Секрет популярности баккара в том, что научиться играть можно очень быстро, а правила не отличаются сложностью. По этой причине в заведении всегда полно респектабельного вида молодых бизнесменов и девушек из ближайших офисов, забегающих сюда по дороге с работы домой. Но Сатакэ знал и других клиентов. Хотя атмосфера в «Площадке» отличалась от той, что царит в обычных казино, в лучшую сторону, заведение привлекало самый разный сброд, от вечных неудачников до откровенных мошенников. И все равно он был рад. Ведь все они приходили сюда спускать свои деньги.

— Вон он, — шепнул на ухо Кунимацу, указывая на сидящего у одного из столиков мужчину. Ямамото не играл, а, потягивая что-то из стакана, наблюдал за тем, как играют другие. — Продул за вечер уже около сотни тысяч.

Сатакэ кивнул и перешел в угол зала, откуда наблюдать за Ямамото было удобнее.

Мужчина лет тридцати с лишним. Белая рубашка с коротким рукавом, непритязательный галстук, серые брюки. Ничем не примечательное лицо. Такого трудно запомнить. Такой ничем не выделяется из толпы обычных служащих. И на что только рассчитывает это ничтожество, волочась за Анной? Ей ведь только двадцать три, она самая красивая в «Мика», где хорошеньких девушек хватает. Мало того, она — его, Сатакэ, первый номер, и Ямамото не подходит ей ни по каким критериям. Анна права: как есть правила в картах, так есть они и в этой игре. Именно это приводило Сатакэ в бешенство: такие, как Ямамото, играют не по правилам и даже делают вид, что никаких правил не существует вовсе.

Игра за столом, у которого сидел Ямамото, подходила к концу. Карт оставалось на одну-две сдачи. Сделав решительное лицо, Ямамото собрал оставшиеся фишки и поставил на игрока. Другие тут же поставили на банкира, явно избегая следовать примеру неудачника. Сдающий, сделав вид, что не замечает столь массового исхода, быстро раздал карты. Игрок перевернул свои — две «картинки». Зеро. Неудачник, подумал Сатакэ. Сдающий набрал три очка, так что теперь противники должны были взять по третьей карте. Получив свою, игрок сначала отогнул уголок и тут же, огорченно фыркнув, перевернул карту. Еще одна «картинка». Сдающий облегченно улыбнулся и показал четверку.

Зеро против семи. Банк выигрывает. Игра окончена.

— Акула утонула, — пробормотал Сатакэ, и стоявший рядом с ним Кунимацу негромко рассмеялся.

Крупье, молодая женщина, сгребла фишки. Несколько из сидевших за столом человек встали, и их места заняли другие, но Ямамото, хотя фишек у него и не осталось, даже не пошевелился. Вид у него был мрачный и немного растерянный. Ожидавшая своей очереди девушка в наряде хостессы посмотрела на Кунимацу и покачала головой. Сатакэ сделал знак, что вмешается сам, и, подойдя к столу, остановился за спиной Ямамото.

— Извините, — сказал он.

— Ну?

Ямамото обернулся и замер с открытым ртом: ошибиться в профессии крепкого мужчины с мягким выражением лица было невозможно. Он сделал над собой усилие, чтобы не показать страха, но внутри у него, наверное, все онемело.

— Если вы не собираетесь играть, то будьте любезны освободить место для другого, — сказал Сатакэ.

— С какой это стати? Почему…

— Потому что люди ждут, — вежливо объяснил Сатакэ.

— А кто сказал, что я не могу просто сидеть и смотреть?

Ямамото, похоже, успел выпить лишнего — постоянных клиентов нередко угощали бесплатно — и стряхивал пепел прямо на сукно. Сатакэ подозвал помощника управляющего и попросил убрать на столе.

— Извините, я бы хотел поговорить с вами. Пожалуйста, пройдемте.

— Поговорить можно и здесь, — заупрямился Ямамото.

Желающие играть смотрели на него с нескрываемым отвращением, а несколько человек, заметив Сатакэ, испуганно отвели глаза.

— И все же, думаю, вам лучше пройти со мной.

Ямамото попытался изобразить обиженного, однако Сатакэ удалось отвести его к двери. Они вышли в полутемный коридор, и Сатакэ резко повернулся к нежелательному клиенту.

— Мне сказали, что вы пытались занять здесь деньги. Хочу предупредить: мы не предоставляем ссуды клиентам. Это противоречит нашей политике. Если вам нужны средства, чтобы играть, ищите их в другом месте.

— Это ведь бизнес, разве не так? — Ямамото все больше походил на капризного ребенка. — Брать в долг — обычное дело. Все берут в долг.

— Повторяю, мы деньгами не ссужаем. И еще одно. Я прошу вас прекратить преследовать Анну. Она еще молода, а вы ее пугаете.

— Эй, подожди. Кто ты такой, чтобы указывать, что мне можно, а чего нельзя? — Ямамото презрительно фыркнул. — Я клиент, и денег на нее потратил немало. Это уж точно.

— Мы это ценим. И все-таки вы должны прекратить преследовать ее. Встречаться с девушками вне клуба запрещено.

— Кто бы говорил! Она же шлюха, разве не так?

— Она слишком хороша для таких, как ты, — теряя терпение, бросил Сатакэ. — Тебя попросили по-хорошему — ты не понял, теперь — убирайся!

— Кем ты себя возомнил? — заорал Ямамото и вскинул руку.

Сатакэ блокировал удар правой, схватил Ямамото за воротник и, ткнув коленом в пах, прижал к стене. Не имея возможности повернуться, Ямамото лишь хватал воздух разинутым ртом.

— А теперь убирайся, пока не получил по полной, — прошипел Сатакэ.

Группа поднимавшихся по лестнице мужчин — судя по виду, бизнесменов — ускорила ход и поспешно исчезла за дверью. Именно из-за таких вот недоразумений и возникают слухи, что, мол, заведением управляют бандиты, а такие слухи никогда не идут на пользу делу. Он опустил руку. Получив свободу, Ямамото тут же нанес удар. Кулак попал в челюсть. Выругавшись, Сатакэ ткнул противнику локтем в живот, а когда тот согнулся, пинком отправил его вниз по лестнице. Ямамото скатился на площадку, и Сатакэ, глядя на него, растерянного, трясущего головой, ощутил выброс адреналина, в былые времена всегда сопутствовавший драке. Впрочем, в следующую секунду отработанный годами навык самоконтроля взял верх.

— Вернешься, и я тебя убью, скотина.

Ямамото все еще сидел у стены, вытирая разбитые в кровь губы. Похоже, он даже не слышал адресованной ему угрозы. Проходившая мимо молодая женщина пронзительно вскрикнула, развернулась и побежала к выходу. Дело дрянь, подумал Сатакэ, вот и клиентку спугнули.

Он поправил костюм и вернулся в зал, не оборачиваясь и не думая больше о Ямамото и о том, что еще может случиться с незадачливым игроком сегодняшним вечером.

Ненависть. Именно так называется это чувство: ненависть. Ямамото, стоя перед высоким, в полный рост, зеркалом, рассматривала свое обнаженное тридцатичетырехлетнее тело. Справа от солнечного сплетения темнел синяк. Прошлым вечером ее ударил муж, и вместе с ударом в ней поднялось новое чувство. Нет, не совсем так. Чувство было и раньше. Яои покачала головой, и голая женщина в зеркале сделала то же самое. Да, оно определенно жило в ней и раньше, просто у нее не было для него подходящего слова. И как только Яои поняла, что это «ненависть», оно развернулось, будто черное облако, и завладело ею, так что теперь внутри не осталось ничего другого.

— Нельзя… нельзя, чтобы он так делал, — вслух сказала Яои и расплакалась.

Слезы скатывались по лицу и падали между небольшими, но еще крепкими грудями. Когда они доползли до синяка на животе, боль снова пронзила тело, и она, согнувшись, опустилась на татами. Боль откликалась на все, даже на влагу и сквозняк, и Яои знала: лучше уже не будет.

Словно почувствовав ее беспокойство, заворочались спавшие рядом на своих матрасиках дети. Яои поспешно вскочила, утерла слезы и завернулась в полотенце. Она не хотела, чтобы дети видели синяк и слезы. Но острое ощущение одиночества, пришедшее вместе с пониманием того, что так будет всегда, что унижение и побои придется сносить в одиночку, вызвало новый прилив слез. Хуже всего было то, что боль причинил самый близкий человек. Яои не представляла, как выбираться из этого ада; сейчас у нее едва хватало сил, чтобы не расплакаться.