Субъекты соединялись, дробились, стирали друг друга и изничтожались «белым шумом», [23]но никак не желали составлять гармоническое единство.
Каждое утро господин Берг бодро хватался за дело, настраивая себя на близкую победу, но уже после обеда сникал.
В прежние времена, если у него что-то не клеилось, Василий Савельевич бросал чертову работу и отправлялся прошвырнуться. А там, глядишь, решение созрело само по себе и осталось только победно ударить по клавишам. Но сейчас программист Берг был прикован к этой гнусной комнате с портретом какого-то Джинна Хотабыча на стене, к этому мягкому стулу, принимающему форму тела, к этому огромному экрану.
После девяти вечера произошел бы, конечно, разогрев, однако именно в это время работа в фирме железно прекращалась. И ни дисков, ни карт памяти, ни даже записочек на бумаге вынести с собой нельзя. На выходе, помимо детекторов и робостража, встает еще и охранник-качок — буравит глазками и шарит по карманам.
Кстати, по выходу с работы господин Берг всегда начинал мучиться головной болью и ему совсем не хотелось раскидывать болящими мозгами по поводу программистских трудностей. Он предпочитал остаток дня провалять дурака.
С отдыхом тоже обстояло не блестяще, потому что психика катилась вниз еще быстрее, чем соматика. Пить было не с кем, все товарищи канули в лету, кто в «Элизиум», кто продал органы и помер. А о том, чтобы на бабу вскарабкаться, Василий Савельевич и думать прекратил давным-давно. Во-первых, он все еще числил себя в категории женатиков. Во-вторых, оправдывал свою робость тем, что в ОПГГ свирепствует новая форма гриппа, завезенная секс-туристами из Бангкока, самая скоростная. Смерть наступает в результате внезапной дефекации, вызывающей инсульт. (Представьте-ка себе, много ли благородства в обосранном покойнике?) Возбудитель — робовирус с искусственным ген Омом, один из тех что регулярно появляется в Юго-Восточной Азии, а потом расходится по всей Евразии, передаваясь половым путем или через компьютерную мышку. У робовируса последней модели в цепочке нуклеотидов прочитывалась торговая марка «Ведер геномикс» — явная промашка производителя, работавшего на ЦРУ.
Растирая ладонями ноющие виски, господин Берг возвращался домой. Лучше это было сделать до одиннадцати часов. По улицам уже густо разъезжали БТР с пискиперами и БМП с окси, через каждые два метра чернели патрули «Блюуотер», голубой полиции, — наемной армии губернатора Гольдмахер, в которой преобладали выходца из этномафий. В темноте звучали звуки горных и пустынных песен, мелькали светлячки кальянов, над городом барражировали натовские ударные вертолеты, имевшие мандат ООН на создание «бесполетной зоны». «Сиуксы» шарили прожекторами по крышам домов и можно было лишь догадываться, когда какому-нибудь из америкакесов захочется пострелять по «ред рашенс». В самом деле, после одиннадцати господин Берг не раз слышал выстрелы. То ли действительно у пискиперов шалили нервишки, то ли выходили на ночную работу таинственные снайперы. Но к тому времени он уже был на квартире у Асии Раисовны.
Долгое время он отказывался от ее харчей, обходясь сосисками и пиццей, но гастрит не дремал, угрожая смертью, поэтому пришлось перейти на домашние супчики хозяйки. После ужина добрая тетушка, порасспрашивав господина Берга о том о сем, уходила в одну из своих светелок, а он отправлялся дымить табаком в свою комнатку. Поначалу пиво целым бидоном и снотворное давали ему возможность заснуть мертвецким сном, но потом сон становился все менее доступным. Наркода же он избегал, потому что тот вёл к тяжелому бодуну, вышибающего из рабочего ритма. Так что приходилось терпеть бессонницу. И даже накачавшись пивом, обалдев от снотворного, насмотревшись на вихляния армированных гелепластиком певичек на стереоэкранной стене, он сидел и думал о том, что прожил жизнь зря. Где-то к трем утра он доходил до ручки и тупо созерцал обстановку комнаты: ковры с причудливыми арабесками, медные кувшины, вазы, чаши, кубки и даже масляные лампы. Здесь было много всяких восточных сосудов старинной работы и они сильно притягивали внимание. Стояла и клетка с птичками-корольками, забуревшими от табачного дыма.
Может, поэтому наваливавшиеся после трех ночи сновидения были малоприятные. Ему снилось, что он летает бесплотной тенью среди таких вот сосудов. А в каждом из них — сгущенная тьма, в которой время останавливается навсегда, и едва окажешься поблизости, она захапает тебя. Это во-первых. А во-вторых, особенно после пива, снилось, что он заточен в каком-то из этих сосудов уже добрую тысячу лет и не может шевельнуть ни одним своим членом, хотя по страшному хочет поп Исать. Вначале он еще пытается выкарабкаться, но затем… струя, пущенная им самим, заливает его с головой, и он, в самом деле, просыпается на мокрой простыне. Позорище такое, приходилось потом, втихаря от тети Асии, застирывать в ванной. И в третьих, иногда он оказывался в клетке для корольков, причем разбухшим, отечным, рыхлым, прижатым к ее прутьям. К нему приближалось что-то похожее на тучу, а потом это оказывалось лицом Асии Раисовны. Василий-из-сна просил его выпустить, жаловался, что все члены его отекли и болят, но голос просящего напоминал хлюпанье спелой груши на зубах, а ласковое воркованье тетушки Асии — грохотание танка «Абрамс».
В восемь звонил будильник. Господин Берг долго ворочался в кровати, пытаясь выдавить из жил тягучие, клейкие остатки сна, слушал, не вникая, бубнеж сетевого радио про очередные теракты. Асии Раисовны уже не было дома, поэтому он заглатывал порцию сосисок и пол-литра кофе с тонизирующими таблетками. По синапсам проплывал кофеин под ручку с адреналином, появлялось фальшивое воодушевление и господин Берг поспешно бросался в пассажиропоток, промывающий ОПГГ…
В одну из таких утренних поездок, когда он, как обычно, настраивал себя на борьбу с программным Яйцом, в глаза вдруг бросилась одна фигурка.
Поезд в это время остановился на станции «Музей Маннергейма» (бывшая «Василеостровская») и почему-то застрял. Или откуда-то выбежали самонаводящиеся кибертараканы, или кто-то вспорол себе живот, выпустив оттуда кубометр ОВ. В общем, вынужденная остановка затянулась минут на десять.
Двери были уже закрыты, вдоль вагонов прохаживались голубые полицейские в своих шлемах-горшках, помахивая тизерами-угомонизаторами. А на платформе накапливался народ, заполняя место, не занятое многочисленными бюстами Маннергейма и изваяниями финских солдат со свастиками на касках. Среди толпящегося там малоразличимого люда господин Берг приметил девицу. Никакой тебе радужной или зеркальной шевелюры, ни стереоскопического маникюра, ни голографического тату, ни колготок-экранов типа «сейчас покажу», ни какой-то другой фотоники. Обычная такая одежонка, если точнее совсем немодная в ОПГГ — сарафан, ситцевая кофточка, почему-то без куртки или пальтеца, несмотря на осень… Но главная особенность девушки заключалась в другом — она смотрела на него! Впервые за последние двенадцать лет девушка (не имеющая к тому ж никакого материального интереса) обратила свое внимание на его персону. Господин Берг подумал естественно о том, не вылез ли у него конец рубахи из расстегнутой ширинки и не забыл ли он смыть зубную пасту со щеки, однако большая зеркальная задница соседки по вагону показала, что ничего экстраординарного с ним не случилось… Короче, господин Берг отозвался взглядом. Может потому что девица напоминала жену, если не фигурой — Маша-то поплотнее будет, — то темно-рыжими волосами и какой-то гордой линией губ. А потом господин Берг заулыбался во весь рот, ну и молодайка тоже. В конце концов он так разошелся, что стал изображать голубого полицая, вышагивающего в своем горшке мимо вялого, как белье на веревке, народа (голубой, конечно же, этого не заметил). Девушка откровенно смехотнула. Господин Берг еще больше расшалился. Стал корчить рожи, показывая какая физиономия у полицейского под забралом. Молодушка до того развеселилась, что даже приставила кулачок к своему смеющемуся рту.
