— Нет, — слабо запротестовала Эмили. Она повернулась к Клоду, ища поддержки. Он не смотрел на нее. — Скажи, что это неправда!

Клод поднял на нее глаза. Отчаяние, которое застыло в них, говорило лучше всяких слов. Эмили знала, что этот взгляд будет преследовать ее всю жизнь. Потому что в нем был приговор, обрекавший обоих на жизнь в аду, причем у каждого был свой ад.

Это было последнее, что она увидела, прежде чем провалиться в темную бездну, которая разверзлась перед ней.

Придя в сознание, Эмили ощутила, что лежит на чем-то мягком. Открывать глаза и возвращаться в этот мир не хотелось. Но она слышала тихие голоса, чьи-то прохладные ласковые руки касались ее лица. Долго притворяться не получится.

Эмили с трудом разлепила тяжелые веки и посмотрела вокруг. Она лежала в небольшой комнате, у кровати горела настольная лампа, какой-то человек склонился над ней.

— Вот вы и снова с нами, милая Эмили, — ласково проговорил он. — Все хорошо. — Он уверенно нащупал ее пульс и удовлетворенно улыбнулся.

— Кто вы? — тихо спросила Эмили.

— Я Марк Эрнстли, техасец по рождению и личный врач Оноре Горгульи.

Эмили все вспомнила. Хриплый голос, который произносит невозможное, глаза Клода, в которых ад… Она зябко поежилась.

— Я неважно себя чувствую.

— Лежите спокойно, — сказал врач, — скоро все придет в норму.

— Что со мной было?

— Обморок. Только и всего. К счастью, месье Горгульи успел подхватить вас, прежде чем вы упали на пол, так что ушибов нет.

— Месье Горгульи, — машинально повторила она. — Он был далеко.

— Я говорю о Горгульи-младшем, — уточнил доктор, — о вашем брате Клоде. Это он перенес вас сюда.

Какое-то мгновение Эми недоуменно хлопала ресницами, пытаясь понять, почему он говорит «ваш брат Клод»… Потом горестно вздохнула. Значит, все это ей не приснилось — ее жизнь в самом деле пошла прахом.

Лучше бы я умерла, подумала она и отвернулась к стене, чтобы врач не видел, как покатились слезы. Они были холодные и соленые и лились потоком.

Когда она смогла говорить, то произнесла внятно и твердо:

— Я хочу уехать отсюда. Немедленно.

— Вам лучше остаться, — покачал головой доктор. — Вы перенесли довольно сильный шок. Ваш отец приказал мне оставить вас хотя бы до завтра. В отель мы позвонили.

— И я должна молча подчиняться?! — закричала Эми. — Моя жизнь разрушена. Я даже не знаю толком, кто я теперь, и ничего не могу с этим поделать… Мне остается только слушать указания? Это вы хотите сказать?

— Очень жаль, что вы воспринимаете это именно так, — попытался урезонить ее врач. — Было бы лучше, если бы вы отнеслись к ситуации позитивно. Вам не стоит так волноваться.

Эмили села и откинула со лба волосы. Безвыходность ее положения была очевидной. Ее никуда не пустят. Но отчаяние дало ей силы.

— Не имеет значения, как я отношусь ко всему, что со мной произошло, мистер Эрнстли. Есть вещи, которые не исчезают и не становятся лучше, как бы мы ни старались себя обманывать.

Доктор вздохнул и миролюбиво сказал:

— Пожалуй, вам лучше еще полежать. Может быть, хотите поесть? Или выпить чаю?

— Нет, — покачала головой Эмили, — я хочу поговорить с Клодом. Не могли бы вы попросить его зайти ко мне?

Доктор осторожно попытался возразить:

— Может быть, стоит сначала поговорить с месье Оноре?

— Нет, — выдохнула Эмили и вцепилась в одеяло так, что костяшки пальцев побелели. — Я хочу видеть Клода. Или, клянусь, я уйду из этого дома немедленно, и можете потом искать меня в этом диком лесу сколько угодно! К черту месье Оноре!

Эрнстли снова вздохнул, но не стал больше спорить и вышел из комнаты. Эмили расслабленно откинулась на подушку. Она все еще чувствовала слабость, в голове гудело, но мысли были ясными, как никогда.

Кто-то тихо постучал в дверь.

— Войдите! — крикнула Эмили, ожидая увидеть ненавистного Оноре Горгульи.

Но это был Клод. Он медленно вошел в комнату и остановился у двери, не позволяя себе сделать больше ни шага. Она почти не видела его лица.

— Что нам теперь делать? — с горечью начала она.

— А что тут сделаешь, — в тон ей ответил Клод. — Я — сын своего отца, ты — дочь моего отца. Вот и все. — Голос его был бесстрастен, речь замедленна. Он произносил слова так, как будто повторял их сам себе бессчетное количество раз, пока не перестал чувствовать что-либо. — Все остальное — эмоции, — добавил он.

— А когда ты… когда ты узнал?

— Старый друг моего отца позвонил ему в клинику.

— А, старик клерк из банка, — кивнула Эмили.

— Да, отец Дидье, — подтвердил Клод. — Он один из немногих, кто знает, как все было на самом деле. Он понял, кто ты такая, как только увидел тебя. А когда увидел нас вместе, испугался, что может произойти непоправимое… — Клод вздохнул и добавил: — Думаю, мы должны сказать ему спасибо.

— В самом деле? — холодно поинтересовалась Эмили. — Боюсь, я еще не достигла нужной стадии понимания.

— И я, — кивнул Клод. — Боюсь, я тоже не достиг…

— Господи, — Эмили закрыла лицо руками, — я никогда не достигну нужной стадии! Я просто не знаю, что делать. Мне нужно поскорее уехать отсюда. Вернусь домой, там все будет по-другому.

— Нет, — твердо сказал Клод, — это не самый лучший выход. Если кому-то надо уезжать, то только мне. Я прошу тебя, останься. По крайней мере, на неделю-другую… Отец всегда мечтал видеть тебя, заботиться о тебе. Он и так слишком долго ждал. Он очень болен, не лишай его последней радости.

Эмили с удивлением смотрела на Клода. Она уже знала, что он нежный и преданный человек, что он может легко взять на себя заботу о другом и не быть при этом навязчивым… но что он способен ради другого жертвовать своими чувствами… Это было нечто новое. Господи, и такого мужчину ты от меня забираешь?!

— Ты знал о моей матери? Об их отношениях? — Эмили хотелось сегодня же покончить со всей этой историей.

— Я был уверен, что знаю всех его женщин. Моя мама постоянно повторяла: «Вот увидишь, когда я буду умирать, твой отец будет у очередной шлюхи». Бог мой, я даже сосчитать не могу, сколько раз я слышал это в детстве. Но все его пассии были в Кейптауне, Бомбее, Париже. Здесь, на Маврикии, было его убежище. Мама ненавидела наш остров и никогда сюда не возвращалась. Отец отдыхал здесь от своей бурной жизни, пока не встретил твою мать и не влюбился… — Он долго молчал, потом сказал: — После нее у него никого не было. Я бы знал…

Эмили слушала, затаив дыхание. Никогда жизнь ее матери не была от нее так близко. Она хотела знать все. И даже понимая, что это не совсем прилично, она с упоением ловила каждое слово.

Клод прислонился к дверному косяку и продолжал говорить:

— Моя мать кричала, что он строит «Дезире» для какой-то шлюхи. Помню, как она издевалась над ним, когда вилла год за годом оставалась пустой. Как она смеялась над ним, над его мечтами, что когда-нибудь женщина, которую он так отчаянно любил, вернется к нему.

Клоду все это было тяжело говорить. Он жалел мать, которая за всю жизнь так и не узнала вкус настоящей любви. Она ненавидела отца еще больше именно за это, за то, что ему повезло. Мальчик жалел мать, но тянулся к отцу и любил его. Так все детство он разрывался между родителями.

Эмили слушала, затаив дыхание. Тайна, ради которой она приехала на остров, постепенно приоткрывалась, но понять всю последовательность событий она не могла. Что-то не связывалось.

— Но ведь моя мать была счастлива, — удивленно сказала она. — Они с отцом любили друг друга. Тот человек, чье имя вписано в мое свидетельство о рождении, любил меня, заботился обо мне. Разве он вел бы себя так с чужим ребенком?

— Наверное, он был очень хорошим человеком и очень любил твою мать. Мне кажется, она была из тех женщин, которые творят вокруг себя любовь.

У Эмили перехватило горло.

— Да, — кивнула она, — это правда. Мы были очень счастливой семьей. Нам завидовали. Или мне просто казалось? Но ведь мама не смогла пережить смерть отца. Разве это не показатель? Она действительно любила его.