Когда их развязали, Мари зарыдала, всхлипывая и икая, словно ребенок. Широкое курносое лицо Полетты от удушья приобрело пурпурный цвет. Она никак не могла отдышаться, ее могучая грудь ходила ходуном, а изо рта вместо слов вылетало жалобное повизгивание. Наконец, опасливо глядя на свои распухшие ноги, она поднялась и, шатаясь, сделала несколько шагов.

— Ах, сударь, как мы вам благодарны!

Внезапно на лице ее отразился испуг, и она принялась взволнованно озираться.

— Успокойтесь, сударыня, — произнес Николя, от которого не ускользнула перемена в ее настроении. — Полагаю, вы понимаете, что вам придется кое-что нам объяснить. Вы — надеюсь, невольно — стали пособницей преступников. Эту девушку похитили, силой доставили к вам в заведение, заперли, угрожали ей, грозились продать и заставить вести бесчестную жизнь. За это вас, сударыня, следовало бы передать в руки палача, чтобы он на ступенях Дворца правосудия заклеймил вас цветком лилии. А потом отправить вас в камеру пожизненно. Поэтому в ваших интересах быть с нами откровенной. Скажите нам правду, и это вам зачтется, обещаю вам.

— Сударь, — ответила Полетта, судорожно стискивая его руку, — я знаю вас как честного человека. Пожалейте бедную женщину, вынужденную вопреки воле сердца принять эту бедную овечку.

И она выглянула в коридор.

— Это его работа, этого чудовища.

— Какого чудовища?

— Проклятого Моваля! Я всего лишь несчастная владелица заведения, и я всегда по-доброму отношусь к своим девочкам. Я никого не принуждаю работать на меня, ко мне ходят солидные люди. Я всегда, по первому требованию, платила полиции. А ежели тут и идет подпольная игра, так это с благословения комиссара Камюзо. В тот раз я, конечно, вспылила. Собственно, это вы, молодой человек, вывели меня из себя. А что до мадемуазель, так вы спросите у нее, разве я не защищала ее, как могла? Особенно когда узнала, что она дочь самого комиссара Лардена. Ну скажи ему, Марго! А негодяй Моваль схватил мальчишку и отобрал у него мое послание! Он понимал, что рано или поздно вы явитесь, а потому решил устроить вам ловушку. Я попыталась его прогнать, а он меня ударил…

И она указала на свою посиневшую щеку.

— Потом он бросил меня сюда, в том виде, в каком вы меня нашли. Неужели вам этого мало, чтобы поверить в мою невиновность?

— Пока нам ясно только одно: вы испугались, что дело зайдет слишком далеко, — сухо заметил Николя.

Не переставая рыдать, Мари несколько раз кивала, подтверждая слова Полетты. Внезапно снизу раздались голоса. Содержательница притона задрожала от ужаса. Шепнув несколько слов на ухо Николя, Бурдо отправился вниз. Прибыло долгожданное подкрепление, и Бурдо распорядился увезти тело Моваля. Николя не стал сообщать женщинам о смерти подручного Камюзо, и когда Полетта поинтересовалась, куда подевался этот разбойник, он ответил уклончиво. Николя чувствовал, что Полетта рассказала им почти все и почти честно — то есть так, как умела. Сатин права: хозяйка заведения по-своему неплохая женщина, хотя ремесло и заставляло ее порой совершать поступки, граничившие с преступлением.

Николя и обе женщины молча сидели в комнате. Николя не хотел допрашивать Мари Ларден в присутствии третьего лица. Наконец после долгого отсутствия вернулся Бурдо и знаком дал понять Николя, что досмотр закончен и тело увезли. Все вместе они покинули «Коронованный дельфин». Бурдо поехал в экипаже вместе с Полеттой, а Николя — с Мари Ларден, восхищенно взиравшей на своего спасителя. Девушка успокоилась и только иногда тяжко вздыхала.

— Извините меня, мадемуазель, но мне надо задать вам несколько вопросов.

— Позвольте прежде поблагодарить вас, Николя. Как я понимаю, та девица исполнила мою просьбу…

Она бросила на него испытующий взгляд.

— Вы с ней знакомы? И давно ее знаете?

— Она мой добрый и очень давний друг.

Мари скорчила презрительную гримаску:

— Значит, вы такой же, как все… путаетесь с девицами легкого поведения!

Николя разозлился:

— Замолчите, мадемуазель. Вас освободили. Не знаю, известно ли вам, чего вам удалось избежать, но я совершенно уверен, в некоторых обстоятельствах лучше иметь дело с девицей легкого поведения, чем с так называемой честной женщиной. А когда этой девице вы обязаны своим спасением, то проявить признательность за ее доброе сердце и умение держать слово было бы совсем не лишним. Не будет ли вам угодно ответить на мои вопросы и рассказать, каким образом вы попали в заведение Полетты?

— Я этого не знаю, сударь, — ответила девушка, не решаясь более называть его по имени. — Я очнулась в той самой комнате, где вы меня нашли. У меня сильно кружилась голова, все тело ныло. Полетта хотела заставить меня заниматься ее бесчестным ремеслом. Затем явилась та девица и тоже стала убеждать меня смириться. А когда я расплакалась, она прониклась ко мне жалостью, и я решила подкупить ее. Собственно, я ничем не рисковала. Если бы она отказала, мое положение вряд ли бы ухудшилось, а в случае согласия у меня появлялась надежда на освобождение.

— В какой день вас похитили?

— Точно не могу вспомнить. Мне кажется, это случилось в среду, на прошлой неделе. Наверное, мачеха подслушала наш разговор. Помните, сударь, как накануне вечером я пыталась предостеречь вас?

— Прекрасно помню. Еще вопрос: не оставлял ли вам отец какой-нибудь записки?

— Вы копались в моих вещах! — возмущенно воскликнула она. — По какому праву?

— Не только в ваших вещах. Мы произвели обыск во всем доме. И, судя по вашему возмущению, вы действительно получили некое письмо. Мне очень важны подробности, поэтому продолжайте.

— Да, я получила записку. Смысл ее я не поняла, да и вы вряд ли его поймете. Когда я в последний раз видела отца накануне его исчезновения, он незаметно сунул ее мне в руку. А вы что-нибудь узнали о моем отце?

— Вы помните содержание записки?

— Там всего одна строчка. Кажется, в ней говорилось о чем-то, что надо отдать королю. Но я не знаю, на что отец намекал, велев мне сохранить эту записку. Я положила ее в ящик и забыла о ней. Вы засыпали меня вопросами, сударь. Но скажите, что с моим отцом?

Николя показалось, что она вот-вот затопает ногами, как малое дитя. Ему стало жаль ее. Собственно, у него нет причин скрывать от нее истину. Подозревать ее пока не в чем, а две свидетельницы, Полетта и Сатин, подтверждают ее показания.

— Мадемуазель, соберите все ваше мужество…

— Собрать все мужество? — переспросила она, выпрямляясь. — Неужели вы хотите сказать, что…

— Увы, я в отчаянии, ибо должен сообщить вам, что отец ваш мертв.

Чтобы не закричать, она принялась кусать кулаки.

— Это Декарт! Это он! Я же вам говорила. Она его заставила. Господи, что же мне теперь делать?

— Откуда вы знаете, что его убили?

— Она с ним об этом говорила.

Девушка разрыдалась. Протянув ей носовой платок, Николя принялся успокаивать ее.

— Вы ошибаетесь, — проговорил он. — Декарт тоже умер, убит. Как и ваш отец.

— Значит, это доктор Семакгюс.

— Почему вы его назвали?

— Потому что он тоже любовник моей мачехи. Он всегда был неравнодушен к ее прелестям.

— А может, ваша мачеха сама это сделала?

— Она слишком хитра, чтобы компрометировать себя.

Мари плакала, и он не знал, как ее успокоить. Наконец он решил прибегнуть к крайнему средству. Накинув на плечи девушки свой редингот, он обнял ее и привлек к себе. Тотчас перестав плакать, Мари положила голову к нему на плечо. Боясь пошевелиться, он застыл в неудобной позе и оставался в ней до тех пор, пока карета не въехала под своды Шатле.

Николя поручил Бурдо взять показания у Полетты и Мари Ларден. До завершения расследования содержательнице «Коронованного дельфина» предстояло провести время в секретной камере. Сатин разрешили вернуться домой, взяв с нее обещание хранить молчание о случившемся. Мари Ларден до завершения расследования решили отправить в монастырь. Вернуть ее на улицу Блан-Манто и позволить в одиночестве жить там до выяснения обстоятельств убийства ее отца не позволяли приличия.