Было бы здорово, если бы у Сэма появился друг, на тот случай, если меня…

Перед глазами у меня стояло лицо Коула, когда он спросил: «А ты не чувствуешь себя обманутой, потому что не превращаешься в волка?»

Когда была младше, я представляла себя волчицей. Воображала, как убегаю с Сэмом в волчьем обличье в золотой лес, подальше от равнодушных родителей и суеты современной жизни. И потом, думая, что когда-нибудь лес навеки заберет у меня Сэма, я мечтала уйти вместе с ним. Сэм был в ужасе. Но теперь Коул наконец-то показал мне другую сторону медали. «Важное — это тот самый миг, другие волки рядом и то, что ты сам превращаешься в сгусток обостренных чувств».

Да.

Не все так плохо. Есть и награда. Возможность ощущать под лапами упругий лесной покров, видеть и обонять все с недоступной человеку остротой. Стать частью стаи, частицей дикой природы. Если я проиграю эту битву, может, это будет не так уж и ужасно? Разве это такая великая жертва ради того, чтобы жить в лесу, который я всегда так любила?

Вопреки всякой логике я вдруг подумала про стопку недочитанных детективов на полке у кровати. Мне представилось, как мы с Сэмом лежим на кровати, сплетясь в единое целое. Как он читает свой роман, пока я готовлю домашнее задание. Как мы мчимся в его машине, опустив стекла. Рука об руку гуляем по кампусу при колледже. Я мысленно увидела нашу квартиру, забитую всяким барахлом, кольцо у него на ладони, жизнь после школы. Жизнь Грейс.

Я закрыла глаза.

Господи, как же больно. Каждая клеточка моего тела болела, и ничего поделать было нельзя. Теперь, когда у меня не было выбора, лес перестал казаться таким манящим.

Я думал, она просто устала. В конце концов, день выдался не из легких. Я не говорил ничего, пока Коул не заметил.

— Она что, уснула под пылесос? — спросил он таким тоном, будто Грейс была маленькой девочкой или собачкой с трогательной привычкой спать под шум пылесоса.

Глаза ее были закрыты, дышала она как-то замедленно, щеки у нее раскраснелись, и меня вдруг охватило необъяснимое беспокойство. Потом Грейс приподняла голову, и сердце у меня забилось вновь.

Я взглянул на часы. Скоро должны вернуться ее родители. Нужно отвезти ее домой.

— Грейс, — позвал я; вид у нее был такой, как будто она собирается уснуть снова.

— А?

Она все так же полулежала в кресле, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в подлокотник.

— Когда, ты сказала, родители велели тебе вернуться? — спросил я.

Грейс вскинула на меня глаза, в которых внезапно не осталось ни капли сна, и по их выражению я понял, что она была не до конца со мной откровенна. У меня упало сердце.

— Они вообще в курсе, что ты уехала?

Грейс отвела взгляд; щеки у нее полыхали. Я никогда еще не видел ее пристыженной, и краска на щеках лишь подчеркнула болезненный вид.

— Я должна быть дома до того, как они вернутся с выставки. К полуночи.

— Тогда пора ехать, — сказал Коул.

На один безмолвный беспомощный миг мне показалось, что у нас с Грейс одновременно мелькнула одна и та же мысль: вот бы этот день не кончался! Вот бы можно было не расставаться, не укладываться порознь в две холодные постели. Но говорить об этом вслух смысла не имело, поэтому я произнес:

— У тебя совсем усталый вид; думаю, тебе действительно нужно поспать.

На самом деле мне хотелось сказать совершенно другое. Хотелось взять ее за руку, отвести наверх, в мою комнату, и прошептать: «Останься. Пожалуйста, останься».

Но тогда я стал бы именно тем, кем считал меня ее отец.

Она вздохнула.

— Я не хочу.

Я опустился перед Грейс на корточки и заглянул ей в глаза; ее щека все так же покоилась на подлокотнике кресла. Она казалась совсем юной и беззащитной; я и не подозревал, как привык к решительному выражению ее лица, пока оно не изменилось.

— Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала, — отозвался я. — Но еще больше я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Как думаешь… ты сможешь вести машину?

— Должна смочь, — сказала Грейс. — Она понадобится мне завтра. Ах да, завтра же нет занятий, у учителя библиотечный день. Значит, послезавтра.

Она поднялась, медленно, неуверенно. Мы с Коулом молча смотрели, как она отыскала ключи и зажала их в кулаке, как будто не знала точно, что с ними делать.

Мне не хотелось, чтобы она уезжала, но еще больше не хотелось, чтобы она садилась за руль.

— Я отгоню ее машину, — подал голос Коул.

Я захлопал глазами.

Коул пожал плечами.

— Я отгоню ее машину, а ты отвезешь ее на своей. Потом подбросишь меня обратно, или…

Он снова пожал плечами.

По глазам Грейс я понял, что ей очень хочется, чтобы я согласился, и я сказал «да».

— Спасибо, — поблагодарила Грейс Коула.

— Не за что.

Мне слабо верилось в то, что Коул так внезапно стал милым, но я обрадовался возможности еще немного побыть с Грейс и лично удостовериться, что она благополучно добралась до дома. Оставалось только надеяться, что он не разобьет ее машину.

Мы двинулись в путь: Коул, одинокая фигура на водительском сиденье машины Грейс позади, и мы с ней. Она вцепилась мне в колено и всю дорогу не убирала руку. Когда мы подъехали к дому родителей Грейс, Коул ловко припарковал машину на подъездной дорожке, а Грейс наклонилась поцеловать меня. Все начиналось вполне целомудренно, но потом мои губы дрогнули и раскрылись, а пальцы Грейс сжали ворот моей рубахи. Как же мне хотелось остаться с ней, господи, до чего же мне этого хотелось…

…и тут Коул забарабанил пальцами по стеклу. Он дрожал на пронизывающем ветру, пока я послушно опускал стекло.

— Я бы не советовал тебе особенно распускать руки: ее папаша смотрит в окно. И вообще, тебе лучше бы поспешить, — (эти слова были обращены к Грейс), — потому что через две секунды ты, — (а это уже было адресовано мне), — понадобишься мне для того, чтобы подобрать мою одежду, и, думаю, лишние зрители нам ни к чему.

Глаза у Грейс расширились.

— Они дома?

Коул кивнул на вторую машину, стоявшую на подъездной дорожке. Грейс уставилась на нее; похоже, мои подозрения, что она отлучилась из дома без разрешения, были не беспочвенны.

— Они же сказали, что приедут поздно. Они ни разу еще с этой выставки раньше полуночи не приезжали.

— Я иду с тобой, — заявил я, хотя, откровенно говоря, предпочел бы повеситься.

Коул смотрел на меня с таким видом, как будто мои мысли были для него открытой книгой.

Она покачала головой.

— Нет. Нечего тебе там делать. Не хочу, чтобы они на тебя орали.

— Грейс, — начал я.

— Нет, — отрезала она. — Я не передумаю. Я справлюсь сама. Так надо.

В этих словах была вся моя жизнь. Я торопливо поцеловал Грейс на прощание и пожелал ей удачи, она ушла, а я открыл дверцу машины, чтобы прикрыть готового к превращению Коула от любопытных соседских глаз.

Коул скорчился на асфальте, его колотило.

— Почему она под домашним арестом? — спросил он, глядя на меня снизу вверх.

Я посмотрел на него, потом перевел взгляд обратно на дом, убедившись, что за нами никто не наблюдает.

— Потому что ее вечно отсутствующие родители решили, что ненавидят меня. Видимо, за то, что я спал в ее постели.

Коул выразительно вскинул брови, но ничего не сказал. Он о чем-то думал. Плечи у него ходили ходуном.

— А правда, что они забыли ее в запертой машине на жаре?

— Правда. В этом вообще все их отношения.

— Мило, — заметил Коул. — Почему так долго? — спросил он через миг. — Может, я ошибся?

От него уже пахло волком. Я покачал головой.

— Это потому, что ты одновременно разговариваешь со мной. Перестань сопротивляться превращению.

Теперь он сгруппировался, как бегун, опершись пальцами об асфальт и согнув одно колено, как будто готов был сорваться с места.

— Вчера ночью… я не думал…

Я остановил его. И сказал то, что следовало сказать давным-давно:

— Когда Бек привез меня, я был никем, Коул. Я был совершенно не в себе, практически недееспособен. Я почти не ел и начинал визжать, стоило мне услышать шум текущей воды. Ничего этого я не помню. У меня гигантские провалы в памяти. Я до сих пор не вполне адекватен, но не до такой степени, как раньше. Кто я такой, чтобы ставить под сомнение выбор Бека? Никто.