивалась его преображением, самолет внезапно тряхнуло. Сабина отбросило назад; ее — толкнуло вперед. К ее радости — испугу — расстояние меж ними так и не увеличилось.

— При одном условии, — добавила она, когда они восстановили равновесие.

Облегчение сменилось чем-то неуловимо жестоким.

— Что?

— Ты должен пригласить моих сестер.

Может и не прямо сейчас. Ей было стыдно за обстоятельства, в которых она находилась, и не хотелось, чтобы сестры видели ее в таком положении, узнали о случившемся с нею. Но она ужасно по ним скучала, и знала, что скоро тоска по дому перевесит стыд.

— Пригласить твоих сестер? Хочешь сказать, что мне придется иметь дело с такими же, как и ты?

— Лучше бы в твоем голосе слышалась радость, а не отвращение, — обиженно проговорила она. — Мои сестры оскопляли мужчин и за меньшие провинности.

Сабин потер переносицу.

— Ясно. Конечно, приглашай их. И да помогут нам боги.

Парис развалился на заднем сидении внедорожника Эскалейд. Страйдер вел машину, абсолютно не обращая внимания на скоростные ограничения.

Хотя над Будапештом светило солнце, с места, где сидел Парис, это не было заметно. Сильно тонированные окна создавали внутри салона полумрак.

Анья, возлюбленная Люциена младшая богиня Анархии, украла, Бог весть где, эти машины в количестве «две штуки» — не забыв прихватить и себе Бентли — как раз перед их отъездом в Египет.

— Не стоит благодарить, — блаженно ухмыляясь. — Ваши перепуганные физиономии уже сами по себе дар небес. Машинки, по моему мнению, весьма представительно-бандитские. И давайте смотреть правде в глаза. Вы серьезно нуждались в смене имиджа, и эти колеса отлично справятся с заданием.

К сожалению, Парис оказался в одной машине с Аманом, который с таким усилием сжимал руками свою голову, словно та могла взорваться с минуты на минуту. Рядом был сердитый Аэрон — чувак отчаянно нуждался в своем маленьком демоне, Легионе, для снятия напряжения — а также Сабин и его Гарпия.

Сабин не мог отвести глаз от смертельно опасной, разрывающей врагам глотки, женщины, и так и не сумел избавиться от мучительной эрекции после поцелуя на самолете.

Что ж, вполне понятно.

Она была возмутительно прекрасна: золотые глаза подобны бриллиантам чистейшей воды, губы такие же ярко-красные, каким, вероятно. было яблоко с древа познания, а тело — образчик соблазна. Волосы оттенка клубники — настоящее чудо. Но она — Гарпия, которую они встретили в лагере врага, и доверять ей ни в коем случае не следует.

Возможно, с ней обошлись так же ужасно, как и с остальными пленными.

Возможно, она так же, как и он, презирала Ловцов.

Возможно…

Но такой возможности недостаточно, чтобы заслужить его доверие.

Второй раз на эту удочку он не попадется. Она может быть Наживкой, прекраснокудрой ловушкой Ловцов, в которую за милую душу угодили Повелители.

Парис не хотел, чтобы друг повторил его путь: желать врага всеми фибрами своего естества, но не иметь возможности быть с ней.

Минуту, час, месяц, год тому назад — он не знал, ведь время утратило для него смысл — он попал в плен к Ловцам. Благодаря своему сотоварищу — демону Разврата — он нуждался в сексе, чтобы выживать. Ежедневно, хотя бы по разу, но каждый раз с новой женщиной.

В той камере привязанный к каталке он так ослаб, что едва мог поднять веки. Не желая ему погибели до того, как они отыщут ларец Пандоры — без которого со смертью тела его демон получит свободу и будет безумным вихрем носиться по земле — они прислали ее. Сиенну.

Некрасивую, укрытую веснушкам Сиенну с ее изящными ручками и нетронутой чувственностью.

Она соблазнила его, мгновенно придав сил. И впервые с момента своего соединения с демоном, Парис ощутил повторное влечение к женщине. В тот же миг он понял, что она предназначена ему. Понял, что она была его — его воздухом. Ради нее он столько тысячелетий избегал смерти. Но она была застрелена своими же единомышленники во время устроенного Парисом побега.

Она умерла у него на руках.

И теперь Парис по-прежнему был вынужден каждый день укладывать в свою постель женщину, а если не мог найти женщину, то должен был искать мужчину, хотя его никогда не влекло к мужчинам. Но демон Разврата не видел разницы. И это обстоятельство уже давно являлось причиной его бесконечного стыда.

Невзирая на пол партнера, Парису приходилось воображать Сиенну, чтобы суметь заняться сексом. Ему приходилось вспоминать ее лицо, чтобы довести дело до конца, потому что каждая клеточка его тела вопила о том, что находящийся под ним человек не тот.

Не тот запах, не те изгибы тела, не тот голос, не та кожа.

Все было не то.

И сегодня все будет также. И завтра. И послезавтра и всегда. Вечно.

Скорый конец его страданьям не предвиделся. Разве что смерть, но пока он не заслужил смерти. Пока Сиенна не отомщена. И будет ли когда-либо?

«Ты не любил ее. Это безумие»

Разумные слова. Чьи? Его демона? Его собственные? Он уже и сам не знал. Больше не мог отличать голоса один от другого.

Они стали едины, две половинки целого. И оба они были доведены до края и могли сорваться в любую минуту.

Пока же…

Парис погладил лежащий в кармане пакетик с сушеной амброзией и облегченно вздохнул. Все на месте. Теперь он постоянно носит с собой эту сильнодействующую вещицу.

На всякий случай. И случай подворачивается часто.

Смешанная с вином амброзия дарит ему алкогольное забвение. И пусть это длится недолго. И пусть каждый день ему приходится увеличивать дозу, чтобы достичь того же блаженного опьянения.