Я подскочил от телефонного звонка.

Телефон дал две трели, потом я снял трубку.

— Слушаю.

— Это Коул?

Настроение у меня необъяснимым образом поднялось.

— Смотря кто это говорит. Ты не моя мама?

— Не знала, что она у тебя есть, — резко ответила в трубку Изабел. — Сэм в курсе, что ты отвечаешь на звонки?

— Ты ему звонила?

Молчание.

— Кстати, это твой номер на определителе?

— Мой, — ответила Изабел. — Только не звони по нему. Что ты делаешь? Ты все еще ты?

— Пока что — да. Роюсь в вещах Бека, — сообщил я, запихивая конверт с надписью «Сэм» со всем содержимым обратно в ящик.

— Ты что, издеваешься? — спросила Изабел и тут же сама ответила на свой вопрос: — Вряд ли. — Снова молчание. — И что ты там откопал?

— Приезжай, увидишь.

— Я в школе.

— И вам там разрешают пользоваться телефонами?

Изабел на миг задумалась.

— Я в туалете, готовлюсь морально к следующему уроку. Расскажи, что ты откопал. Если я узнаю что-нибудь неположенное, это меня подбодрит.

— Документы об усыновлении Сэма. И еще несколько газетных вырезок о том, как родители пытались его убить. А еще я обнаружил очень, очень разнузданный рисунок девицы в школьной форме. Ты определенно должна это видеть.

— Почему ты со мной разговариваешь?

Мне показалось, я понял, что она имеет в виду, но все равно ответил:

— Потому что ты мне позвонила.

— Это все потому, что ты просто хочешь со мной переспать? Я-то с тобой спать не собираюсь. Ты лично тут ни при чем. Просто я берегу себя до свадьбы и все такое прочее. Так что если ты разговариваешь со мной по этой причине, можешь прямо сейчас повесить трубку.

Я не стал вешать трубку, не знаю уж, восприняла она это как ответ на свой вопрос или нет.

— Ты еще слушаешь?

— Угу.

— Так ты собираешься отвечать на мой вопрос?

Я принялся передвигать пустой стакан из-под молока туда-сюда.

— Мне просто хочется с кем-нибудь поговорить, — сказал я. — Мне нравится с тобой разговаривать. Никакого лучшего ответа я тебе дать не могу.

— Вообще-то я бы не сказала, что при наших личных встречах мы занимались разговорами, — заметила она.

— Но мы разговаривали, — возразил я. — Я рассказал тебе про мой «мустанг». Это был очень откровенный и серьезный разговор о том, что мне дорого.

— О твоей машине. — Судя по голосу, убедить Изабел мне не удалось. Она помолчала, потом произнесла: — Значит, тебе хочется поговорить. Прекрасно. Валяй, говори. Расскажи мне что-нибудь такое, о чем никогда никому не говорил.

Я на миг задумался.

— Черепахи занимают второе место в животном мире по размерам мозга.

Чтобы переварить это, Изабел потребовалась всего секунда.

— Неправда.

— Я знаю. Поэтому я никогда никому этого не говорил.

В трубке послышался какой-то полузадушенный звук — то ли она пыталась не рассмеяться, то ли ее скрутил приступ астмы.

— Расскажи мне что-нибудь про себя, о чем ты никогда никому не говорил.

— Если я расскажу, ты ответишь мне тем же?

— Хорошо, — откликнулась она скептическим тоном.

Я задумался, водя пальцем по контуру грудастой школьницы на мышином коврике. Разговаривать по телефону оказалось все равно что разговаривать с закрытыми глазами. Разговор получался откровенней и честнее, потому что это было как разговаривать с самим собой. Вот почему я всегда пел свои новые песни с закрытыми глазами. Не хотел видеть, что думает о них публика, пока не закончу. Наконец я произнес:

— Я всю жизнь пытаюсь не быть похожим на моего отца. Не потому, что он такое уж чудовище, а потому, что он меня подавляет. Чего бы я ни добился, мне никогда с ним не сравниться.

Изабел молчала. Наверное, ждала, что я скажу что-нибудь еще.

— А чем он занимается, твой отец?

— Теперь я хочу услышать то, о чем ты никому не рассказывала.

— Нет, сначала ты. Ты ведь сам хотел поговорить. Это значит, ты говоришь что-то, я отвечаю, и ты говоришь снова. Это одно из самых блистательных достижений человечества. Называется «диалог».

Я уже начинал жалеть о том, что ввязался в этот разговор.

— Он ученый.

— Чокнутый ученый?

— Одержимый ученый, — поправил я. — И очень хороший. Но в самом деле я предпочел бы отложить этот разговор на потом. На после моей смерти, например. Теперь я могу услышать твой рассказ?

Изабел сделала глубокий вдох, так громко, что я услышал по телефону.

— У меня умер брат.

Эти слова показались мне странно знакомыми. Как будто я уже слышал их, причем произнесенные этим голосом, хотя представления не имел, когда такое могло случиться. Я немного подумал над этим, потом сказал:

— Ты уже кому-то об этом рассказывала.

— Я никогда не рассказывала, что он умер из-за меня, потому что все уже давно считали его умершим к тому времени, когда он умер на самом деле, — сказала Изабел.

— Бессмыслица какая-то.

— Все теперь стало бессмыслицей. И вообще, зачем я с тобой разговариваю? Зачем рассказываю тебе все это, когда тебе наплевать?

По крайней мере, на этот вопрос ответ я знал.

— Именно поэтому и рассказываешь.

В этом я был уверен. Если бы нам обоим представился шанс поделиться своими откровениями с теми, кому не был безразличен их смысл, никакая сила в мире не заставила бы нас открыть рот.

Она молчала. В трубке зазвенели еще чьи-то голоса, нечленораздельно о чем-то переговаривавшиеся, потом зашумела вода, и вновь все утихло.

— Ладно, — сказала она.

— Что — ладно? — переспросил я.

— Ладно, можешь мне звонить. Иногда. Мой номер у тебя есть.

Я не успел даже попрощаться, как она уже повесила трубку.

Я не знал, где моя девушка, мой телефон разрядился, я жил под одной крышей с не вполне нормальным новым волком, который мог запросто оказаться если не убийцей, то самоубийцей, но я находился где-то в невообразимой дали от всего этого и был занят пересчетом книжных корешков. Где-то там, далеко, мой мир медленно сходил с орбиты, а я здесь, в торговом зале, залитом мирным солнечным светом, как ни в чем не бывало выводил: «„Тайная жизнь пчел“, мягкая обложка, 3 экз.» в желтом блокноте с надписью «Журнал учета».

— У нас сегодня привоз. — Сначала из подсобки послышался голос, а потом вышла и сама Кэрин, хозяйка магазина. — Вот, держи.

Я обернулся и увидел, что она протягивает мне пластиковый стаканчик.

— Это что?

— Награда за хорошее поведение. Зеленый чай. Ты ведь его пьешь?

Я благодарно кивнул. Кэрин всегда мне нравилась, с самого первого дня, когда мы только познакомились. Ей было за пятьдесят, ее непослушные короткие волосы давным-давно побелели, но лицо — и особенно глаза — оставалось молодым. За ее деловитой дружелюбной улыбкой скрывался стальной стержень, и я видел, что ее лучшие качества отражаются на лице. Мне хотелось думать, что она взяла меня на работу потому, что я был из того же теста.

— Спасибо, — сказал я, сделав глоток.

От горячей жидкости по пищеводу разлилось тепло, и я вспомнил, что с утра ничего не ел. Слишком сильна была привычка по утрам есть кашу на пару с Грейс. Я подвинул к Кэрин блокнот, чтобы она могла оценить проделанную работу.

— Молодец. Нашел что-нибудь стоящее?

Я указал на стопку книг, которые обнаружил при переборке не на своих местах.

— Вот и славненько. — Она стащила крышку со своего стаканчика с кофе и, поморщившись, подула на дымящуюся поверхность. Потом взглянула на меня. — Ну что, небось ждешь не дождешься воскресенья?

Я понятия не имел, что она имеет в виду, и это непонимание наверняка отразилось у меня на лице. Я подождал, не подкинет ли мой мозг какой-нибудь ответ, но он молчал, и тогда я переспросил: