Антониетта была благодарна Байрону за пиджак и за постоянное тепло, которое он излучал, пока они неслись по небу. Она чувствовала, как дракон парил, совершая длинные стремительные круги, пока не завис над одним местом, яростно хлопая крыльями. Джозеф соскользнул на балкон виллы, где и остался. Дракон незамедлительно устремился ввысь.
Антониетта наклонилась вперед и обхватила руками шею дракона.
— Я не хочу, чтобы это когда-нибудь прекращалось. Я думаю, мы должны летать всю ночь.
Байрон был благодарен Элеанор за то, что она подумала снять для него и его Спутницы жизни более маленькую и еще более уединенную виллу. Ему не хотелось приводить Антониетту в пещеру глубоко под землей и там рассказывать о своем образе жизни. Объяснять, какой станет ее жизнь. Ему хотелось сделать это в красивой обстановке, где она сможет почувствовать себя уютно и совершенно легко. Мужчина отправил сестре молчаливую благодарность за ее предусмотрительность. Он не знал, как ей это удалось за такое короткое время, но Элеанор всегда была расторопной.
Дракон опустился на широкую террасу, выходящую на море. Антониетта подождала, пока крылья снова не сложатся на широком теле, прежде чем почувствовала выставленную ногу. Едва ее ступни твердо встали на землю, как Байрон принял свой человеческий облик. Она рассмеялась и обвила его шею руками.
— Grazie. Ты не представляешь, что это значит для меня. Я могу полюбить летать.
Его пальцы обхватили ее затылок, притягивая к себе ее тело.
— Я научу тебя.
— Но я все еще не понимаю, почему это так трудно для Джозефа, когда у тебя превращения проблем не вызывает. Я отчетливо видела образ в своей голове.
— Потому что я держал его для тебя. Это как дышать. Ты ведь не думаешь о механизме дыхания, твой мозг говорит твоим легким и все работает на задворках твоего сознания, в то время как ты проживаешь день. Превращение — совершенно иное. Ты должна контролировать его, даже когда совершаешь другие действия. Детали должны преобладать в твоем сознании, не важно, что еще происходит. Карпатцы думают на нескольких уровнях одновременно, но наши дети должны научиться этому, они не рождаются с такими знаниями. Конечно, некоторые обладают большими способностями, чем остальные. Да и гении среди нас есть.
Его пальцы массажировали ее шею. Чувство собственничества сквозило в его движениях. Антониетта подняла руки и перехватила его запястье. Он подарил ей самый необыкновенный опыт в ее жизни. Прижавшись к нему всем телом, она доверчиво подняла свое лицо к его. С любовью и принятием.
Байрон тихо зарычал и приподнял ее, прижимая к своей груди.
— Я больше всего на свете хочу прямо сейчас заняться с тобой любовью.
— Ты сказал это так, словно это самая ужасная вещь. Но я тоже хочу этого, — ее пальцы ласкали его прекрасно высеченные губы. Она любила его рот, его форму и текстуру. То, каким он был на вкус. После полета по небу, каждое до единого нервное окончание пробудилось к жизни. Она желала его каждой клеточкой своего тела точно так же, как возможно желал ее он.
Байрон отнес ее на виллу. Элеанор заверила его, что одна из комнат была достаточно безопасна, чтобы использовать ее как спальню. Он безошибочно обогнул мебель, словно был здесь не раз, находя изогнутую лестницу, ведущую к роскошной подземной спальне. Окна были плотно прикрыты роскошными бархатными портьерами. Комната была большой, и все свободное пространство занимал пушистый ковер. А спускающаяся вниз ступенька вела к огромной вделанной в пол мраморной джакузи, облицованной мозаикой с замысловатым узором.
— Это твой дом? — она была озадачена его неожиданной скрытностью. Она так привыкла к его постоянному присутствию в своем сознании, что его отчуждение расстроило ее. — Поскольку со мной нет Кельта, пожалуйста, покажи мне планировку комнаты. У меня хорошая память, и это уменьшит вероятность несчастного случая. Мне никогда не нравилось запинаться о стулья. Это очень недостойно.
Но вместо того, чтобы рассмеяться, Байрона, наоборот, еще больше напрягся. Он опустил ее на пол рядом с кроватью. Под своей ладонью она ощутила толстое одеяло.
— Я бы никогда не позволил тебе упасть, — и незамедлительно предоставил ей план комнаты.
Она намеренно улыбнулась ему.
— Естественно, ты бы не позволил. Милая комната. Я была бы не против посидеть в джакузи после пребывания на ночном воздухе. Как насчет тебя?
Байрон провел рукой сквозь свои волосы и услужливо включил воду, прежде чем усесться на краешек кровати.
Антониетта изучила план комнаты, составленный в его голове, медленно обошла ее, затем спустилась по единственной ступеньке и устроилась на краю джакузи.
— Почему ты так обеспокоен, Байрон? — она понятия не имела, чего он хотел от их отношений, а может, что более вероятно — он боялся, что она захочет разорвать их отношения. — Из-за того, что был вынужден дать кровь моему кузену? — она скинула его пиджак, аккуратно свернула и положила подальше от наполняющейся ванны. — Ты можешь поговорить со мной. А-а, да, ты и так хочешь сделать это, но не знаешь с чего начать, чтобы все мне объяснить. Неужели это так трудно? Я была там. Я помню, как просила тебя спасти Пола. Ты думаешь, я буду спорить о способе, которым тебе удалось совершить невозможное?
Байрон поднял голову и взглянул на нее.
— Не знаю, что я сделал такого, чтобы заслужить тебя, Антониетта. Ты действительно поразительна.
Ее мягкий смех был заразительным, знойная сирена поддразнивала его сексуальным очарованием своего голоса. Зрелище, как она медленными движениями снимает с ног сандалии, заворожило его. Было что-то невероятно женственное в том, как она провела руками по своим затянутым в нейлон ногам.
— Разве какой-либо мужчина заслуживает женщину? Я должна буду уделить этому вопросу внимание. Но ты определенно мой выбор, — она наклонилась к звуку льющейся воды, опустила руку, проверяя глубину.
— Мой народ существует за счет крови других. Вот так мы питаемся. От человеческой пищи мы становимся больными, особенно от мяса. Мы можем заставить себя есть, но это неудобно. Большую часть времени, мы создаем иллюзию, что едим. Но если нам все-таки приходиться принимать пищу, мы делаем все возможное, чтобы скорее избавиться от содержимого, — он старался говорить безразлично, но его пристальный взгляд обжигал ее лицо, наблюдая за малейшей реакцией.
— Понятно. Ты действительно рассказывал мне правду, когда пытался убедить меня, что твоей семье будет все равно, что я накрою на стол. Я и не мечтала услышать какое-либо объяснение, — небольшая самоироничная улыбка изогнула ее губы. — На это стоит взглянуть в перспективе, не так ли?
Байрон едва заметно продолжал прикасаться к ее сознанию, легкой тенью следя за ее реакцией. Она без осуждения приняла то, что он сказал ей.
Антониетта постучала ноготком по мрамору.
— Получается, у тебя есть клыки? Как у вампиров в книгах? — она прижала ладонь к пульсирующей жилке на своей шее.
— Когда мне приходится питаться, да, мои клыки удлиняются, — он не отводил взгляда от ее лица.
Антониетта выключила воду.
— У тебя в этой комнате есть музыка?
Вопрос был настолько неожиданным, что он растерялся.
— Ты слышала, что я сказал?
— Конечно, слышала. Все дело в том, Байрон, что, прежде чем мы продолжим обсуждать это и дальше, мне необходимо узнать о тебе несколько важных вещей.
— Тот факт, что у меня есть клыки, некоторые люди могут посчитать важным, Антониетта, — терпеливо промолвил он, задаваясь вопросом, не потерял ли он разум. Паника начала охватывать его. Она была такой красивой, такой храброй, что он испытывал почти физическую боль, сдерживаясь, чтобы не прижать ее к себе. У него было тщательно спланировано, как он раскроет ей правду о своей наследственности, как любяще успокоит ее, однако она, кажется, совсем не нуждалась в утешении.
— Полагаю, что так, но я больше обеспокоена твоим выбором музыки. Я могу жить с некоторыми вещами, но сама моя жизнь — это музыка. Если у тебя ужасный вкус, не знаю, я должна буду пересмотреть нашу любовную связь.
