Нэнси на мгновение закрыла глаза. Забота коллеги трогала ее до глубины души, а настоятельная потребность рассказать ему о Томе мучила. Она решила ограничиться несколькими фразами — в конце концов с Куртом они были едва знакомы.

— Нет, горничная заглянула в мой номер всего раз и спросила, не нужно ли мне чего, весьма любезно. — Она вздохнула, собираясь с духом. — Я расстроилась из-за звонка мужу. Мы немного повздорили. Ссорятся время от времени все семейные пары. Тому не нравится, что я надолго уезжаю из дома, вот он и сердится…

Она замолчала, заметив, как напряглось лицо Курта, как потемнели его светло-карие глаза.

— Ты замужем? — спросил он негромко.

Нэнси повела плечом.

— Да.

Взгляд Курта медленно скользнул на ее левую руку.

— А кольцо почему не носишь?

Вопрос был вполне естественный, но отчего-то Нэнси почувствовала себя жутко неловко. На мгновение она представила, что живет одна и что имеет сейчас право реагировать на знаки внимания Курта совсем по-другому. И по ее спине побежали мурашки.

— При моей работе это не всегда удобно, — произнесла она, как могла бесстрастно. — Может даже навредить.

Курт вопросительно приподнял бровь.

— Помнишь, как у Воннегута в самом начале «Бойни номер пять»? — спросила Нэнси, радуясь, что в состоянии казаться спокойной. — Читал?

— Конечно. Отличный писатель. Мой тезка, между прочим, — ответил Курт, вальяжно откидываясь на спинку стула. Но по едва уловимой напряженной интонации его голоса Нэнси поняла, что выглядеть невозмутимым ему дается с трудом. — Только вот эпизода с обручальным кольцом в «Бойне номер пять» я что-то не припомню.

— Воннегут сообщает, что, учась на антрополога, работал в Чикагском бюро происшествий, — сказала Нэнси. — Первый отчет он писал о молодом лифтере. Тот закрыл лифтовые двери и хотел спуститься в подвал, но его кольцо зацепилось за одно из украшений чугунной решетки. Пол кабины ушел у него из-под ног, а потолок…

— А-а, вспомнил, — с несколько неестественным оживлением воскликнул Курт. — А потолок беднягу раздавил. Точно. Да, наверное, ты права. Кольца уместны в офисах и на приемах, даже дома или в магазине, но никак не на реставрации старинного замка.

Последовала пауза, которую прервало появление официанта. К еде молодые люди приступили, сдержанно пожелав друг другу приятного аппетита. Если бы спустя некоторое время Курт не завел разговор о замке, Нэнси точно решила бы, что этот день — один из худших в ее жизни, и, чего доброго, по возвращении в отель позвонила бы Генри и отказалась бы от работы, заявила бы даже, что вообще увольняется. Курт заговорил спокойно, тем же бархатным голосом, и пессимистическое настроение молодой женщины как рукой сняло.

— Одна из дальних башен наполовину разрушена, — сказал Курт. — Остальные, насколько я могу судить по первому впечатлению, не раз перестраивались и выглядят совсем не так, как в четырнадцатом веке. Согласна?

Нэнси почувствовала себя выброшенной на берег рыбой, которую подхватила и вернула в море спасительная волна. Именно это ей сейчас и требовалось — беседа на любимую тему. Начав излагать свои соображения, она забыла и о стеснении, и о тягостном разговоре с мужем.

Они говорили долго и увлеченно. Выезжая сегодня из Глазго, Нэнси побаивалась, что рядом со всеми признанным мастером почувствует себя глупой и бездарной, вышло же все наоборот. Курт Ричардсон так располагал к себе, что делиться с ним своими идеями и предположениями хотелось бесконечно.

— Признаюсь откровенно, — сказала Нэнси, когда, расплатившись, они вышли из кафе и побрели назад, к гостинице, — я не думала, что смогу с такой легкостью общаться с тобой.

— Почему? — удивился Курт.

— Ты представлялся мне недосягаемой величиной — слишком важным, чересчур умным. О тебе пишут в газетах, Генри постоянно ставит тебя в пример.

Курт засмеялся, и Нэнси испугалась, решив, что сболтнула лишнего.

— Значит, пообщавшись со мной, ты поняла, что я вовсе не умный. По крайней мере, не особенно. Так?

— Нет, что ты! — воскликнула Нэнси, краснея. — Просто убедилась в том, что ты нормальный человек. Умеешь выслушать, понять, пошутить, посмеяться… — Ей очень захотелось добавить что-нибудь более личное, но она не решилась. — Я очень рада, что буду помогать тебе восстанавливать Солуэй, — закончила она негромко.

Они уже приблизились к погрузившемуся в фиолетовые сумерки отелю. Курт приостановился у лестницы, ведущей к парадному входу, и повернулся к Нэнси. Их взгляды встретились.

— И я тоже рад, Нэнси, — пробормотал он. — Просто счастлив, что позволил Генри уговорить себя отказаться от поездки на Филиппины.

В его глазах отражался свет уличных фонарей. Но Нэнси вдруг почудилось, что это маленькие костры, разожженные… их сегодняшним знакомством. Она задумалась о том, как выглядят ее собственные глаза, и, решив, что так же, стала судорожно придумывать, как бы разрядить обстановку, сделавшуюся чересчур романтической.

— Филиппины? — спросила она, радуясь, что нашла отстраненную тему. — Ты собирался там поработать?

Курт покачал головой, несколько разочарованно, как показалось Нэнси, и устало улыбнулся.

— Нет, хотел отдохнуть. За три с половиной года я ни разу не был в отпуске.

Нэнси кивнула, ловя себя на том, что думает вовсе не о его словах, а о необыкновенной выразительности его светло-карих глаз. Заглянув в них всего лишь раз, можно было очень многое о нем узнать. Курт Ричардсон жил искусством, знал и любил его во всех проявлениях и в то же время прекрасно разбирался в вещах более земных — в делах житейских. А еще он был восхищен ею, Нэнси Минтон. Она чувствовала это с первого мгновения их знакомства, хоть до сих пор боялась называть вещи своими именами. И не знала, огорчаться ей или радоваться.

— Почему ты выбрал именно Филиппины? — спросила она, удивляясь, что настолько спокойно говорит совсем не о том, о чем думает.

Курт вздохнул, еще раз невесело улыбнулся и повернулся к гостинице. Они медленно пошли вверх по ступеням.

— Я там ни разу не был, но давно хотел взглянуть на тамошние чудеса, — сказал Курт мечтательно. — Чистейшее море, коралловые заросли, тропические рыбы… Я буквально бредил ими к тому моменту, когда мне позвонил Генри.

— Почему ты не ответил на его предложение отказом? — удивилась Нэнси, даже не желая представлять себе, что в таком случае она общалась бы сейчас с каким-то другим архитектором, если вообще общалась бы.

Курт усмехнулся.

— Ты же знаешь Генри. Если он что-нибудь задумал, добьется своего во что бы то ни стало. Сам не понимаю, как ему удалось уговорить меня. Впрочем, мой друг всегда был на редкость настырным.

— Насколько мне известно, настырности и тебе не занимать, — заметила Нэнси, вспоминая статью, в которой описывался архитектурный ансамбль, восстановленный под руководством ее собеседника всего за несколько лет.

«Упорство и талант Ричардсона творят чудеса, — писал в конце статьи автор. — Взгляните на возрожденную им в рекордно короткие сроки сказку и сразу поймете, что я прав».

— Настырность Генри особенная, — ответил Курт, довольно улыбаясь. Очевидно, замечание Нэнси его порадовало. — Он специализируется на уговорах.

Нэнси кивнула.

Они подошли к лифтам в дальнем конце холла, и Курт нажал на кнопку вызова. Нэнси представилось, что сейчас она окажется с ним один на один в маленькой кабинке, и ее охватило волнительное возбуждение, какого Том давным-давно в ней не вызывал. Она устыдилась своих мыслей и, войдя в лифт, устремила взгляд на закрывшиеся двери и скрестила руки на груди.

Курт ничего не сказал, возможно догадавшись, что Нэнси специально не смотрит на него. Молча нажал на нужную кнопку. Лифт с тихим шумом стал подниматься, и молодой женщине отчетливо послышались в этом шуме вздохи разочарования и тоски.

Их поселили на одном этаже, но в противоположных концах коридора. Выйдя из лифта, молодые люди остановились, чтобы пожелать друг другу спокойной ночи.