Как долго? Неделю? Две? Неделя или две здесь, в окружении призраков прошлого? С ней настоящей?

Адам почувствовал себя так, как будто его вытолкнули одного в какое-то совершенно незнакомое место.

Он попросил счет.

Она встала, и он увидел, как ее лицо перекосилось от боли, когда она оперлась на больную ногу.

Особенность этого островка посреди реки Боу заключалась в том, что здесь не было дорог. Никакого транспорта. Сюда можно было попасть только по пешеходным мостикам.

Пришлось взять Тори на руки. Каждый шаг пробуждал в нем те чувства, которые он испытывал раньше.

— У адвокатов не бывает чувств, — пробормотал он.

— Что?

Он посмотрел на нее, и у него, человека, у которого нет чувств, сердце забилось так, что чуть не выпрыгивало из груди.

Адам знал, что это проблема. Самая большая в его жизни.

Адам вошел в свой номер в отеле. Увидел, что наследил на ковре. Если бы ему сейчас предложили сигарету, он бы не отказался. Хотя курить он бросил уже четыре с половиной года назад.

Он принимал молниеносные решения каждый день, и ему это удавалось. Можно даже сказать, удавалось великолепно. Почему же это решение такое трудное?

Уехать? Или остаться?

Вчера он почти всю дорогу нес ее домой. Она пыталась идти сама, но большую часть дороги он нес ее. Она обхватила его ногами, руками держалась за шею, прижавшись к нему всем телом.

Ее волосы пахли лимоном, а дыхание было как горячий шоколад. Кто бы мог подумать, что это сочетание его воспаленное воображение сочтет эротичным?

Они смеялись до истерики, как дети, сбежавшие из школы с намерением опустошить кондитерскую. И с долларом в кармане у каждого.

Он покачал головой, вспоминая. Он ухмылялся людям, проходящим мимо, только потому, что это заставляло ее смеяться и колотить его в спину, требуя немедленно прекратить.

Он заставил ее смеяться. За этим он и приехал. Миссия удалась.

Уехать или остаться?

Никакой причины оставаться не было. Ни малейшей.

До тех пор, пока он не увидел выражение ее глаз, когда совершил глупейшую ошибку — дотронулся кончиками пальцев до ее губ, когда донес ее до дома и отпустил. То, что он действительно хотел сделать, — это поцеловать ее. Запах лимона и шоколада и ее смех все двадцать минут, пока он нес ее до дома, Перевернули в нем все, заставили его жадно смотреть на ее губы и думать только о них.

Ее губы были мягкими, нежными и чувственными, и он почти сдался. Он дотронулся до ее шелковой пухлой губки кончиком указательного пальца, вместо того чтобы сделать это губами, и снова в нем поднялась волна чувств.

Он целовал многих женщин, страстно, долго и нежно, но ни разу не испытывал такого чувства, как сейчас, когда касался ее губ кончиком пальца…

Он тряхнул головой.

Если подумать, это не причина остаться. Скорее, наоборот.

Но он так и не выполнил последнего желания Марка, которое было в письме. Даже если он вернется в Торонто (он ведь уже заставил ее смеяться!), его миссия не будет выполнена до конца. Это глупое катание на мотоцикле и пускание змеев не дадут ему покоя. А какой смысл возвращаться, если это будет так беспокоить его? Все закончится тем, что он приедет опять, чтобы сделать все правильно и покончить с этим.

Он хотел пригласить ее на ужин вчера вечером. Снова и снова думал об этом. В конце концов он заказал в номер какую-то еду, которую съел в одиночестве, склонившись над бумагами. Он позвонил Кэтлин и услышал ее автоответчик. Он приветствовал ее, сказал, что все в порядке.

Только после того, как он повесил трубку, заметил: он не сказал ей, что вернется завтра. И не сказал, что скучает по ней. Или любит ее.

Засунув руки в карманы, он медленно подошел к окну.

— Марк, — сказал он. — Я не знаю, что делать…

Если он останется, ее губы будут снова волновать его. Если уедет — будет чувствовать себя виноватым.

Рано утром транспорт заполонил улицу. Такси подрезало «мерседес», и он загудел. А потом Адам увидел его. Немного впереди, на правой стороне улицы, снующего между автобусами, легковушками и грузовиками. Рикша. Рикша на велосипеде.

Даже не захватив куртку, Адам ринулся из номера и, прыгая через три ступеньки, выбежал на улицу. Затем бросился в том направлении, куда ехал рикша.

На бегу он вдруг понял, что случилось: битва между его разумом и сердцем. Разум приказывал уехать, сердце просило остаться.

«Останься», — говорило ему сердце, когда он искал в потоке машин рикшу. Он побежал быстрее и подумал, что его сердце так не стучало, даже когда ему приходилось выступать с кафедры. Оно просто могло выпрыгнуть из груди.

«Оставайся лишь до тех пор, пока не выполнишь полностью поручение Марка, а потом можно уехать», — упрямо твердил его разум.

— Да, да… — пробормотал он, наконец догнав рикшу и усевшись на свободное сиденье.

Рикша, который с усилием и напряжением крутил педали, оглянулся, и Адам узнал его.

— Привет, старичье! Куда тебе?

Тори приложила лед к колену. Неприятный холодный кусочек скользнул по ноге и упал в сандалию. Она промокнула ногу полотенцем и посмотрела во двор. Двор, освещенный лучами утреннего солнца. Он всегда приносил ей умиротворение.

Даже в последние дни Марка, когда она приходила сюда, ее сердце успокаивалось и слушало голос внутри ее, который говорил, что все будет хорошо. Каждый цветок давал маленький урок жизни и смерти. Все эти цветы росли, расцветали, умирали. Несли радость и красоту, а потом сникали и опадали, даруя жизнь другим, которые вырастут после.

Но этим утром в саду не было мира.

Колено болело. У нее была куча планов, которые нужно было выполнить до воскресенья, и колено явно не могло этому помешать.

Тогда почему она сидит здесь, так обиженная на Адама?

Потому что он заставил ее смеяться. Глупо! Она хохотала каждый раз, когда они встречали кого-нибудь вчера по дороге домой. Смеялась до слез.

Но когда он донес ее и поставил на землю, что-то в его лице заставило ее оборвать смех. Он протянул руку и дотронулся до ее губ. И это прикосновение, долгое и нежное, навело ее на мысль, что он сейчас поцелует ее. И все внутри как будто обожгло огнем.

Но он не сделал этого. Просто сунул руку в карман, отсалютовал другой рукой и неторопливо пошел, крикнув на прощание обычное «увидимся» через плечо. Плечо, к которому она прижималась последние тридцать минут.

Она ожидала, что он позвонит и пригласит ее на обед. Сотни раз она напрасно репетировала варианты отказа, а он так и не позвонил.

Было много причин отказать. Она была занята. Да и по отношению к Марку это было бы нечестно — провести время с человеком, у которого в свою очередь не нашлось времени, чтобы приехать на похороны друга.

Но этот палец, коснувшийся ее губ, все изменил. Он всколыхнул в ней те физические ощущения, которые она помнила так хорошо.

Она протянула руку к корзине цветов и оторвала головку петунии с непонятным ожесточением.

Он не позвонил и не пригласил ее на обед. Это было так на него похоже. Наверное, сейчас он уже в пути — возвращается в Торонто.

Она оторвала головку еще одной петунии.

В саду что-то глухо упало.

Тори резко обернулась и ударилась коленом. Он лежал в неуклюжей позе во дворе, уткнувшись лицом в грязь.

«Не смейся над ним», — строго приказала она себе.

Он поднялся. На щеке была грязь.

— Привет, — сказал он как ни в чем не бывало, будто просто зашел в гости.

Ее сердце бешено заколотилось. Она улыбалась, хотя не хотела этого. Совсем не хотела.

— Привет, — сказала она и добавила, хотя не собиралась делать это: — Как здорово встретить тебя здесь.

Он засмеялся. Поднялся по ступенькам к ней, перепрыгивая через две, от него шла невероятная энергия.

— Как коленка? Выглядит неважно.

— Ну, в общем уже ничего…