Идти или не идти?

Василий Савельевич скушал последнюю пилюлю наркода и пошел подальше бани, в лес. Деревья в окрестностях Камышинского были не мертвые, и живые, а согласно загруженной психопрограмме под названием «Впадение в детство» вокруг него теперь резвились герои мультиков — олененок Бемби, Пумба и Серый Волк. И вроде не грустно уже, хотя и не весело, а как-то, в общем, пофиг. Лишь через час он стал обращать внимание на то, что идет не так. Вокруг не четкие очертания, а размытые. Деревья растекаются как жидкая акварель по бумаге. И Бемби с Пумбой куда-то провалились. Воздух же не равномерно прозрачный, в нем появились какие-то прожилки, складки, напоминает он колышущиеся занавески. Голубое небо словно потрескалось и стало протекать серебристыми струями. Вот они текут между деревьев, превращая обычный лес в мангровые заросли. Струи вообще-то смотрелись классно, лишь кое-где их портила грязь.

Если точнее, мерзость текла из кустов волчьей ягоды. Василий Савельевич остановился, потому что кусты и колыхались к тому же. Что-то тут не то, отставник залег, прикрывшись еловыми лапами. И вовремя. Из кустов показался… он никого не увидел, только понял, что-то идет. Или даже не «что-то», а «кто-то».

Василий Савельевич весь вспотел, ведь последний раз он встречался в бою с настоящими врагами девять лет назад. Но тогда он был старший лейтенант, при оружии и амуниции, и находился в полном здравии, да и враги являлись видимыми, а не как сейчас…

И когда он впал в отчаяние, а из отчаяния выпал в прострацию, мир стал плоским, а ЭТИпроявились как рельефные серебристые контуры на плоскости.

Их невидимость не имела отношению к изменения оптических свойств, как у метаматериалов, которые заставляют световые волны огибать объект, вместо того, чтобы отражаться от него. Василий-то Савельевич знал не понаслышке, что такое стелтс-покрытия. Сейчас было другое. Невидимость возникала, как будто, за счет несоответствия движения света и тел, те словно вычленялись из нормального пространства-времени.

Судя по контурам, невидимки были похожи на охотников. Они явно собирались пострелять, но только не птичек-зайчиков. Они несли автоматические гранатометы с магазинами на двадцать четыре гранаты и легкие автоматы-буллпапы с обоймами на сто беспатронных зарядов, то бишь реактивных пуль. Было у них и кое-что, напоминающее две спаренные трубы — явно пусковая установка и к ней кассета, там наверное четыре ракеты с головками самонаведения. Скорее всего, «охотники» нацеливались на поселок Камышинский, который и высматривали через свои навороченные бимоны.

Можно было зуб дать, что это не «руссисты», придуманные инфомагнатами Пятью Братьями, не мальчишки-запушкинцы, которые рисовали графитти на стенах тех полицейских участков, где их забивали насмерть, когда отлавливали.

Пока что Василий Савельевич решил ничего не предпринимать, лишь только следить, и соскользнул в длинную рытвину. Его голова теперь находилась на уровне вражеских ног, обутых в противоминные берцы. Числом шесть. Но «охотников» могло быть больше, чем трое…

Василий Савельевич понял, что желание просто «последить» может ему дорого обойтись, учитывая мрачную настроенность этой тройки. Но затем ощутил, что терять ему, собственно говоря, нечего — кроме проклятой «ящерки». Ведь с ним случилась трагедия, которая и Эсхиллу не по зубам. Так, может быть, именно сейчас противное и гнусное в его жизни пора преобразовать в прекрасное и возвышенное? Наши достоинства суть продолжения наших недостатков?

Однако рытвина заканчивалась, надо было предпринимать что-то конкретное, но пока ничего путного не шло в голову, лишь нарастал звон крови в висках.

«Ты никогда не боялся боя», — стал внушать он себе. И, слегка расслабившись, ощутил покачивание, откуда-то пришла волна, имевшая гиацинтовый оттенок, и придала ему невероятную легкость. Он как будто покинул твердь, преодолел удар прибоя и быстрое течение понесло в зыбкой среде. Он не слышал ни собственного дыхания, ни боя собственного сердца. Очертания местности вокруг размыло так, что видел он лишь потоки и волны.

А когда зрение сфокусировалось, то рытвина уже стала стволом большой лиственницы. Василий сидел на этом стволе на высоте метров четырех от земли. А внизу был враг, застывший в замершем времени, как муха в смоле. Более того, «охотник» раскрылся как цветок и теперь был отчетливо виден, превратившись в сплетение сосудов, мышц, сухожилий — словно Майков забежал в некое Преднастоящее, где объекты еще только начинают материализоваться и складываться, прежде чем обрести полную реальность. Было слышно биение крови в сосудах врага, ощущалось натяжение его мышц, стало видимым напряжение теменных долей его мозга, похожего на клубничное мороженое в стеклянной вазе.

Дальнейшие действия были не то автоматическими, не то машинальными. Случился выплеск ярости, полосы на руках Василия загорелись и вскипятили его кровь.

Он спрыгнул точно на «охотника». Раздался хруст позвонков — руки отставника мгновенно, в лялинском стиле, свернули врагу шею. Бимоны и автомат человека-невидимки стали законными трофеями Василия. Оружие стояло на боевом взводе, поэтому первой же очередью был срезан второй «охотник». Он был полуприкрыт еловыми лапами, но источал такой густой поток мерзости, поэтому сразу попался под пули и, брызнув кровью, улегся.

Третий «охотник» успел укрыться за деревом и уже оттуда ударил из своего оружия. Пули повышенного радиального действия, известные у солдафонов как «ромашки», стали кромсать веточки и срубать сучья вокруг Василия, сужая ему жизненное пространство.

Однако отставник уже сориентировался в системе управления трофейным оружием. На бимоны и затем в сетчатку глаза шли от автомата маркеры, захватившие цели, прицел, общее или секторное увеличение, а при нужде — тепловой рисунок с большим разрешением. За какое-то мгновение совместил прицел и маркер, пометивший голову неприятеля, затем паф и готово, тот улегся!

Затем Василию пришлось совершать кульбиты и прыжки, удирая от взрывов гранат, самонаводящихся на его тело. Следом за передовой тройкой «охотников» шла еще пара, типа группы прикрытия. Противник погнал его и быстро засадил почти что в топь… Бежать, по идее, было некуда, но, как выяснилось, в мире больше дорог, чем кажется. Василий проскочил по кочкам топкой мшины, опережая взгляды противников. Те, отчаянно моргая, так и не смогли поймать его в перекрестье прицела. «Охотники» сами стали «добычей».

Трофейный автомат, благодаря реактивным пулям, стрелял почти без отдачи, да еще выдавая 1200 выстрелов в минуту. Надо было за пару секунд, пока враг не опомнился, обработать свинцом участок в десять квадратных метров. Именно там находилась живая мишень, скрытая кустами. И во врага, потенциально угрожающего поселку Камышинский, из девяноста выпущенных зарядов попало тридцать три — вполне достаточно.

Василий подбежал обыскать изрешеченный труп, но тут из пусковой установки пятого «охотника» стартовала ракета с умной головкой самонаведения. Маркер-целеуказатель успел «захватить» ракету, рука прицелила автомат, а палец нажал на спусковой крючок. Ствол выпустил целую тучу пуль и ракета была подорвана в воздухе, не успев проявить свой «ум». Но Василий знал, что в кассете еще три ракеты. А в боеголовке каждой ракеты две независимые системы наведения: на тепло и образ. Может, это было избыточно для поля, но для леса — в самый раз.

Очередной противник пока был плохо различим и мог спокойно жать кнопку огня, дожидаясь попадания в «яблочко». Василий услышал нарастающий трубный звук, это приближалась ракета, четко отличающая его облик от образа деревьев и кустов. «Ну почему я не ёлка, теперь всё, абзац», — произнес он прощальное слово, однако волна сорвала его с места. В один нырок он преодолел три десятка метров. Поток снова вынес его на твердь, взгляд сфокусировался, тут горячая стена взрыва двинула его сзади, заставила перекувырнуться три раза, но не прикончила. Впрочем, Василий чуть не сломал позвоночник об какую-то толстую ветку и, хрипло выдохнув, шмякнулся на ковер из мха возле здоровенного пня. Чуть левее — расколол бы голову.