Байрон передернул плечами и рубашка слетела прочь, открывая его грудь для исследования Антониетты. Она не могла перестать целовать его. Снова и снова, безумными, долгими, одурманивающими поцелуями. Кончики ее пальцев исследовали каждый дюйм его груди, каждую мышцу, его грудную клетку, узкую талию. Она нашла шрам, все еще грубый, но почти заживший, и в тревоге выдохнула в тепло его рта:

—  Он чуть не убил тебя. Я думала, ты мертв, — она не могла говорить вслух, ее рот прошелся по его подбородку, вниз по его горлу к груди.

—  Я же сказал тебе, что буду жить. Сожалею, что так напугал тебя, — он закрыл глаза, запрокинув голову, его пальцы сжались в ее волосах, когда она потянула за его брюки, отчаянно желая избавить его от них.

—  Мне необходимо дотронуться до тебя, до каждого дюйма твоего тела, убедиться, что ты жив, что ты здесь, со мной. Я ни за что не хочу пережить подобное вновь! — ее язычок пробовал его. Гладкость его кожи, его вкус — все было важно для нее в том возбужденном состоянии, в котором она пребывала — смеси сексуального голода и сильных эмоций, Антониетте хотелось дотрагиваться до него, изучать и смаковать его.

—  Как твое плечо? — его руки выпутались из ее волос, чтобы стянуть халат с ее плеч. Тот спланировал на пол нежной кучкой кружев. Тонкие лямочки ее ночной рубашки не мешали, тем не менее, он точно так же сдвинул и их, отчего ночнушка соскользнула на пол.

Антониетта едва заметила это, поскольку стягивала одежду с его тела. Она потерлась лицом об его грудь, живот. Он вытащил ленту из ее волос, которые рассыпались вокруг них, ничем не удерживаемые, шелковистые и поддразнивающие его плоть.

— Антониетта, — шепотом произнес он ее имя с хриплой смесью голода и желания, начиная свое собственное исследование ее тела. Рана на ее плече почти зажила, хотя кожа вокруг нее представляла собой сплошной синяк. Хорошо, что пуля, навылет прошедшая через его тело, неглубоко засела в ее плече, и Байрону удалось вытащить ее, когда он пытался исцелить Антониетту. Мышца была лишь слегка повреждена, но он все равно наклонился и прикоснулся к синяку.

—  Это пустяки. Ничего страшного. Не представляю, как тебе удалось обойти меня в узком коридоре, но ты спас мне жизнь, — она с любовным терпением пробежалась руками по его бедрам, ягодицам, прошлась по твердым колоннам его бедер.

— Ты отвлекаешь меня, — с трудом выдавил он. Но в любом случае было слишком поздно. Она обхватила его член, кончики пальцев со сводящей с ума медлительностью запоминали ощущение и форму сильной эрекции. Язычки пламени танцевали на его коже. Ее пальцы были сильными и уверенными, она ни капли не страдала нерешительностью. Она точно знала, чего хотела и делала это, прослеживая каждый его дюйм, кончики ее пальцев танцевали и играли с той же самой опытностью, что и на пианино.

Дыхание вырвалось из его легких. Тело возбудилось, стало напряженным, каждый мускул сжался в ответ на ласковое поглаживание ее рук.

—  Я нуждаюсь в этом, Байрон. Мне нужно познать каждый дюйм тебя. Ты можешь сделать это и позже, а сейчас дай мне то, чего хочу я, — она не стала дожидаться его ответа. Ее зубки, покусывая, прошлись по его животу, ее язык пробовал на вкус его кожу. Она выдохнула струю теплого воздуха на его эрекцию, получив удовлетворение, когда он стал более напряженным.

Он издал единственный звук, нечто среднее между мукой и экстазом, когда ее рот сомкнулся на нем, горячий и влажный, и она начала сильно посасывать.

— Антониетта, — его голос был хриплым, его дыхание с шумом вырывалось из легких. — Dio, женщина, не могу поверить, что это ты, — его пальцы нашли ее волосы, притянули ее к нему, в то время как его бедра начали двигаться в легком ритме, который он едва мог выносить. Это была сладкая мука. Огонь пылал в его животе, распространяясь по телу, пока пламя не поглотило всего его, и рев в его ушах не соединился с ревом монстра внутри него, настаивающего на своих правах.

Потребность заклеймить свою Спутницу жизни остро поднялась в нем, более сильная, чем какой-либо сексуальный аппетит. Он почувствовал, как удлинились его клыки, и отвернул голову от соблазна в виде ее нежной кожи, уязвимой и открытой для него. Язычки пламени лизали его, поглощая все благие намерения.

— Антониетта, ты в опасности, — выдохнул он предупреждение, вцепившись ей в волосы, чтобы поднять ее голову, чтобы понять, есть ли в ней хоть капля инстинкта самосохранения. Он был не в состоянии спасти ее в одиночку. Он ждал, нуждался и жаждал ее слишком долго. Ее чуть было не убили прямо на его глазах, не один раз, а дважды. Он вступил в противоречие со своей собственной натурой, стараясь ухаживать за ней на манер людей.

Антониетта подняла голову. Она казалась сексуальной сиреной, дикой, раскованной соблазнительницей со своими длинными завитками волос, каскадом спускающимися вокруг нее подобно живому плащу, а ее темные, постоянно преследующие его глаза были окаймлены длинными ресницами.

— От тебя — никогда.

Пророкотало тихое предупреждающее рычание. Он отвернулся.

— Я стараюсь защитить тебя.

— Я не хочу защиты, Байрон. Я не нуждаюсь в ней. Я взрослая женщина и сама за себя несу ответственность. Я знаю, чего хочу… — тебя. Хочу, чтобы ты занялся со мною любовью, — ее пальцы двигались не переставая, ласкали, играли. Она поцеловал его живот, грудь, прижалась к нему, чтобы куснуть за подбородок.

Байрон чувствовал ее там, крепко прижавшуюся к нему, вжавшуюся в него, чувствовал ее тело, нежное и податливое, охотно предлагающее себя. Ее кровь взывала к нему, горячая, сладкая и вызывающая привыкание, зелье, созданное специально для него. Антониетта. Спутница жизни. Ты моя. Я вечность искал тебя.

— Я не уйду преспокойненько в ночь. Не думай, что я этого желаю, Антониетта. Я не ягуар. Тебе будет не так-то легко избавиться от моего присутствия, реши ты, что тебе скучно.

Ее руки обвились вокруг его шеи. Она плотнее прижалась к его бедрам.

— Теперь ты стараешься напугать меня, говоря как навязчивый ухажер. Просто займись со мной любовью. Может, мы поговорим о нашем будущем позже?

Она так хорошо. Чистотой, свежестью и соблазном. Ее голова была откинута назад, ее горло манило. Байрон зарылся лицом в ее шею, что так искушала его. Его язык нашел ее пульсирующую жилку. Почувствовал ее биение. Ритм которого промчался сквозь его тело так, что он содрогнулся от удовольствия. От голода. Его потребность была такой сильной, что прожгла его вплоть до каждой клеточки. Зубы поддразнили ее кожу над трепетавшим пульсом. Он вдохнул ее запах.

— Поможет, если ты будешь знать, что я пытался ухаживать за тобой как принято у вас, людей? — он закрыл глаза, сгорая от желания.

— Думаю, ты проделал замечательную работу, — она потерлась своим телом об его, словно кошка, кожей об кожу.

Его рот прошелся по ее шее, оставляя след из огня, пламени. Его зубы то тут, то там нежно прикусывали ее кожу, его руки собственнически сжались. Его тело было твердым и напряженным от жизни, энергии и голода. Такой же голод шипел и в его венах. Его губы прошлись по ее коже раз, второй. Гипнотизируя ее.

Все тело Антониетты сжалось в ожидании. Тепло распространилось, разгораясь подобно лесному пожару. Подобно огненной буре желания и невероятно сильных эмоций, сильнее, чем ей хотелось бы ощутить. Здесь была и раскаленная добела боль, мгновенно уступившая место эротическому удовольствию, затопившему ее тело, сердце, сознание и душу. Байрон поднял ее, словно она весила не больше перышка, словно она была всем его миром. Ей казалось, что она словно плывет по комнате, мечтая о страсти, которой никогда не знала.

Он что-то пробормотал, ласка его языка уняла боль у нее на шее, когда он уложил ее на кровать. Его тело накрыло ее. Его рот прошелся по ее лицу, глазам, остановившись на губах.

—  Как ты вообще могла подумать, что я не люблю тебя? — его зубы поддразнили ее подбородок, легко спустились вниз по шее, проложив огненную тропинку к возвышенности груди.