Неужели у нее не осталось силы воли, чтобы выйти из расслабленного состояния? Кажется, настало время открыть глаза Чарли и показать ему отца в истинном свете. Вин была убеждена, что Джеймс рано или поздно предаст сына так же, как предал ее.

Внутренний голос давно уже нашептывал ей, что следовало бы хоть изредка говорить Чарли правду об отце, который не желал его появления на свет. Но именно об этом она говорить не решалась – меньше всего ей хотелось ранить юную душу. Но во всяком случае, кое-что придется мальчику объяснить. Ради его же блага.

Звук открывающейся двери заставил Вин пробудиться от глубокого сна, в который она погрузилась только перед рассветом. Голова раскалывалась, в глазах песок, веки распухли – ей таки удалось наплакаться вволю.

Невзирая на недовольство Тома, уик-энды она всегда проводила с Чарли: за неделю скапливалось немало общих дел. В этот раз, например, они собирались съездить в магазин канцелярских товаров. К тому же воскресные завтраки были особенными: для Чарли в этот день готовилось его любимое блюдо: подрумяненные сосиски с глазуньей.

Пытаясь сесть, она отыскала скомканный носовой платок, высморкалась и потерла глаза. Боже мой, неужели так поздно – уже начало десятого.

– Привет, мам. Папа сказал, что приготовит завтрак, а ты можешь еще поспать. Я тебе кофе принес.

Нате вам! Утро начиналось с пренеприятнейшего сюрприза – экс-супруг готов даже стряпней заняться, лишь бы оттеснить ее на вторую роль. Дело, разумеется, не в завтраке, а в том, что втируша Джеймс целенаправленно разрушал сложившийся уклад их жизни.

Вин почувствовала густой аромат кофе, который Чарли осторожно нес к ней. Джеймс, видимо, нашел спрятанный ею пакетик с зернами и кофемолку.

Сердце екнуло, отзываясь рассеянной болью, когда она взяла с подноса чашку и увидела, что Джеймс приготовил для нее кофе по-особенному: на поверхности дрожала тонкая пленка шоколада. Кофе времен их недолгого супружеского счастья!

И кто бы мог подумать, что такой незначительный жест, явно рассчитанный на то, чтобы заинтриговать Чарли, мог так ее взволновать. Опять воспоминания! Вин снова испугалась своей полной незащищенности перед прошлым.

– Папа специально купил плитку шоколада, когда мы ездили за свежими газетами, – важно заявил Чарли. – Он сказал, тебе всегда нравился такой кофе.

– Ну вот, наконец, и проснулась сама. Чарли хотел тебя разбудить, но я не разрешил, пора ему узнать, что работающим людям в выходные дни не грех и отоспаться.

Вин взглянула на показавшегося в дверях Джеймса, рука, сжимавшая чашку, дрогнула, и кофе выплеснулся, обжигая кожу.

Вин удрученно глядела в сторону двери. Как же ей пресечь эти беспрестанные попытки вбить клин в ее отношения с сыном?

И ведь как умненько действует, как хладнокровно вычисляет все ее болевые точки. Наверняка этот трюк с кофе спланирован загодя. А самое неприятное, что у него слишком много преимуществ. Уже одно то, что он мужчина, ставит его в выгодное положение, к тому же родитель отсутствующий и лишь изредка возникающий всегда привлекательнее для ребенка.

И внешность у него выигрышная, уныло подумала Вин, представив собственное измученное и блеклое без косметики лицо. Да, вид у Джеймса цветущий, ничего не скажешь, настоящий живчик. В австралийском климате он приобрел устойчивый загар. Волосы ухоженные, короткие рукава рубашки открывают мускулистые руки. Физической работы он явно не чурался, и уж совершенно точно занимался спортом. Таких мускулов, сидя за компьютером, не наживешь.

За годы, прожитые порознь, Вин никогда не задумывалась ни о его жизни, ни о его романах. Зачем? И сейчас ей было все равно. Они разведены, но она вдруг живо вообразила его в шортах – натягивающим паруса небольшой, ярко раскрашенной лодки, а рядом восхищенно улыбающаяся блондинка, худенькая и гибкая.

– Твой кофе стынет.

Возникшая пауза словно бы отрезвила ее, вернула в реальность, к осознанию того, что Джеймс сейчас в ее комнате, стоит вот здесь, рядом, даже присаживается на край кровати столь непринужденно, будто имеет на это полное право.

Хорошо что на ней хоть что-то надето! В свое время Джеймс приучал ее спать обнаженной, и в первые незабываемые дни их любви она наслаждалась теплотой и чувственностью его тела, долго нежась в его объятиях. Когда его не стало рядом, она все равно продолжала спать обнаженной, и длилось это до тех пор, пока она не догадалась, что тоскует по нему, что, касаясь постельного белья, надеется ощутить запах его кожи, теплоту его тела. В первое время ей так не хватало Джеймса! Тогда она перебралась из их спальни в эту комнату.

Теперь, конечно, ей такое и в голову не приходило. Следовало считаться с повзрослевшим Чарли, и на ночь Вин облекалась в строгого фасона ночную рубашку из прочной, даже грубоватой ткани. Таких, как эта, имелось несколько, только разных цветов. Чарли состроил гримасу отцу, присевшему на край кровати, а она вдруг желчно подумала, что дамы, все эти годы делившие постель с Джеймсом, навряд ли подозревали о существовании таких занудных вещей, как ночная рубашка. Им это было ни к чему.

Да, с Джеймсом ночные рубашки ни к чему, подумала Вин, вспоминая то блаженство, какое доставляли ей руки Джеймса. И тут же выругала себя: опять разнежилась! Не блаженство ей надо вспоминать, а боль, последовавшую за блаженством, а прежде всего надо помнить, что он отверг Чарли, которого теперь хочет у нее отнять.

– Ты собираешься пить свой кофе?

Вин воззрилась на опущенную чашку, опасаясь, что руки предательски задрожат, как только она ее поднимет.

– Я теперь пью черный, – холодно заметила она. Это было правдой, что отнюдь не означало, что иногда она не баловала себя чашечкой кофе со сливками. Шоколад, конечно, остался в прошлом.

Повернув голову, она увидела разочарованное лицо Чарли и быстренько поправилась, вспомнив, кто принес ей этим утром кофе.

– Но сегодняшний кофе и вправду замечательный! – Она улыбнулась Чарли, стараясь не замечать Джеймса, подняла чашку и сделала глоток.

– Еще бы не замечательный! – насмешливо воскликнул Джеймс. – Помнится, ты его лакала с таким упоением, что вот здесь непременно оставалось шоколадное кольцо.

Вин сидела как завороженная – он вдруг подался вперед и легонько провел пальцем над ее верхней губой. В горле застрял комок, а по телу пробежала коварная волна терпкого удовольствия.

Да, лакала с упоением…

Она вспомнила, как Джеймс слизывал с ее губ тонкое колечко шоколада, а потом осыпал их легкими поцелуями и страстно покусывал, пока она не издавала приглушенный стон, который он пытался вобрать в себя.

– А папа берет меня с собой! – объявил Чарли, вырывая ее из сладких грез. От услышанного сердце заколотилось как бешеное, судорожно выталкивая прочь нахлынувшие воспоминания. – Мы поедем на место его будущей работы.

– Я собираюсь осмотреть территорию, сравнить различные варианты проектов, – пояснил Джеймс. – Мне подумалось, что Чарли будет интересно. А ты сможешь заняться собой.

Вин приготовилась было протестовать, заявить, что вовсе не намерена заниматься собой, что воскресенье для них с Чарли особенный день, но сын уже соскочил с кровати и бросился к двери, нетерпеливо призывая:

– Пап, пошли скорее!

Джеймс поспешил за ним, и Вин поняла, что бывший муж опять ее обошел.

С лестницы слышалась беззаботная болтовня Чарли, а она оставалась наедине со своими страхами. Вин вполне могла бы запретить Чарли ехать с отцом, но у мальчишки был такой восторг в глазах, что у нее не хватило духа лишить его удовольствия. К тому же не хотелось выдавать свою ревность.

Ревность. Вин беспокойно заерзала в постели. Растущая привязанность Чарли к отцу и впрямь вызывала у нее ревность. Но дело не только в ревности. Она боялась, что Джеймс начнет отсуживать у нее сына или, того хуже, Чарли объявит о своем желании жить с отцом.

В тишине опустевшего дома ее воспаленное воображение рисовало возможную ситуацию: Джеймс обоснуется недалеко от своей работы, а Чарли будет томиться здесь, с нетерпением ожидая выходных, чтобы поехать к отцу. Будет возвращаться, переполненный впечатлениями, пока однажды не объявит о решении покинуть ее и остаться с Джеймсом.